Богдан Сушинский - На острие меча
– Бешеный, – крикнул Бохадур-бей, поняв, что всем не уйти, – осади гяуров! Задержи их!
Еще какое-то время он скакал, держась на полкрупа коня позади Бохадур-бея, однако оглянувшись, тот прорычал:
– Я непонятно объяснил тебе, отродье шакала?! Прими удар на себя! Они такие же гяуры, как и ты! Если спасешься, встретимся в урочище Кара-Бунар!
– Повинуюсь, бей, – плюнул ему вслед запеченной от страха и жажды слюной Рахманкули. – Я задержу их, во имя… – по привычке хотел сказать «Аллаха», но не смог произнести это слово, – во имя Перуна.
Он развернул коня, поставив его поперек движения сотни, и прокричал:
– Назад! Сражаться здесь! Приказ Бохадур-бея!
С большим трудом Рахманкули все же удалось остановить остатки черной сотни, которая, сбив с коня, чуть не затоптала его. Остановить и заставить повернуться остриями копий к преследователям, которые и в самом деле едва ли смогли бы угнаться за быстрыми татарскими лошадьми с легкими, без рыцарских доспехов, всадниками.
Каким-то чудом он сумел заставить отборных кайсаков сделать это, а значит, выполнил приказ Бохадур-бея. Однако сам он больше не считал себя его воином.
Не теряя ни минуты, даже не ожидая того мгновения, когда последний из черной сотни сразится с первым воином неверных, Рахманкули направил коня к реке. С него было достаточно налетов, грабежей, невинной крови. Он уходил. Не предавал, а именно уходил. Сделав то последнее, что он еще мог. Ради спасения Бохадур-бея.
28
Эжен прекрасно помнила, что герцогиня д'Анжу появилась в «Лесной обители» через полгода после того, как здесь закончился траур по маркизе Мари Дельпомас. В имение она въехала верхом, в сопровождении четырех вооруженных слуг, нанятых из бывших шотландских гвардейцев короля, и какого-то воинственного господина, сверкающего парадными доспехами, словно он прибыл на рыцарский турнир.
– Вы могли бы показать мне своих монашек, Эжен? – попросила герцогиня безо всякого вступления, толком не представившись, не высказав соболезнования. И даже не сходя с коня. – Я немного наслышана о вашем притоне, пардон, приюте…
– Пансионате, – сдержанно поправила ее новая владелица имения, которую, несмотря на юный возраст, пансионессы по традиции называли маман Эжен.
Маркиза встретила ее у ворот и приглашать в «Лесную обитель» не спешила, давала понять герцогине, что хозяйка здесь она и, сколь высоким ни оказался бы титул гостьи, ее это не смутит.
– Так вот, я наслышана об этой богадельне для нищих дворянок, но решила, что лучше взглянуть самой.
– Если вы еще раз назовете мой пансионат богадельней, ночевать вам придется вон в том сарае. Чтобы он действительно напоминал вам богадельню, – жестко предупредила маркиза. – И для начала представьтесь.
– Это герцогиня д'Анжу, – поспешил погасить разгорающуюся неприязнь еще довольно молодой худощавый рыцарь в тяжеловатых для него доспехах. – Она хотела бы стать патронессой вашего прию… пардон, пансионата. Я же – герцог де Сен-Симон [15] .
– Бывший главный егерьмейстер его величества, – великодушно уточнила герцогиня д'Анжу, – управитель Версальского и Сен-Жерменского замков. Так вы представите мне своих монашек, мадам Дельпомас?
– Они не монашки. Они воспитанницы пансионата.
– Какого же черта нужно было прикрывать этот «мадемуазельчик» именем величайшей из раскаявшихся грешниц? – пренебрежительно бросила герцогиня. И, считая, что знакомство состоялось, не ожидая приглашения, проехала мимо Эжен, не обратив никакого внимания на реакцию хозяйки.
Как только гостья не спеша, демонстрируя чудесную выправку опытной наездницы, отправилась осматривать усадьбу, ее примеру тут же последовали герцог Сен-Симон и телохранители-шотландцы. И маман Эжен не осталось ничего иного, кроме как поплестись вслед за ними.
Во дворе пансионата перед герцогиней сразу же предстали почти все пансионессы. Был перерыв, и они, как обычно, собрались у столетнего дуба, под огромной кроной которого стояли три скамьи. Заметив гостью, девицы подхватились и с интересом и завистью наблюдали, как она грациозно приближается.
Гости в «Лесной обители» бывали столь редко, что появление любого нового человека становилось событием. Но приезд герцогини д'Анжу действительно надолго запомнился всем.
