Ян Лысаковский - Партизаны
— Что делают ваши братья, Коваль? — спросил Шенкель внезапно.
На какое-то мгновение Метек будто проглотил язык.
— Братья?
— Да.
— Юзеф, это средний, воевал в сентябре на фронте, был ранен. Теперь работает в Мнихове.
— А второй?
— Антек?
— Да. Что делал и что теперь делает Антони Коваль?
— Он взрослый, и я взрослый. — Метек немного разгорячился. Он будто уже не помнил, с кем разговаривает и какое значение имеет для него этот разговор. — Каждый отвечает за себя. Никаких вестей о нем после сентября нет. Даже не знаем, жив ли он.
— Хорошо, — сказал Шенкель. Казалось, он не замечает возбужденного состояния Метека. — Ты хочешь быть солдатом, но польский солдат должен отдавать себе отчет в том, кто его враг, а кто друг.
— Верно. Хочу драться с немцами.
— Мы тут наводили кое-какие справки и получили хорошие отзывы о вас.
— Пан… — начал Метек, не зная, как обращаться к своему собеседнику.
— Подхорунжий, — подсказал Шенкель.
— Пан подхорунжий, я иду бороться не с пустыми руками. — Метек был немного обеспокоен за свою судьбу и решил бросить на чашу весов самый крупный, как ему казалось, козырь. — У меня есть винтовка.
— Винтовка? — Шенкель заметно оживился.
— Осталась с сентября.
— Давайте ее. Винтовка нам очень пригодится.
Коваль не сказал, что у него есть две винтовки. Он не знал, что скажут на этот счет братья Шимеки. Одну, пожалуй, он наверняка принесет. А вторую… Посмотрим.
В субботу после полудня он отправился в Домбровку, где собирался переночевать и возвратиться домой в воскресенье. Отец даже обрадовался. Может, Метеку удастся достать немного продовольствия. Цены на него растут все быстрее, а по карточкам мало что можно получить…
В Домбровке у Шимеков Метека встретили с радостью. Там любили сыновей Коваля. Пани Шимек подогрела борщ, нарезала хлеб. Борщ был с мясом и очень понравился Метеку, который дома ел только пустую похлебку. После еды хозяин подробно расспрашивал его о жизни в городе. Метек чувствовал: Шимек хочет что-то узнать, но что именно — не мог понять.
— Говоришь, отец сидит дома один? — спрашивал Шимек уже который раз подряд.
— Один… Изредка кто-нибудь зайдет за товаром.
— Что за времена! — вздыхала пани Шимек.
— Ас работы, из мастерских, не приходят? — вновь возвращался Шимек к своему.
— Иногда заходит Кужидло. А других не видел. Наконец Шимек оставил его в покое, и Метек смог поговорить с ребятами. Шепнул Костеку, что у него есть к ним дело. Пошли за овин, уселись на бревнах, закурили. Метек без обиняков сказал хлопцам, что вступил в подпольную военную организацию.
— Организации нужно оружие, — бросил он и стал ждать ответа.
— Ты сказал им о винтовке? — спросил Костек спокойно, но взгляд его был холодным. Известие о военной организации совсем не обрадовало его.
— Нет.
— Действительно?
— Не веришь мне?
— Почему нет, верю. — Костек сказал это так, что нельзя было обидеться, но чувствовалось: все же что-то ему не понравилось. Янек сидел в сторонке и молчал.
— Давай вступим вместе, — предложил Метек, — Шенкель был бы доволен.
— Что это за организация?
— Военная.
— Знаю, ты говорил, что военная. Но какая?
— Как это какая? Польская.
— Панская, — жестко поправил его Костек. Он сильно насупил брови, возле рта у него появились глубокие морщины.
— Польская, — настаивал Метек. — О чем ты вообще говоришь?
— Уж я знаю, не бойся. В панскую армию не пойду, и Янек тоже не пойдет.
— Не пойдем, — подтвердил младший брат. — Достаточно паны били мужиков по задам, пусть теперь свои подставят.
— А немцы вас не бьют? — Метек тоже разозлился. — Откуда, черт возьми, вы взяли эту басню о панах? Кужидло тоже говорит, что буржуи Польшу предали…
— Немцу мы тоже бока намнем.
— Сами? — спросил Метек с насмешкой. — Вдвоем на Гитлера пойдете?
— Об этом не беспокойся, — прервал его Янек. — Нас хватит.
— А ты помолчи! — оборвал его Костек.
— Как хотите, — сказал обескураженный Метек. Видно, с ними что-то произошло. Тогда, в сентябре, когда он скрывался у них, они говорили иначе. — А что касается винтовок…
— Нет никаких винтовок, — выпалил Янек.
— Как это нет? Вместе прятали.
— А теперь их нет. Кто-то забрал.
— Ты, Костек, — Метек почувствовал, что у него в груди похолодело, и с трудом проглотил слюну, — давай не шути.
— А то что? Донесешь?
— Ну ты! Осторожней!
