Николай Тычков - Маленькие пленники Бухенвальда
— Нет, мы лучше уйдем.
Подросток вышел из умывальника вместе с ребятами. Безобидное поведение двух мальчиков обезоружило его и настроило на мирный, доверчивый лад.
— Я уже четвертую ночь сплю не раздеваясь, — тихо заговорил он. — У нас в блоке все так. Говорят, что эсэсовцы весь лагерь уничтожить собираются. Вот я и молюсь, чтобы господь бог защитил всех.
— А кто тебя научил молиться? — спросил Митя.
— Бабушка… — как-то нехотя проговорил подросток и, словно оправдываясь, продолжал: — А у нас во флигеле есть один дядька, он говорит, что без воли божьей даже волос с головы человека не упадет.
— Слушай ты его, — махнул рукой Митя, — он еще чего — нибудь придумает… Вот у нас дядя Яша — это да! Правильный человек, он ни на какого бога не надеется и нам не велит.
Мите захотелось пригласить подростка в восьмой блок, чтобы он познакомился с ребятами, с дядей Яшей, поговорил с ними по душам.
Слушай, а как тебя звать?
— Шура Богомолов.
— Ты, наверно, молишься потому, что фамилия у тебя божественная, — созорничал Илюша Воробей.
Но попытка развеселить мальчика не удалась. Шура даже не улыбнулся.
— Чего уж тут ждать от бога, — стал агитировать Митя. — Вот ты его просишь защитить тебя от фашистов, а они тоже молятся богу, чтобы он помог им нас уничтожить. Ты видел, что они сегодня в лагере делали? Людей-то сколько постреляли…
Шура задумался.
— Приходи к нам в восьмой блок, — пригласил Митя. — У нас хорошо. Вот увидишь!..
Шура Богомолов не забыл об этом разговоре и дня через два пришел к ребятам.
Перед входом в барак его остановил какой-то паренек:
— К кому идешь? — спросил он строго.
— К Мите Бужу и Илюше Воробью. А что, разве нельзя?
— Можно-то можно, да надо сначала узнать…
«У них тут свои порядки, — удивился Шура, — часовой стоит… Интересно, что там они делают?»
Часовой позвал Митю Бужу. Тот увидел Шуру Богомолова и приветливо подал руку:
— Пошли, мы ждали тебя…
— Что это у вас охрана у дверей? — спросил Шура.
— Так надо, — улыбнулся Митя. — Сейчас ты сам узнаешь, зачем…
Войдя в барак, Шура сначала не понял, что здесь происходит. На что — нибудь другое, а уж на концерт он и не мечтал попасть, Шура сел на скамейку, будто в клубе. Стал слушать и смотреть. На двух сдвинутых столах — это была сцена — хор из нескольких голосистых ребят. Льется волнующая, призывная, крылатая песня «По долинам и по взгорьям». Потом на сцену поднялся бойкий паренек и прочитал стихи Маяковского:
Возьмем винтовки новые.
На штык флажки!
Мальчик читал очень выразительно, с подъемом –
Когда война — метелица
Придет опять,
Должны уметь мы целиться,
Уметь стрелять.
Шагай круче! Целься лучше!
В этот день выступил и дядя Яша. Он такие злые шуточки отпускал в адрес эсэсовцев! И высмеивал их, и издевался над ними… Ребята то помирали со смеху, то сжимали кулаки и были готовы хоть сейчас броситься на врага.
Под конец снова запел хор:
Бушуют снаряды, и рев канонады
Гремит над усталой землей.
Но знаем без спора,
что кончится скоро
Жестокий и длительный бой.
Придет конец войны,
и вновь увидим мы
Места родные и того, кто сердцу мил,
И в тот счастливый час
пускай любой из нас
Не забывает про друзей,
с кем здесь он был.
Горе беде любой!
Не пропадешь, коль рядом друг с тобой.
Дружбы крепи союз,
Голландец, немец, русский и француз…
Когда замерли последние звуки, Митя обернулся к Шуре Богомолову:
— Ну как, ничего песня?
— Замечательная!
— Понял теперь, какие мы здесь молитвы читаем? Дошло?
— Дошло.
Шуре понравилось в восьмом блоке. Он стал приходить сюда каждый день. Подружился с ребятами, вместе с ними готовился к решающей схватке с врагом и про свои молитвы совсем забыл.
ВОССТАНИЕ
В Бухенвальде в эти дни не было такого человека, который не чувствовал бы приближающейся бури. Не сегодня так завтра узники могли подняться для смертельной схватки со своими врагами и смести с лица земли весь лагерь, опутанный колючей проволокой. Фашисты тоже готовились к бою. Обе стороны выжидали подходящего момента.
