Владимир Полуботко - Гауптвахта
Он мёртв.
Один из штатских говорит:
— А куда делся второй алкоголик?
Полуботок и несколько других арестантов, офицеров и штатских останавливаются перед большим котлованом, образовавшимся на том месте, где ещё вчера была кочегарка.
Чей-то фонарик шарит лучом по дну страшной пропасти.
Спокойный голос говорит:
— Вряд ли там что-нибудь осталось. После такого взрыва…
А визгливый голос визжит из темноты:
— Допились, проклятые алкаши! Я же их предупреждал!..
Но тут в разговор вступает весомый и деловитый голос:
— А может, это диверсия? Всё-таки — гарнизонный дом офицеров. В таком большом городе, как наш, — это самый настоящий военный объект.
Ему возражает спокойный голос:
— Какая там диверсия в наше время! Эти ослы не уследили за паром, а котлы и взорвались!
4Арестанты таскают балки, болванки, каменные глыбы.
— Нога! Нога! — орёт кто-то. — Там нашли человеческую ногу!
— Где нога? Покажите! Покажите ногу!..
— Да не здесь!.. Она перелетела через весь пятиэтажный дом и упала на улицу!
Чьё-то предположение:
— Должно быть, это кусок от второго алкаша. Надо бы найти и другие куски.
5Двор дома офицеров. Уже светло.
Народ кишмя кишит: тут и губари со своим конвоем; тут и начальник гауптвахты Домброва; тут и офицеры всех родов войск и чинов; тут и штатские работники дома офицеров, явившиеся на работу, но не нашедшие таковой; тут же и толпы зевак.
Прибывает автобус, и из него вываливается целая рота солдат с чёрными погонами.
Подъезжает грузовик; из его кузова прыгают на землю солдаты с погонами голубыми.
6Там же.
Рядовой Полуботок орудует ломом, поддевает бесформенную глыбу, чтобы отодвинуть её прочь с дороги. Бубнит себе под нос:
— Всё рухнуло… Ну и хорошо!.. Жаль только этих двух…
Появляется степенный и грузный полковник Арутюнян. Он останавливается возле трупа Тощего, лежащего на том же месте и в той же позе. Арестанты, ковыряясь в каменных глыбах шепчутся:
— Сам!.. Сам!..
— Это же комендант гарнизона… Ты что — не знал?
— Полковник Арутюнян — зверь, а не мужик…
Комендант — человек высокий, крепкий, властный, хорошо упакованный в дорогое военное обмундирование — критически разглядывает покойничка. Вид у полковника при этом такой, как будто он хочет сказать: «Ну что вот ты из себя представляешь — хилый, полураздетый, нищий, бездомный, да ещё и мёртвый вдобавок? То ли дело Я — сытый, прочный, чисто и дорого одетый, да ещё и живой!..»
Арестанты искоса поглядывают на коменданта гарнизона, но как только тот переводит свой взгляд с покойника на них, — все разом делают вид, что заняты работой по горло.
Полуботок не успевает вовремя отвернуться, и глаза полковника встречаются с глазами рядового.
— Иди-ка сюда! — говорит Арутюнян.
Полуботок приближается к полковнику. Почему-то даже и не думает докладывать или отдавать честь.
— Я сейчас распоряжусь, чтобы принесли простыню. А ты тогда завернёшь этого, — кивает на труп, — и отнесёшь вон в тот автобус.
Полуботок молча стоит перед мертвецом. Отчётливо видит его всего: Тощий — такой маленький, щупленький — лежит на камнях, и его белая рубашка всё так же задрана, и всё так же виден пупок на посиневшем животе. И весь целенький — ни шрама, ни царапинки. Лишь в правое ухо вонзился при падении металлический прут, торчащий из чего-то разрушенного и железобетонного. А под ухом, на камнях — лужица крови, уже замёрзшая.
Комендант продолжает выдавать приказ:
— Он лёгенький. Ты его без труда поднимешь…
Полуботок слушает.
Тут комендант отвлекается и кричит куда-то вдаль:
— Камни сваливать не туда! Не туда!.. Что? Другого места не могли найти? — с этими словами он отходит куда-то в сторону, продолжая кричать: — Я вам приказал очистить проход, а вы тут чем занимаетесь!
Видя, что комендант удаляется, Полуботок осторожно пятится, цепляясь за камни; осторожно, очень осторожно — смывается.
А тут как раз группа арестантов переносит какие-то уцелевшие ресторанные ценности; Полуботок подхватывает ящик с посудою, вливается в общий поток носильщиков и растворяется в нём.
И носит ящики. Усердно носит.
Вдалеке видно, как какой-то другой солдат несёт на руках НЕЧТО, закутанное в белую простыню.
7Продолжая таскать ящики с ресторанным добром,
Полуботок вдруг сталкивается с комендантом, рядом с которым стоит тот недавний смельчак, который давеча нёс покойника.
— Чего убежал? — спрашивает комендант Полуботка. — Испугался мертвеца?
— Испугался, товарищ полковник, — отвечает Полуботок. — Вчера вечером я с ним разговаривал. И он был жив… В кочегарке мы с ним сидели…
— Ну ладно, ладно! Понимаю, — вполне дружелюбно говорит комендант. — Не расстраивайся, он лучшей участи и не заслуживал. — Повернувшись в сторону, он опять кричит грозным голосом: — Доски потом погрузите! Грузите пока железо! Железки грузите!
Полуботок тем временем подходит к сержанту МВД — к тому самому смельчаку, который не побоялся взять на руки покойника. Сержант, увидев Полуботка, здоровается с ним за руку, как со старым приятелем.
— И не страшно было? — спрашивает Полуботок.
— А я не боюсь мёртвых. У нас, там, где я живу, на станции Новодугинской, как-то раз взорвалась целая нефтебаза. Знал бы ты, сколько я тогда трупов повытаскивал из-под развалин! Да не таких, как этот, а так — месиво одно… Вот с тех пор и не боюсь…
8Всё там же.
Появляется старший лейтенант Тобольцев. Завидев Полуботка, машет ему рукою. Оба сближаются. Самым неофициальным образом здороваются.
— Вот он где мой ротный писарь работает! — смеясь, говорит Тобольцев. — А я-то думаю, что он томится в одиночной камере!
— Как там дела в нашей роте? — спрашивает Полуботок.
— Всё нормально: конвоируем, стоим на страже внутреннего спокойствия нашей Родины! — Смеётся. — А ты, я вижу, похудел… Ты представляешь: купил я вчера сказки какого-то немецкого сказочника. Какие там картинки — видел бы ты! Но всё на немецком языке. Издано-то в ГДР. Дай, думаю, сам почитаю, а потом дочке расскажу. Стал читать — и ничего не пойму. Только и знаю, что в словарь заглядываю. А со словарём — что за чтение! Мучение одно. Поскорей освобождайся, будешь мне переводить! — смеясь, командир похлопывает Полуботка по плечу.
Полуботок тоже почему-то смеётся.
— Через пять дней освобожусь, тогда и займёмся.
9Почти там же, но несколько в стороне от людских масс.
Командир конвойного полка и комендант гарнизона ведут какую-то оживлённую беседу как равный с равным. Оба ведь полковники. В отличие от всех вокруг.
Комендант указывает на повсеместные следы разрушений и говорит:
— Ты разве не видишь, сколько у нас тут работы?..
— Много людей дать не могу, — возражает полковник Орлик. — И не проси, и не настаивай. У меня ведь полк не какой-нибудь там халам-балам, а конвойный. Заключённых-то надо охранять? Надо! Представляешь, что будет, если они у нас возьмут и разбегутся?
Комендант гарнизона лишь безнадёжно машет рукою — дескать всё ясно, с тобою каши не сваришь.
Между тем полковник Орлик переходит на доверительный тон и говорит:
— Слушай, ты в военном трибунале интересовался насчёт того моего дела?
— Интересовался. Мнения расходятся. Большинство, конечно, в пользу того, чтобы не раздувать, но есть там у них кое-кто… У него — особое мнение… А где он сейчас, твой герой?
— Да где же ему ещё быть? На гауптвахте! Да вон он — камни ворочает!.. Рядовой Злотников! Ко мне!
Злотников только того, казалось, и ждал. Он бросает работу и опрометью мчится сквозь все препятствия на зов своего командира полка.
— Товарищ полковник! Рядовой Злотников прибыл по вашему приказанию!
Полковник Орлик поворачивается к коменданту:
— Вот, видал? Такому только свистни — мигом появится! За это я его и держал своим личным шофёром. А когда у него права отобрали, взял его к себе в адъютанты.
Комендант тоже откровенно любуется этим прирождённым телохранителем:
— А мускулатура! Ведь это же первое дело — мускулатура! Помнишь, как он в тот раз, когда под пивнушкой? — полковник Орлик смеётся. — Не будь тогда его рядом с нами, ох и побили бы нас тогда! — Заговорщически оглядывается по сторонам. — Ну, мы тут свои люди. В общем так: надо выручать парня. Надо.
Комендант рассматривает Злотникова теперь уже почему-то критически.
— Выручать? — в голосе его звучит сомнение. — Так ведь он же у тебя всё равно сядет. То он бабу изнасиловал, то своему командиру роты погоны посрывал, то таблеток каких-то перебрал и пошёл всё крушить… Ты! Когда у тебя демобилизация?
— Через три месяца, товарищ полковник!
