Владимир Першанин - «Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага
— Кончайте с ними! — кричал в рацию майор Лыков, обращаясь к командиру танковой роты. — Вы что, не в состоянии справиться с двумя фрицами?
Ротный, опытный танкист, его не слышал. Удар был нанесен настолько внезапно, что он не успел среагировать и погиб вместе со своим экипажем.
— Не отвечает, — сказал радист.
— Ну, соедини тогда с командиром этих сараев с гаубицами!
Лыков не успел толком познакомиться с командирами танков и самоходок. Оглушенный взрывом фугаса, растерявшись при виде двух горящих «тридцатьчетверок», он не знал, что делать.
В первую очередь от него требовалось захватить в исправности или с минимальными повреждениями взлетную полосу. Это позволило бы в считаные часы перебросить сюда истребительный полк и взять под контроль небо на подступах к Кюстрину и Зееловским высотам.
Радист соединил майора с Чистяковым.
— Вы чем там занимаетесь? — обрушился штабной летчик на капитана.
— Уходите с линии огня. Вы что, не видите пушки возле пруда? — крикнул в ответ командир батареи.
— Вот, черт! — первым среагировал механик-водитель бронетранспортера. Он разглядел две противотанковые 75-миллиметровые «гадюки» между вязами на берегу замерзшего небольшого пруда. Их снаряды пробили бы «Скаут» насквозь, но немцы не торопились себя обнаруживать. Их главной целью были танки и «зверобои».
— Петро, бери «гадюки» на себя, — приказал Чистяков командиру второй самоходки и своему заместителю Петру Тырсину. — Только не приближайся к ним.
— Понял, — отозвался старший лейтенант, провоевавший два года в гаубичной артиллерии и направленный после переподготовки прошлым летом в самоходный полк.
Стрелять он умел, и Чистяков на него надеялся. Сам капитан вместе с командиром третьей машины Воробьевым открыли огонь по вновь появившейся «штуге».
Плохо было то, что Чистякову не подчинялись танкисты, оставшиеся без своего ротного командира. От Лыкова толку в этом вопросе мало. Ладно, сами разберутся.
Осколочно-фугасные снаряды самоходок весили сорок пять килограммов и даже близким взрывом могли вывести из строя «штугу». Однако прицельность шестидюймовых гаубиц МЛ-20, которыми были вооружены «зверобои», в стрельбе по движущимся машинам оставляла желать лучшего.
Пока снаряды шли мимо. Громоздкие на первый взгляд «штуги» стреляли, быстро меняя позиции. «Тридцатьчетверки» вели огонь активно, но в основном на ходу, не желая подставляться под точные выстрелы длинноствольных «семидесятипяток».
Они зацепили «штугу», выбив сноп искр. Но бронебойная болванка не пробила лобовую броню, хотя пушка калибра 85 миллиметров врезала крепко.
От сильного удара немецкая машина встала как вкопанная, а затем снова набрала ход, выпустив в ответ кумулятивный снаряд. Смертельно опасный и для танков, и для «зверобоев».
Он врезался в мерзлую землю и с грохотом прожег ее огненной струей. Вспышка расплавила почву и снег. Облако пара смешалось с дымом, в разные стороны разлетелись комья земли.
Заряжающий Вася Манихин невольно покосился на обугленную плешину, где с веселым треском горела прошлогодняя смятая трава. Полгода назад Манихин попал под удар кумулятивного снаряда. Тогда погибли двое ребят из экипажа. Осталось в памяти, как раскаленная волна воспламенила машину, на нем тлел комбинезон и лопалась от сильного жара кожа на руках и лице. Он задыхался, терял сознание, и наружу его с трудом вытащил Александр Чистяков.
— Миша, бери правее. — Капитан показал направление механику-водителю Савушкину.
Старшина понял, что командир намеревается выйти наперерез немецкому штурмовому орудию, которое сбоку представляло собой удобную мишень из-за удлиненной громоздкой рубки.
Новая самоходка ИСУ-152, на которую пересел прошлой осенью командир батареи Чистяков, была хорошо бронирована, имела более надежный двигатель, но уступала прежнему «зверобою» в скорости. Впрочем, сейчас все решала не скорость, а точность выстрела.
— Михаил, дорожка! — крикнул капитан.
Савушкин затормозил. Машину весом сорок шесть тонн протянуло по обледенелой земле метра два. Тяжелый ствол пушки качнулся вверх-вниз. Николай Марфин замер у прицела.
— Колька, давай, — тянул на одной ноте заряжающий Манихин. — Ну… чего ждешь?
Звук выстрела шестидюймового орудия был оглушителен, пробковые танкошлемы защищали уши лишь отчасти. Грохот бил по голове, как огромная оплеуха. Не каждый заряжающий мог быстро загнать в ствол новый заряд.
