KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » О войне » Аурел Михале - Тревожные ночи

Аурел Михале - Тревожные ночи

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Аурел Михале, "Тревожные ночи" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Вскоре бомбардировка постепенно начала стихать. Только около железнодорожных путей горело несколько зданий, в том числе и здание вокзала, истошно свистели паровозные гудки и изредка слышались взрывы бомб замедленного действия. Сидевшие в укрытии женщины и дети тоже притихли. Улицу заполнили пожарные машины, за ними стремительно промчались машины скорой помощи. Через несколько минут со стороны вокзала появились санитары с носилками. На них лежали убитые и раненые.

В это мгновение я вспомнил о матери. Об отце я тогда почему-то не думал. С того дня, когда его пытались арестовать шпики, он не давал о себе знать, и я не знал, жив ли он. По моим предположениям, бомбили сейчас где-то в районе нашего дома. Вместе с цыганенком я вышел из щели. Однако на улице нас остановил полицейский и снова прогнал в укрытие. Тревога еще не кончилась. Где-то вдалеке все время слышался непрерывный гул сотен самолетов. Опять усилился беспорядочный огонь зенитной артиллерии. Теперь и мне стало страшно. Когда начался налет, я просто не успел подумать об опасности. Но на этот раз у меня от страха похолодела спина. Чтобы как-то приободриться, я заговорил с цыганенком. Он рассказал, что продает на вокзале газеты с девяти лет, с тех пор как научился считать. Это надоумило меня тоже заняться продажей газет, как-никак за каждую сотню экземпляров платили десять лей. «Мы спасены, мама!» — молнией промелькнуло у меня в голове. И я начал подсчитывать: «Если продам сотню экземпляров, заработаю десять лей. Если продам две сотни — двадцать лей, то есть столько, сколько зарабатывает мама в день стиркой белья. Если продам пять сотен — пятьдесят лей, больше, чем зарабатывал отец в Железнодорожных мастерских… Ну, а если тысячи экземпляров?!»

Я так увлекся этим подсчетом, что не заметил, как появилась вторая волна самолетов. О налете я вспомнил, лишь когда в воздухе уже зловеще завыли бомбы. На этот раз большая ид часть упала на улицу, и всего одна, единственная бомба — на пустырь, и опять рядом с нашим укрытием… Вспыхнуло ослепительное, искрящееся пламя… От горячей волны у меня на миг перехватило дыхание, люди в укрытии замерли, напуганные свистом осколков. Потом вдруг раздались отчаянные крики, стоны, плач. Цыганенок, сидевший рядом со мной, упал мне на руки, раненный в голову осколком… Люди бросились к выходу. Укрытие вдруг сразу опустело, на полу его остались лежать лишь несколько неподвижных тел. Я застыл от страха: на руках у меня был цыганенок, а у ног лежал мертвый старик. Он, казалось, спал, уткнувшись лицом в ладони.

Начинало светать. Протяжно и печально завыли сирены, извещая о конце налета. Небо все еще было темным, над кварталом плыли тучи дыма, копоти, пепла и пыли. Вдоль улицы Каля Гривицы от самых Железнодорожных мастерских горели дома. Я снова вспомнил о маме…

Обхватив поудобнее цыганенка, я, напрягая силы, потащил его наружу. На улице я осторожно положил цыганенка рядом с другими телами убитых. Его миндалевидные глаза были открыты, в их маленьких зрачках цвета созревшей ежевики холодным стальным блеском застыл страх. Прядь густо пропитанных кровью блестящих, как лакированное черное дерево, волос прилипла к ране около виска…

Потом я побежал к своему дому. По пути мне пришлось обходить развалины, протискиваться сквозь толпы людей, которые стояли на улице со своими пожитками в руках, глядя на горевшие дома, пробираться среди суетившихся тут же пожарников. Рядом с мостом Гранд я зашел в чудом уцелевшую лавчонку и на деньги, заработанные на вокзале, купил хлеба и огурцов. Выйдя из нее, я пошел шагом, но, вспомнив о матери, снова бросился бежать. Мимо меня мчались пожарные машины и спасательные команды… Через час я вышел на нашу улицу. Здесь все было превращено в руины. На развалины, покрытые мусором, еще не осели тучи пыли и летавшей в воздухе копоти. Временами с грохотом падала какая-нибудь стена или крыша, поднимая столб пыли. Посреди улицы, у вещей, которые удалось вытащить из-под развалин, стояли женщины и дети. Тут же, рядом с ними, прямо на земле лежали мертвые. Иногда из-под обвалившегося дома какой-нибудь мужчина выносил на руках ребенка или тащил на спине уцелевшую домашнюю утварь.

Добежав до своего дома, я остановился как вкопанный: дома не было, он был полностью разрушен. Неподалеку стояла пожарная машина, и несколько пожарников заливали водой еще дымящиеся развалины. Тут я увидел санитарную машину с красным крестом на стекле. Только теперь я подумал, что среди убитых может оказаться и моя мама. Меня охватил ужас.

