Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

Ветер, ветер,
Недоброе небо, —
Взбушевалась ковыльная даль.
В тучах солнце колышется слепо,
И поля покрывает печаль.

Кони ржут на курганах унылых,
А внизу, накликая грозу,
Печенежские сдвинулись силы,
Зубья копий держа на весу.

Только идолы стынут, безмолвны,
Над ковылыюстью лики подняв,
И поник пред дружиной комонной
Весь израненный князь Святослав.

Святослав…
— Эй вы, ратники — други!
Встанем грудью к врагу, как один.
Еще звонки мечи и кольчуги, —
Значит, Русь посрамить не дадим.

А стонать под врагом ей негоже —
Как в неволе ей сеять и жать?..
— Там, где ты свою голову сложишь,
— Там и нашим на травах лежать, —

….Други спят в каменистой постели,
Только время не стерло их след.
Только идолы вдруг потемнели,
И прошла ровно тысяча лет.

Ветер, ветер,
Недоброе небо, —
Взбушевалась пшеничная даль.
В тучах солнце колышется слепо,
И поля покрывает печаль.

Пушки бьют по курганам унылым,
И опять, накликая грозу,
Подступают фашистские силы,
Автоматы держа на весу.

И опять в этом поле бывалом,
Где раскинут был княжеский стан,
Под развернутым знаменем алым
Кликнул клич молодой капитан.

И схлестнулись две крепкие стали,
На куски разломав тишину.
Боль утерли с лица,
Устояли!
Словно предки
тогда,
в старину.

Ветер, ветер — солдатское счастье!
В опустелой степи не сгони,
Не кромсай мое солнце на части,
От нежданной беда заслони.
В удивительно белых халатах,
В ослепительно белом снегу —
Пробираются полем ребята
В оборону на том берегу.
Ветер, ветер такой…
Холодина!
Все живое в тепле залегло.
Обжигает дубленую спину,
Полирует глаза, как стекло.
Может, белую пляску нарушив,
Из заснеженного угла
Хрястнет выстрел, нацеленный в душу.
— Эх, ветрище…
Была не была!
Мне об этом гадать не годится, —
Лучше думать о смерти врага…
Ох, свистит, эх, метет и клубится
Ледяная сквозная пурга!
Можно с ветром рассыпаться в поле,
Раствориться в блескучей пыли.
Грудью землю сдвигая до боли,
Приподнялся передний:
— Пошли!..
Колыхнулися вьюгою белой,
Размахнулись в землянках чужих,
И пошли охладелые в дело
Белотелые
Финки — ножи.
А когда принесли из разведки
«Языка» па плечах тишины,
Ничего не сказали…
Как дети,
Окунулись в пушистые сны.

Пять минут осталось до атаки
По армейским ходикам — часам.
Потухают жгучие цигарки,
Ветер бьет наотмашь
По глазам.

Пять минут…
Покуда на приколе
Частый гром солдатских каблуков, —
Осветилось дрогнувшее поле
Синей сталью
Вскинутых штыков.

Полевые алые горошки
Зашатались в утренней росе.
Золотые знойные сережки
За звенели, двигаясь в овсе.

Самолеты ринулись и танки,
Пушки в белых облаках пальбы.
Пять минут неполных
До атаки…
Холодеют спины и чубы.

Хмуро и предельно терпеливо
Все того, что сбудется,
Мы ждем.
Смотрим сквозь нескошенную ниву,
По которой, падая,
Пройдем!

Когда метет Во все широты
Мужское злое: «Душу — мать!..» —
Никто распластанную роту
Не может с наледи поднять.

Дрожат чубы,
Сердца седеют,
Грохочут залпы у виска.
И в ту минуту апогея
Ты в землю вдавлен…
До броска.

Она шевелится под нами,
Земля родимая, сама.
А позади — Россия — мама,
А впереди —
Огонь и тьма.

И страх суровый и холодный.
Мохнатый ужас той поры…
Тогда Иван,
Курносый взводный,
Рванет наган из кобуры.

Махнет рукой с пол — оборота
И прыгнет с наледи: «А — а-а!..»
Рванется взвод его….
И рота,
А там и армия сама.

И гневный миг короткой
Схватки
Приблизит майский наш салют.
Его потом на плащ — палатке
С пробитой грудью унесут.

А парень родом был с Кубани,
Он превозмог и боль, и страх,
Звезда мерцает
На погоне
С безбрежной млечностью в глазах.

В тишине, после трудного боя,
Он присел на горячий лафет,
Пот со лба вытирая рукою,
Липкой крови и пороха след.

Он глядит в потемневшие дали —
Соловьи о весне говорят.
Приднепровский рубеж отстояли:
Самоходки и танки горят.

Из‑под каски глубокая складка
Через лоб пушкаря пролегла.
Потому — броневая атака
Беспримерной атакой была!

Это было, пожалуй, не просто —
Так плеснуть огоньком по врагам!..
Молодые лесные березки
Припадают к его сапогам.

И покуда никто не заметил,
Как и тревоге мальчишеских лет, —
Стал возвышен собой он и светел,
Головою пшеничною — сед.

Подступили к горам, с боевыми потерями,
Каждый воин был отдыху краткому рад.
Был начальник у нас в полковой артиллерии:
Капитан, под фамилией местной Курлат.

Сам он пушки со смыслом поставил по скату,
Сапоги заблестели, кубанка на нем.
— У меня в Неберджаевской — ридная маты…
— Как возьмем Неберджаевку, там отдохнем!

Нова хата моя — па высоком помосте,
Мать зарубит курчёнка, наварит лапши:
Приглашаю свою артиллерию в гости…
— Ты, пока, шутковагь капитан не спеши! —
 —
Подошел землячек, старшина батареи:
— Хата третьей по краю, стоит на пути.
— Поспешай‑ка сюда, командир, поскорее
— И в подзорные стекла свои погляди.

Взял бинокль Курлат, ивняки раздвигая,
Нетерпенье с волненьем большим не тая.
Огорошен казак:
— Ой ты ж, мама родная… —
— Хата так же стоит да она, не моя!

У крылечка фашисты, как юркие крабы,
Лезут в хату — из хаты,
Туда и сюда.
Под сараем танкетка и танки с крестами, —
Да не только лишь в эгом большая беда.

На подворье не видно ни пса, ни курчёпка,
Мама, тронута горем, спешит в погребок.
А сопатый верзила соседку — девчонку
Ухватил за подол и в сарай поволок.

Подошел генерал…
Доложил генералу:
— Производим готовность для точной стрельбы!
— Ну, а что же Ваш дом?..
— Виден мало — помалу… —
Третьим с краю стоит от безвестной судьбы.

— На слепую судьбу, капитан, не надейтесь, —
— Сам решай, что как надо, кубанец Курлат!
К пушкам лучшие встали стрелки — батарейцы
И вогнали в стволы громобойный заряд.

Первый пробный снаряд громыхнул в огороде,
А второй — сараюшку с боков расшатал.
Устремились фашисты бежать по дороге —
Тут‑то их и накрыл атакующий шквал.

Похвалил генерал:
— Постарались, ребята!
— Так и будем в фашистского змия шмалять!
— Батареей полка не расстреляна хата,
Даже стекла от улицы можно вставлять. —

… Мать упала на грудь дорогого сыночка,
Охладелой душою своей трепеща.
И пока батарейцы дремали в садочке —
Напекла лавашей, наварила борща.