Эсэсовцы понимали, что среди узников имеется сильное подпольное ядро, которое в решающий момент может сыграть свою роль. Но им никак не удавалось раскрыть его. А тем временем лагерный подпольный коммунистический центр, куда входили самые надежные, самые опытные и умелые подпольщики, готовил вооруженное восстание, сколачивал подпольную армию, вооружал ее винтовками и автоматами.
С особенным рвением фашисты старались обнаружить хоть какие-нибудь следы подпольщиков предгрозовым днем 10 апреля 1945 года.
В ночь на следующий день никто из узников не спал. Тишина, опустившаяся над лагерем, была таинственной и жуткой. Что-то будет завтра? Не взорвали бы фашисты весь лагерь, ведь они не зря делали приготовления для этого на горе Эттерсберг.
Илюша лежал на нарах с открытыми глазами. Он старался не ворочаться, чтобы не мешать Мите Бужу, своему соседу. Но Митя тоже не спал.
— Мить, а Мить, — не вытерпел Илюша и легонько толкнул соседа в бок. — Что-то уж очень тихо в лагере… Ты не спишь?
— Нет. Тоже вот думаю, почему там тихо.
— Может, эсэсовцы все сбежали? — вдруг пришла в голову Илюше наивная мысль. — Встанем утром, а их нет — иди куда хочешь…
— Выдумщик ты, Воробушек, — рассмеялся Митя. — Куда они убегут?
— Ребята тоже не спят, — сказал Илюша, как будто оправдываясь, что он завел разговор с Митей.
Да, в спальне не слышалось привычного похрапывания. То тут, то там шелестел шепот.
«Что-то будет завтра?»
Ночью не спали и бдительно несли стражу дозоры, выставленные международным подпольным центром по всему лагерю. Эти невидимые для врага посты вели наблюдение за поведением эсэсовцев, следили за каждым вражеским часовым.
Что-то будет завтра…
Лишь под утро дети немного забылись.
Яков Семенович, не смыкавший в эту ночь глаз, вошел в спальню осторожными, неслышными шагами. Словно тень, он скользил между нарами, думал о судьбе этих детей, ставших ему родными. Они должны жить на свободе, расти под мирным небом, учиться в школах, готовиться взять в свои руки эстафету поколений борцов за свободу. Завтра должно все решиться… Собственно говоря, уже не завтра, а сегодня. Вот уже начинает светать.
На нижних нарах, у окна, кто-то всхлипывал.
— Что с тобой? — тихо спросил Гофтман, заглянув в темную пещеру.
— Не знаю… Мне жарко, — слабым, жалобным голоском ответил мальчик.
Яков Семенович на коленях подполз к нему и положил ладонь на лоб. Рука почувствовала жар. «Э, да у тебя высокая температура!» — подумал Гофтман.
— Дядя Яша, я заболел, да? — с испугом спросил мальчик. — Я выздоровею. Не отправляйте меня в ревир, дядя Яша. Я хочу быть вместе с ребятами, вдруг их отправят отсюда, а я останусь…
— Ладно, ладно, не бойся, — еще раз приложил дядя Яша руку к пылающему лбу. — Спи спокойно. Попросим врача из ревира прийти к тебе сюда. А ты выздоравливай поскорее.
— Спасибо, дядя Яша. А пойдет ли врач сюда?
— Не бойся, мы попросим такого врача, который пойдет. У нас немало хороших врачей. Они любят таких курносых, как ты. Спи спокойно.
Мальчик успокоился и закрыл глаза.
Наступило утро. Дети, как всегда, вышли на зарядку. Володя Холопцев, подавая команды, все время поглядывал на вышки: там теперь стояло не по одному часовому, а по два, три и на некоторых вышках даже больше. Усилилось патрулирование между вышками. Значит, фашисты приняли все меры предосторожности.
Ребята старательно приседали, нагибались, размахивали руками, чтобы стряхнуть с себя вялость бессонной ночи. Им тоже бросились в глаза многочисленные часовые и патрули. Мальчики загрустили, притихли.
Завтракали молча.
После завтрака опять была тишина. Эсэсовцы не подавали никаких команд. Узники на работу не пошли.
Тянулись тягостные минуты ожидания…
Митя Бужу вышел из восьмого блока и, держась ближе к баракам, побежал узнать, что делается в двадцать пятом блоке, который он считал самым активным. Так и есть, там уже собралось очень много народу. Флигель был буквально забит. Митя еле — еле пробрался к входу, усиленно работая локтями, подныривая под ноги людей.
Один из узников, забравшись на штубу, которая была превращена в трибуну, читал какую-то бумагу. Голос его звучал ясно, четко, но не громко. Митя услышал лишь заключительные слова.