— Ладно, ладно, не горячись. Мы не из пугливых.
— Ребята, — Метек в отчаянии пытался как-то поладить с ними, — ребята, давайте договоримся по-хорошему. Одну винтовку отдайте мне, вторую оставьте себе.
— Одну?
— Да, — подтвердил Метек поспешно. Что-то, очевидно, дрогнуло в них, выражение их лиц несколько смягчилось.
— Одну? — переспросил Костек. — Подумаем.
— Я же завтра возвращаюсь домой.
— Что это ты такой быстрый? — спросил с иронией Янек. — Мы тебе ответ потом дадим…
Дальше разговор уже совсем не клеился. Какое-то время они сидели еще на бревнах и молча курили. Потом Метек, поговорив со старым Шимеком, пошел спать, А на другой день утром, перед тем как пойти в костел, Костек отозвал его в сторону.
— Одну получишь, — сказал он.
— Здорово!
— Не шуми, — оборвал его Костек. — А о той, второй, забудь. Никогда ее не было. Понял?
— Зачем она вам нужна?
— Не твое дело.
— Хорошо, если тебе это так нужно.
— Нужно.
Папаша Шимек вроде бы тоже что-то узнал, так как отвечал на вопросы Метека неохотно и уже больше ни о чем не расспрашивал. Лишь только пани Шимек, казалось, не замечала ничего. Она накормила Метека и даже приготовила для него сумку с едой.
— Бери, — уговаривала она. — Слава богу, у нас еще кое-что найдется.
Вечером Метек перешел вброд речку Любавку и огородами добрался до дома. К счастью, отца не было. Метек спрятал винтовку в погребе и только тогда облегченно вздохнул.
* * *Сбор был нудным, как осенний дождливый день. Лонгин долго и путано объяснял действия стрелка в наступлении. Об этом же он говорил и на прошлой неделе…
Метек старался сосредоточиться на том, что говорил командир. Он все еще находился под впечатлением приема в организацию и принятия присяги и не хотел признаться, что немного разочарован. Собираются они довольно редко, Лонгин говорит скучно, повторяется, высмеивает ошибки ребят.
Самым интересным было чтение подпольной газеты. Новости были неутешительные: немцы наступали, продвигаясь все дальше на восток. Как-то дома он повторил слова Лонгина о том, что падение Советов только вопрос времени, потому что у Гитлера могучая армия. Выслушав, отец отложил работу, свернул цигарку, закурил, выпустил дым и только тогда спросил:
— Откуда ты это взял?
— Разговаривали в мастерской, — смутился Метек. Он чувствовал себя неловко, так как не привык обманывать отца, а правду сказать не мог.
— Умный народ у вас работает, здорово разбирается в стратегии…
— Все так думают, — пытался оправдаться Метек, уловив иронию в словах отца.
— Знай только одно, — медленно произнес отец, — если немцы победят Советы, нам конец. Только глупцы могут этому радоваться.
…Лонгин кончил говорить о действиях бойца в наступлении и приказал Волку повторить последнюю фразу, затем разрешил закурить.
— На сегодня хватит, — сказал он.
— А газета? — встрепенулся Вис.
— Нету, — ответил Лонгин, но, увидев их разочарованные лица, поспешно добавил: — Не получили еще. Но могу сообщить вам последние известия, переданные по радио. Немцы приближаются к Москве.
— Значит, возьмут ее, — сказал тихо и разочарованно Вис.
— Возьмут, — подтвердил спокойно Лонгин.
Метек хотел вмешаться, повторить слова отца и узнать, что на это скажет подхорунжий, но командир объявил окончание сбора.
— Первым выходит Лис, за ним… Ага! Молот, вы останетесь.
— Слушаюсь. — Метек вскочил со стула.
Ждал терпеливо, пока не опустеет комната. Лонгин посматривал в окно, молчал. Лишь когда дверь захлопнулась за последним из уходивших, подошел к Метеку и сказал:
— Завтра, сразу же после работы, явитесь на улицу Костюшко, дом два, вход со двора. Никому ни слова. — Мгновение он молчал, словно бы колеблясь, а потом добавил: — Ну, Молот, держись, брат, чтоб мне не было за тебя стыдно.
— А что там будет, пан подхорунжий? — Этот теплый тон подхорунжего придал Метеку смелости.
— Узнаешь завтра. — Лонгин не собирался продолжать разговор. — Можешь идти.
* * *У сержанта Крогульца были широкие плечи, огромные кулаки, красное лицо и густые брови, голос всегда охрипший, а походка как у моряка — вразвалочку. Он явно плохо чувствовал себя в гражданской одежде. Рассказывали, что он много лет плавал на военных судах, когда началась война, защищал побережье, попал в плен. По пути в лагерь для военнопленных бежал. После долгих скитаний поселился в Любавце. Официально считалось, что он помогает по хозяйству своему дяде. Посвященные же знали, что дядя его липовый, а занимается он далеко не хозяйственными делами.