Вася Манихин постиг эту науку в совершенстве. Выбросил в люк воняющую тухлым яйцом горячую гильзу, подхватил и забросил в казенник новую гильзу и фугасный снаряд. Куда угодили первым выстрелом, он не знал. Не было времени глянуть.
Учитывая расстояние, врезали удачно. Фугас рванул с недолетом в несколько шагов, но взрывная волна и осколки сделали свое дело.
Согнуло, разорвало два боковых броневых экрана. Вместе с гусеницей вывернуло пару катков. «Штуга» по инерции продолжала разворот. Ведущее колесо, с которого сползла гусеничная лента, вращалось вхолостую. Снег на месте взрыва стал бурым от копоти и машинного масла, брызнувшего из поврежденной ходовой системы.
— Выстрел! — снова скомандовал Чистяков.
— Есть выстрел! Второй снаряд рванул тоже с недолетом. Однако взрывная волна сорвала напрочь защитный экран в центре, смяла одно из нижних колес и окончательно обездвижила тяжелую машину.
— Добиваем гада! — орал азартный в бою Манихин, забрасывая в ствол новый снаряд.
Но крепко помятую «штугу» добили танкисты. Две «тридцатьчетверки», приблизившись к немцу на скорости полста километров, соревнуясь друг с другом, всаживали в неподвижную цель снаряд за снарядом. Из отверстий в броне потянул дым, показались языки пламени.
— На готовое примчались, — бурчал наводчик Коля Марфин. — Теперь эту «штугу» себе запишут.
Александра Чистякова больше заботила судьба самоходки Петра Тырсина. Старший лейтенант удачным выстрелом разнес противотанковую пушку, прятавшуюся среди вязов. Другой снаряд контузил часть расчета второй «гадюки», но скорострельная «семидесятипятка» тоже угодила в машину Тырсина.
Самоходка осела на левую сторону, но продолжала вести огонь. Взрыв подломил вяз, который рухнул возле «семидесятипятки», подняв снежное облако. Орудие Петра Тырсина выпустило очередной снаряд, а когда снег осел, Чистяков увидел опрокинутую пушку и убегавший расчет.
— Куда, сволочи! — матерился Коля Марфин и выстрелил, целясь в немецких артиллеристов.
Расстояние было велико, вряд ли он кого-то достал. Чистяков приказал гнать к машине Тырсина.
— Живой? — крикнул он, высовываясь из люка.
— Кажись, — тряс головой его заместитель. — Оглушило малость. И заряжающего ранило.
Поединок с «гадюками» дался ему нелегко. Снаряд порвал гусеницу и смял ведущее колесо. Еще две болванки оставили глубокие отметины, но броню не пробили.
На разостланной шинели лежал заряжающий. Он был ранен мелкими осколками брони. Кроме того, удар снаряда крепко приложил парня телом о стенку рубки.
— Два или три ребра сломаны, — сказал наводчик, делавший перевязку. Угадав тревогу и страх в глазах молодого сержанта, поспешил успокоить его: — Не смертельно, жить будешь.
— Петро, санитаров подошлю позже, — сказал Чистяков. — Занимай вместе с танкистами круговую оборону, а мы к аэродрому двигаем.
Туда же отступало второе штурмовое орудие, огрызаясь огнем длинноствольной пушки. Приближаться к нему было опасно. Снаряды летели довольно точно, а «штуга» уходила зигзагами, делая короткие остановки для прицельных выстрелов.
Сунувшийся было напролом лейтенант Алексей Воробьев словил бронебойную болванку, которая ударила в скошенный борт рубки, оглушила экипаж и контузила наводчика. За прицел сел Воробьев и стал наводить орудие в цель.
Стрелял он неплохо и училище прошлым летом закончил в числе лучших. Уже имел опыт боев, но схватка с вражеским танком или самоходкой — это не стрельба по мишени. Нервы да еще полученный встречный удар не давали точно прицелиться.
Лейтенант Воробьев, лишь неделю назад получивший вторую звездочку на погоны и медаль «За отвагу», выпускал снаряд за снарядом, уменьшая и без того невеликий боезапас тяжелой самоходки.
— Леша, не торопись, — посоветовал механик. — Бей с остановки.
Совет оказался дельным. Лейтенант двумя фугасами все же догнал «штугу». Один из них взорвался возле кормовой части и повредил двигатель. Тот заглох, снова завелся, но работал рывками. «Штуга» потеряла скорость. Единственное, что ее спасало, меткая стрельба немецкого экипажа.
Бронебойная болванка отрикошетила от мерзлой земли и ударила в рубку «зверобоя» рядом с орудием. Сильный толчок сбросил с сиденья лейтенанта Воробьева и выбил рычаги из рук.
