Валерий Цапков - Шоколадная медаль
— … А еще он учит английскому языку! — ляпнул, как ему показалось некстати, Тарасов.
— Кого? — подчеркнуто равнодушно спросил Михал-Михалыч и подавил рукой поддельный зевок.
— Марченко, — охотно ответил Тарасов и небрежно добавил, стараясь оставить у особиста впечатление о себе, как о парне открытом и словоохотливом, которому нечего скрывать, — он и блокнотик купил, Марченко в нем дневник пишет…
— Знаю, знаю, с дембельскими стишками, — засмеялся Михал-Михалыч, — Люблю, кстати, почитать солдатский фольклор.
— Нет проблем, — деловито сказал Тарасов.
— Да ладно, ладно, — замахал руками Михалыч, — не подумай, что это я всерьез, тоже мне секрет нашелся. Просто я же понимаю, что солдат порой стесняется… Ну ладно, ты иди, были у меня к тебе еще вопросы, но поговорим в другой раз, сейчас у меня времени нет.
Следующего раза не будет, твердо решил про себя Тарасов, запахло жареным, возможно, это его и жарили, чтобы потом с аппетитом скушать…
— Андреич, сколько у тебя чеков? — спросил Тарасов у сержанта Андрианова, который сидел в курилке, блаженно подставив солнцу свою физиономию. Андрианов открыл глаза, посмотрел по сторонам и ответил:
— Сотни две. А что?
— Что бы ты хотел иметь на эти деньги?
— Штруксы, «сейко» и пару браслетов.
— А пара «Ориентов» не устроит?
Андрианов внимательно посмотрел на Тарасова.
— Ты что, дурак?
— Деньги нужны, причем срочно.
— Ладно, тащи.
Тарасов кивнул головой и пошел в сторону сортира. Почти подойдя, он оглянулся, никто за ним не следил, и свернул. Через груду мусора он перебрался ко входу в угловую башню крепости. Круглая двухэтажная башня, сложенная еще в двадцатых годах из толстенных камней, имела множество бойниц, тоннелей, лестниц, коридоров. Лестницы крошились и разваливались, пол в темных узких коридорах был усыпан мусором, копившимся десятилетиями, и битым кирпичом. Часовые ночью боялись стоять на этих башнях, постоянно слышались какие-то скрипы и шорохи, ходили упорные слухи о забытых подземных ходах, ведущих из дворца в город.
Подняв с земли на всякий случай кусочек кирпича, Тарасов осторожно вошел во мрак кругового перехода, огибавшего подножье башни по периметру.
— Раз, два…шесть, семь, — отсчитал он шаги и протянул руку вперед. Нащупав железный крюк, торчащий из стены, он на ощупь отсчитал три кирпича влево, четвертый шатался, он вынул его… За спиной послышался шорох, он обернулся и увидел сверкнувшие кошачьи глаза. Взмахнув для броска кирпичом, он все же мягко бросил его к ногам, решив не вызывать шума. Запустив руку в тайник, он выгреб содержимое и рассовал по карманам…
… Еще через пятнадцать минут состоялась сделка, которой предшествовало разрезание голенища сапога сержантом Андриановым…
— Головные уборы снять! — строго скомандовал на входе в столовую дежурный по части. Команда эта всегда звучала на входе в столовую, никто не задумывался, что в душной столовой только мазохист будет потеть с пилоткой на голове.
— Справа по одному, вперед! Котелки и ложки на входе — к осмотру!
Гуськом, один за одним, с интервалом в три шага, личный состав четвертой парашютно-десантной роты стал втягиваться в столовую. Интервал нужен был для того, чтобы дежурный по части на входе успел глянуть в котелок каждому солдату — чист ли он, а фельдшер, стоявший за ним, успел сунуть каждому в руку две круглых желтеньких витаминки.
Тарасов, зажав пилотку подмышкой, молча показал дежурному котелок с подкотельником, шагнул к фельдшеру, сержанту из полкового медицинского пункта и вполголоса быстро сказал:
— Привет, таблетка. Мне бы прививку.
— Четверной, — так же вполголоса ответил сержант и громко прикрикнул, — А ну проходи, не задерживай!
За обедом Тарасов лишь похлебал щей из кислой капусты, овсянку есть не стал.