— Мама! — закричал я, не помня себя от страха, бросаясь вперед. — Мама!..

Через мгновение я был перед развалинами. От нашего дома не осталось даже стен. Все было превращено в груду кирпича и мусора. В этот момент появились два санитара с носилками. На носилках лежала женщина. От страха у меня потемнело в глазах. Голова закружилась, но я все же нашел в себе силы подбежать к ним… и тут же, как подкошенный, повалился на носилки: на них лежала мама…

— Мама… — охваченный ужасом, простонал я и заплакал навзрыд. Санитары, увидя мое горе, положили носилки на землю, рядом с машиной скорой помощи. Я, рыдая, обхватил тело матери и прижался лицом к ее груди, словно искал у нее утешения. Кто-то из пожарников, видимо, не выдержал этой сцены и оторвал меня от матери. Сквозь слезы я в последний раз увидел ее лицо. Оно было желтым, изможденным, высохшим; бескровные, посиневшие губы стали тонкими и холодными. Из уголка рта протянулась темная ниточка крови. Сквозь приоткрытые веки я увидел ее застывший взгляд. Но ни металлический блеск, появившийся в нем от голода и страданий, ни сама смерть не могли убить до конца мечтательность и доброту, которыми всегда светились ее глаза. Безжизненно свисавшая с носилок рука с красными узловатыми изъеденными щелочью пальцами, старая ситцевая юбка и залатанная блузка свидетельствовали о ее трудной доле в этой жизни…

Когда я пришел в себя и смог различать окружающие меня предметы, машина скорой помощи уже уехала. Я лежал на куче мусора, которая возвышалась на том месте, где когда-то стоял наш дом. В руках у меня были купленные мною для мамы огурцы, хлеб. Мысленно я продолжал подсчет, которым меня так околдовал цыганенок в бомбоубежище. «Если продам сотню газет — заработаю десять леи… если продам две сотни — двадцать лей, то есть столько, сколько зарабатывает за день мама стиркой белья… если продам пять сотен — пятьдесят лей, больше, чем зарабатывает отец. А если тысячу экземпляров?!» Но вдруг вспомнив, что теперь мне больше не для кого зарабатывать такие деньги, я заплакал. Мама ушла навсегда. Надежды увидеть отца не было никакой. Его, наверное, схватили шпики, и он разделил судьбу Гицэ Стиклару… А я остался один, один на всем белом свете. Тут я снова упал на кучу мусора и, закрыв лицо руками, заплакал. Я горько плакал до тех пор, пока, отупев от горя и усталости, не впал в забытье. Так я и заснул.

Проснулся, когда начало темнеть. На руины предместья опускалась густая, дремотная темнота. Пустынная улица вся была завалена кирпичом и мусором, как после сильнейшего землетрясения. Под прикрытием уцелевшей стены кто-то стелил тряпье, устраиваясь на ночь. Откуда-то издали время от времени доносился надрывный плач женщины. На другой стороне улицы какая-то собака рылась в куче отбросов. Иногда она поднимала голову и протяжно выла. При виде этой мрачной картины мне стало страшно. Я встал и, тяжело передвигая ноги, пошел куда глаза глядят.

* * *

Не знаю, где я бродил всю ночь, но утром я снова очнулся на той же куче мусора, где некогда стоял наш дом. Яркие лучи солнца заливали светом руины. Через несколько домов от меня на грубом шерстяном одеяле, постланном на земле, играл на солнышке ребенок. Он задирал свои пухлые ножонки, трепал своими пальчиками белокурые мягкие как шелк волосы и что-то лепетал… Собака уже перестала выть. Видно, и у нее иссякли силы. Она лежала, уткнув морду в лапы, и, не двигаясь с места, глядела вокруг грустными, полными тоски глазами. Я вспомнил, что в кармане у меня лежит хлеб. Отломив от него кусочек, я бросил собаке. Собака с трудом подползла к нему, жадно схватила хлеб и, вернувшись на свое место, нехотя начала есть. Я так же нехотя, как и она, принялся жевать хлеб…

Кое-что я все-таки сумел вытащить из-под развалин: зимнюю одежду отца, нож, разорванное одеяло, кухонную посуду. Под кирпичами я нашел старинную фотографию своих родителей, которой было, вероятно, лет тридцать. Отец и мама казались на ней самыми счастливыми людьми в мире. Увидев фотографию, я всхлипнул, потом сунул ее за пазуху и стал вытаскивать из-под развалин доски от кровати. К полудню все, что мне удалось найти, я спрятал в углу под полом около двери. От всей нашей комнаты только и осталась что эта дверь, которая продолжала стоять, чуть наклонившись в сторону. Я со страхом подумал: «Куда мне идти?» — и в этот момент увидел тетю Фану, жену Гицэ Стиклару. Она пробиралась ко мне через развалины.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*