Едва конь ступил на вымощенную розоватым булыжником площадь пансионата, как герцогиня, ни слова не говоря и не сходя с коня, выхватила из седельной кобуры пистолет и выстрелила в ствол дуба. От неожиданности одна часть пансионесс присела или сразу же попадала в траву, другая метнулась в разные стороны и подняла такой визг, что герцогиня вынуждена была прикрыть ухо рукоятью горячего пистолета. И только одна, совсем юная, полнолицая девушка с вьющимися золотистыми волосами продолжала стоять у самого ствола и, как показалось д'Анжу, спокойно смотрела на покушавшуюся. Лишь несколько минут спустя, подъехав поближе, герцогиня разглядела, как побледнело лицо девушки и побелели плотно сжатые губы как сверкали ненавистью ее сине-голубые лучистые глаза.
– Эй, ты кто такая? – грубо, по-мужски окликнула ее герцогиня.
Пансионесса не ответила.
– От страха потеряла дар речи? – снисходительно улыбнулась герцогиня.
– Дар речи, как и все остальное, при мне, – с вызовом, дерзко ответила пансионесса.
Герцогиня достала пистолет, на глазах у девушки взвела курок.
– А ну-ка замолчите! – прикрикнула на все еще визжащих девиц. – Я сказала: всем молчать, не открывая рта. А ты… – вновь обратилась к строптивой, – хочешь попробовать?
И, не ожидая ответа, бросила пистолет пансионессе. На удивление, девушка успела присесть и, сложив руки так, словно ловила куклу, поймать оружие.
Герцогиня хотела объяснить, что она должна отойти и выстрелить в дерево, но девица, ни секунды не медля, подняла пистолет, нацелила его на герцогиню и, не колеблясь, нажала на спусковой крючок. Д'Анжу вскрикнула, отшатнулась и, как только прогремел выстрел, буквально вылетела из седла. Метнувшимся к ней шотландцам понадобилось несколько минут бесцеремонного общупывания хозяйки, чтобы убедиться, что пуля прошла мимо, лишь немного опалив плечо ее кавалерийской куртки.
А тем временем стрелявшая продолжала стоять, как стояла, только уже без пистолета. Вырванное выстрелом оружие валялось теперь за ее спиной, почти в двух шагах.
Первой поняла, что произошло, маман Эжен, которая звонко рассмеялась.
– Отныне считай этот пистолет своим! – крикнула она, медленно поднимаясь на возвышенность, посреди которой рос дуб, а на краю высилось двухэтажное, мрачноватое с виду строение пансионата. – О пулях и порохе я позабочусь!
Шотландцы и спешившийся де Сен-Симон помогли герцогине подняться. Но она с трудом стояла на ногах, скрежетом зубов превозмогая боль от ушибов. Прошло минут пять, прежде чем она все же сумела взять себя в руки и с помощью герцога дохромать до ближайшей скамейки. Все ждали, что она воспылает гневом по поводу выходки девушки, потребует наказать ее, но вместо этого герцогиня указала рукой на стоящего неподалеку коня:
– В седле держаться умеешь?
Пансионесса и в этот раз не заставила себя упрашивать. Смело подошла, оттолкнула шотландца, который хотел помочь вставить ногу в стремя, и неуклюже, с третьей попытки, но все же сумела взобраться на коня. Не привыкший к незнакомым седокам, конь вздыбился, но девушка удержала его и, подбадривая каблуками сапожек, погнала по краю площадки.
– И кто же эта ошалевшая амазонка? – почти простонала герцогиня, потирая ушибленный локоть.
– Одна из моих пансионесс, как мы называем своих воспитанниц, – вежливо объяснила Эжен, понимая, что из заинтригованности герцогини можно будет извлечь кое-какую выгоду. – Будущая заговорщица графиня де Ляфер.
– Хорошее будущее вы ей пророчите.
– Она вполне достойна его.
– Постойте, постойте, графиня де Ляфер? – сощурила глаза герцогиня, всматриваясь в широкобедрую, завлекательную фигуру девушки, которую не могли исказить даже слишком покатые, по-мужски развернутые плечи. – Гра-фи-ня де Ляфер… – приговаривала она, задумавшись о чем-то, что, очевидно, и привело ее в это глухое имение. – А что, пожалуй, именно такая пансионесса, с роковым жребием заговорщицы, нам сейчас и нужна.
29
– Пригласить вас, граф, сразу же после прибытия из Варшавы меня заставили важные государственные дела. – Они сидели в креслах, друг против друга, и пламя камина окрашивало в оранжево-черные тона их профили.
– Только так я и воспринял это приглашение, ваше высокопреосвященство, – сдержанно ответил де Брежи.
– Слишком важные для того, чтобы их можно было решать, не посоветовавшись с моим другом и советником послом де Брежи.
Граф едва заметно кивнул и снова принялся задумчиво всматриваться в огненное таинство камина. В душе он по-прежнему оставался язычником-огнепоклонником, и никакие условности аристократического быта не могли заменить ему святость ритуального костра.