— На, Боря, ешь мое мясо, — Тарасов зачерпнул из общей для всего стола тарелки самый большой кусок мяса и положил его в котелок Загорного. Тот благодарно кивнул головой и тут же впился зубами в мясо, опасливо косясь на рядового Ассадулина, который криво усмехнулся, увидев великодушный жест Тарасова. Осторожность Загорного была не напрасной. Выждав момент, когда ни Тарасов, ни командира роты, зорко глядевший на столы роты, не будут видеть, Ассадулин хладнокровно взял кусок белого хлеба Загорного и отломил больше половины. У Бори чуть слезы не выступили от обиды, он уже представлял, какое это наслаждение, съесть этот кусман с компотом, но о том, чтобы жаловаться, и речи не могло быть. Во-первых, жалобщиков в роте ненавидели и называли» шестерками» . Во-вторых, Ассадулина, хотя он и прослужил всего год, все в роте побаивались. Он был невысокий, но крепенький, никого руками не трогал, но многие боялись его взгляда и улыбки, взгляда карих глаз и плотоядной улыбки на его круглом, как луна, лице. Замполит как-то попытался разобрать его на комсомольском собрании, но не смог, потому как ни один солдат, ни молодой, ни дембель, не сказал ни одного слова против Ассадулина…
— Четвертая рота, встать! На место мытья котелков — шагом марш! — скомандовал командир роты. Оглянувшись, не видит ли ротный, Тарасов сунул свой котелок Загорному.
— Боря, если не трудно, помой, пожалуйста. Я в медпункт забегу, что-то голова болит.
— Конечно! — Боря охотно схватил котелок, довольный, что хоть чем-то может помочь своему покровителю.
В коридоре полкового медицинского пункта пахло, как положено, лизолом и хлоркой.
— Привет, «таблетка»! — хлопнул Тарасов по плечу фельдшера, с которым познакомился давно в одной из колонн.
— Как дела? — лениво оторвался тот от журнала, который читал сидя за столом.
— Как сажа бела! — ответил Тарасов и достал из кармана приготовленные чеки.
— Вячеслав, я от тебя не ожидал, ты же не дух, — с укором сказал фельдшер.
— Не тяни, мне нужен гепатит.
— Ладно, но чур, не обижаться, — сказал сержант, забирая деньги. Он вышел из дежурки и через минуту появился с мензуркой желтой жидкости.
— Только не здесь, выйди в умывальник.
— Что я, мальчик?! — попытался было храбриться Тарасов, но фельдшер был непреклонен.
— Ладно, только я сначала проверю…
Тарасов достал из кармана военный билет, раскрыл его и вытащил крошечный кристаллик, лежавший между страницами. Фельдшер скептически смотрел, как Тарасов осторожно бросил его в мензурку. На поверхности появились фиолетовые круги.
— Не делай вид, что что-то понимаешь. Свежак, я же не обману друга.
Тарасов вышел в умывальник, открыл кран, выдохнул, собираясь с духом, и опрокинул в рот содержимое мензурки…
… Фельдшер был прав, отправив его в умывальник. Как видно, природой человеку не дано без рвоты пить чужую мочу, даже если очень хочется.
Тарасов прополоскал рот, выпрямился, увидел участливо глядящего на него фельдшера, вспомнил отвратительный вкус мочи и его снова вырвало.
— Не волнуйся, дело уже сделано, теперь недельку подожди, — похлопал его по плечу фельдшер.
— А побыстрее? — спросив Тарасов, отдышавшись.
— Для этого надо иметь очень сильную волю, — серьезно ответил фельдшер.
— Спасибо, ты настоящий друг, — в тон ему ответил Тарасов и вышел из медпункта прямо в солдатскую толчею у столовой. Он чувствовал легкую слабость, желудок его был уже свободен от скудного обеда. Слабость дарила легкость мысли, он шел в строю и улыбался, думая, что еще день-два и Мих-Мих его уже не достанет…
…А Мих-Мих и не думал о нем. Он думал о том, что все идет одно к одному, подтверждая его гипотезу. В самом деле, за полгода четвертая рота дала целый букет происшествий. Почин положил рядовой Кошкин, который в карауле на вилле главного военного советника попытался украсть на продажу в болгарском посольстве запасное колесо от «лендровера» . Затем на той же вилле в течение двух недель парни из второго отдела КГБ в инфракрасных лучах фотографировали тех, кто ночью крадется от виллы к воротам посольства ФРГ. Куча средств и людей, затраченных на операцию, дали плевый результат — поймали с поличным молодого солдата Столбцова, который канистрами продавал высокооктановый бензин генеральского «мерседеса» афганцам, охранявшим посольство ФРГ. Никакими угрозами не удалось добиться от Столбцова, кто же его послал. Потом в роте обнаружилась кассета, на которой на таджикском языке было записано, как перейти границу с Пакистаном и к кому обратится там за документами. И был еще рядовой Цыплухин, о котором Михал-Михалычу даже вспоминать было тошно…
Словом, все это было неспроста. Такой букет происшествий с политическим душком. Корни, корни надо обрубать…
И вот — Найденов. То, что «Гулаг» именно у него обнаружен, это был самый весомый аргумент. И вот теперь — учит солдата английскому языку. Зачем?
