Ян Дрда - Однажды в мае
На крыше было пусто. На самом краю лежал убитый Лойзой диверсант, у трубы оказалось пять гранат. Возле убитого тускло блестело на асфальтированной крыше несколько стреляных гильз. Гошек поднял одну из них, очевидно последнюю, недавно использованную, и невесело усмехнулся.
— Пуля предназначалась мне…
Но Галина лишь покачала головой: как знать, какая пуля тебя убьет…
В это время где-то очень близко, внизу на улице, что-то резко треснуло, словно сломали сухую еловую ветвь. За первым выстрелом последовал второй, такой же сухой и отрывистый. Встревоженный Гошек сразу же подумал о Ярде. Наверное, этот взбалмошный мальчишка палит без разбора. Но тут же у Гошека возникло подозрение, которое гвоздем засело в голове.
Галина проворно, как опытный разведчик, подползла на животе к самому краю крыши, свесила голову над улицей, несколько секунд пристально всматривалась, потом отползла назад. Когда она встала и обернулась, все сразу же по ее глазам поняли, что случилась беда.
— Внизу! Ярда… — И голос ее прервался.
Произошло то, чего так опасался Гошек.
Ярда Мареш не выдержал и вышел из подъезда на улицу, чтобы хоть издали следить за действиями Адама, Марека и Галины. Он прошел вдоль стены дома до самого угла. Все было тихо. Только на противоположной стороне улицы трое любопытных выглядывали из полуоткрытых железных ворот склада и показывали вверх на крыши. Ярда напрямик через улицу направился к ним, желая узнать, что делается наверху.
Посреди мостовой он вдруг согнулся, словно его ударили по животу, и тогда только почти неслышно прозвучал выстрел. Юноша упал на колени, зеленая шляпа слетела с головы на асфальт. Слабеющий Ярда собрал остаток сил, чтобы подняться, но снова раздался выстрел. Юноша повалился на землю, и его тело вытянулось. Тут и увидела его с крыши Галина.
Когда она с Гошеком и всеми остальными сбежала вниз, Ярда лежал в коридоре на носилках. Вокруг растерянно толпились люди.
Гошек растолкал их, опустился на колени около юноши и расстегнул его пиджак. На левой стороне груди он увидел две маленькие ранки. Они почти не кровоточили.
— Доктора! Живей приведите доктора! — крикнул Гошек.
Несколько человек бросились к телефону, а Ярду перенесли в квартиру на первом этаже.
Несомненно, убийца стрелял не сверху, а откуда-то еще. На крыше ему некуда было спрятаться от патруля. Очевидно, стреляли из окна, и это сразу же поняли Гошек, Галина и угольщик. Выстрел они услышали как бы у себя под ногами, из этого дома.
— Убийца здесь, у вас в доме! — воскликнул Лойза Адам.
— Не может быть! Мы трижды обыскивали все квартиры!
— От нас не могла спрятаться даже мышь!
— А он все-таки здесь! Ну-ка, подумайте хорошенько!
Смущенные жильцы стояли опустив голову и никак не могли поверить словам угольщика. Наконец какой-то пожилой человек в шлепанцах сказал, запинаясь от смущения:
— Я нерешительный человек… Вот на седьмом этаже и пропустил одну квартиру… Там старуха живет… Пожалел ее… И зря… Да и правда, где старой бабке стрелять. Она, должно быть, под перины забилась и спит как суслик!..
— Идиот! — вне себя от ярости закричал угольщик, ударив говорившего кулаком в грудь.
Все четверо в сопровождении жильцов помчались вверх по лестнице. Под чердаком они обнаружили дверь без таблички с фамилией. Лойза протянул руку к винтовке Гошека, намереваясь выбить дверь прикладом. Гошек остановил его:
— Ты в своем уме? Лучше позвонить!
Где-то вдали, точно из преисподней, глухо задребезжал звонок, И затем, после бесконечной паузы, в тишине, словно раскаленной ожиданием, за дверью что-то еле слышно зашуршало, прошаркали домашние туфли. Кто-то хныкал, боязливо, неразборчиво бормотал. Наконец дверь робко приоткрылась. В ней стояла перепуганная, бледная старуха. На ночную рубашку был накинут пестрый халат. Она рассматривала пришельцев гноящимися мутными глазами с выражением собачьей преданности. Старуха напоминала ночную птицу, которая боится света.
— Что вам угодно? Вы видите… я старая женщина! — прошептала она на ломаном чешском языке.
Ошеломленные мужчины стояли молча. Разъяренный Лойза Адам пришел в замешательство и не знал, куда девать глаза. Наконец он недовольно пробурчал:
— Ну, черт возьми… не драться же нам со старухами!
И они тоже ушли бы ни с чем, тоже отступили бы при виде этой бессильной старости. Одна Галина, маленькая польская девушка с горящими, как угли, глазами, смотрела на старуху без всякой жалости. У Адама пробежали мурашки по коже. В Галине в эту минуту словно умерли все чувства.
— Не верьте ей! — сказала Галина жестко и, прежде чем дверь захлопнулась у них перед носом, просунула ногу в щель.
Мужчинам стало не по себе, а старуха громко запротестовала. Но Галина, словно ничего не замечая, навалилась на дверь всем телом, оттолкнула старуху и вошла в переднюю. Лойзе Адаму казалось, что он идет по горящим угольям, но он не отставал от девушки. Оставив Марека караулить вход, Гошек вошел тоже. Все это было ему не по душе. Они, может быть, совсем напрасно потревожили старуху. Он вспомнил свою покойную мать. Старики ведь так слабы. Но непоколебимая уверенность Галины вела его вперед.
В кухне все мертво. В печке ни уголька, ни искорки, на продавленном диване валяются разостланные перины, такие же грязные, как и одеяние старухи. Из этого логова она, по-видимому, и выползла на звонок. Старуха жалобно скулит:
— Вы видите… вы ведь видите, что тут никого нет…
И всем стало неловко, а Галина по-прежнему не колебалась. Она внимательно осмотрелась, останавливая зоркий взгляд на каждом предмете, проверила закрытое окно, в котором все стекла были целы.
— Стреляли не отсюда, — сказала она с холодной деловитостью.
И все повернули к выходу, но строгий взгляд Галины сказал: «Нет, еще не все!» С пальцем на крючке автомата Галина стремительно распахнула дверь в комнату.
Здесь тоже пусто. В углу стоит большой горшок с веерами запыленных пальмовых листьев. Из-за большого зеркала в золотой раме выглядывают открытки с видами Альп. На противоположной стене — светлое пятно. Видимо, здесь висел портрет, который совсем недавно сняли. На пианино в рамочке из морских ракушек — фотография молодого эсэсовского офицера.
Глаза Галины подолгу останавливаются на всех этих предметах, потому что в вещах заключены человеческие тайны. Вот она взглянула на круглый стол. На нем белая скатерть, расшитая по углам разноцветным узором. На столе чашка, в ней кофе с молоком и тарелка с початым куском хлеба. Галина, схватив угол скатерти, с ненавистью дергает ее.
— Она украдена в Польше!
Потом она приподнимает тарелку с хлебом. Тот, кто начал его есть, оставил на нем две выемки полумесяцем. Больше ничего. След оставлен широкой мужской челюстью. На хлебе желтеет масло, политое сверху малиновым вареньем, красным как кровь.
Как многозначителен каждый жест Галины! Она ставит тарелку на стол. Стремительно оборачивается к окну. Окна закрыты, внутренние рамы выставлены по приказу властей. На стеклах крест-накрест наклеены полоски бумаги. Взгляд Галины замирает на нижнем крае правой рамы. Уголок стекла, очевидно треснувшего, тоже заклеен бумажной полоской.
Эта подробность настораживает Галину. Она протягивает руку и отрывает полоску, еще влажную, наклеенную, очевидно, совсем недавно. Странно. Треугольное стеклышко, которое удерживала бумажка, падает. В углу теперь остается небольшое треугольное отверстие. Галина нагибается и смотрит через него на улицу.
Она видит… то место, где упал на колени Ярда Мареш. На мостовой темнеют пятна крови. Галина стремительно выпрямляется. Все ясно.
Немка не сводит с Галины глаз, а та идет через всю комнату к шкафу и резко дергает за медную ручку.
— Я потеряла ключ… — вскрикивает старуха по-немецки, и в ее голосе вместе с ненавистью звучит страх.
Адам не может больше оставаться наблюдателем. Ударом автомата он разбивает замок, дверцы шкафа трещат, и угольщик рывком распахивает их.
Расставив руки, он набрасывается на кучу висящих в шкафу женских платьев. Он борется со старыми тряпками, в которых путаются его руки, схватывает что-то плотное, живое, яростно сопротивляющееся.
Два человека падают на пол и опрокидывают несколько стульев. Трудно устоять перед угольщиком, привычным к тяжелой физической работе. Через двадцать секунд Лойза сидит на груди неуклюжего верзилы с узким бритым черепом. Пальцы угольщика в гневе стискивают горло эсэсовца.
— Вальтер не виноват! Вальтер ничего не сделал! — вопит старуха, потеряв голову.
Никто не обращает на нее внимания. В шкафу находят две винтовки военного образца, автомат с полупустым магазином и несколько ручных гранат. В кармане коварного убийцы — пистолет. Потом Лойза поднимает фашиста своими могучими ручищами, ставит на ноги. Убийца Ярды стоит с лицом, помертвевшим от страха, и глаза его бегают по сторонам. Старуха бросается к ногам Лойзы, пытается обнять его колени. Лойза, отвернувшись, отталкивает ее. Она визжит, как бешеная:
