Александр Дудко - Аргентовские
Костя представил себе тучного хозяина флигеля, в котором жили Аргентовские: бегающие мышиные глазки, круглый, как арбуз, живот. Этот не упустит случая, чтобы выслужиться. Наверняка стоит за притолокой окна, наблюдает за домом Аргентовских. Это с его «легкой руки» отец попал в концлагерь. «Погоди, за все рассчитаюсь…» — скрипнул зубами Костя и направился вдоль улицы. Переждав минут двадцать, огородами пробрался к дому, легонько стукнул в окно, поднялся на крыльцо.
В сенях послышался голос Наташи:
— Кто там?
— Свои, — дохнул в притвор Костя.
Анна Ефимовна уже хлопотала на кухне. Запахло квашеной капустой и щами.
Сняв рукавицы, Костя обнял мать. Из распахнувшейся двери в горницу на шею к нему бросилась Тоська, младшая сестренка.
Подолом фартука Анна Ефимовна осушила повлажневшие глаза, участливо спросила:
— Замерз?
— Немного, маманя.
— Ну, как вы там, сынок? Наташка ничего не сказывает…
— Все хорошо, маманя. Правда, Серега Богданов щеку приморозил. Зато дали каппелевцам! Поезд с войсками под откос пустили. Что было! — прижавшись к железной обшивке голландки, Костя увлеченно рассказывал: — Разобрали полотно, ждем. Вдруг огонек блеснул — Серега сигнал подает: пассажирский следует. Хитрят каппелевцы. Ну и мы не лыком шиты — снова костыли в шпалы, сидим. Прошел спокойно. А вскорости военный эшелон показался. Костыли выбили, два пролета рельс в сторону, а сами — ходу.
— Тебя никто не видел? — обеспокоенно спросила Наташа. — На прошлой неделе с обыском приходили…
— Кузьминых на крыльце стоял. Но я его перехитрил, кажется.
— Кажется. Сейчас же одевайся и уходи. Вот-вот явятся. Осип теперь шишка — квартальный староста. Телефон на квартире поставил. Наверняка уже брякнул.
Костя начал одеваться. Наташа помогала ему, то подавая бязевые портянки из своего фартука, который тут же разорвала, то рукавицы, то шапку. Когда хлопнула сенная дверь, девушка облегченно вздохнула:
— Кажется, успел.
Не прошло и пяти минут, а в квартире уже хозяйничали контрразведчики. Два солдата и офицер. Не дожидаясь, когда откроют, они сорвали дверь, ввалились в кухню. Из горницы вышла Анна Ефимовна, испуганно спросила:
— О, господи, кто тут?
— Ни с места! — послышался из темноты голос. — Огня!
Кто-то чиркнул спичку. Зажгли висячую лампу.
— Вы — мать государственного преступника Константина Васильевича Аргентовского? — спросил офицер тоном судьи, только что зачитавшего приговор.
— Да.
— А вам известно, что он бежал из-под стражи?
— Да. Меня намедни вызывали в контрразведку.
— Нам доподлинно известно, что ваш сын явился домой, — нетерпеливо перебил офицер. — Как мать, посоветуйте ему добровольно отдать себя в руки правосудия. Это будет разумно.
— Я ему не судья. Он, слава богу, взрослый, сам знает, что делать. Одно скажу: дома его не видела.
Из-за спины офицера вынырнул дородный мужчина в полушубке и папахе — Осип Кузьминых.
— Врет она, господин поручик! — хрипловатым фальцетом крикнул он. — Полчаса назад видел его на дворе. Как сиганет через забор!
— Побойся бога, Осип Яковлевич! Тебе никак поблазнило…
— Поблазнило… — передразнил ее Кузьминых и нехорошо выругался. — Счас поглядим, кому поблазнило, а кому…
Поручик махнул рукой. Солдаты распахнули филенчатую дверь и ринулись в горницу.
— Посвети! — подтолкнул Анну Ефимовну Кузьминых.
Она сняла лампу с подвески, направилась вслед за офицером.
Наташа стояла у печки, прислушиваясь к разговорам на кухне. Девушка не знала, как лучше поступить: лечь в постель или встретить незваных гостей на ногах, одетой. Выбрала последнее. Будь что будет… Осенью ее дважды забирали в контрразведку — думала, не выкрутится. Листовку в кармане нашли. Сказала — подбросили… Обошлось. Отпустили. А может, то была хитрость контрразведчиков?
Закутавшись с головой в одеяло, на кровати спала младшая из Аргентовских — Тоська. Вернее, делала вид, что спит. Девочка твердо усвоила наставления старших: держать язык за зубами. Кто бы ни спрашивал о Косте или Наташе, отвечать: «Не знаю. Спала. Не видела». Вот и теперь она ухом не повела, когда поручик сдернул одеяло, начал ее тормошить. Открыла глаза, сонно прищурилась:
— А? Че?
— Где брат?
— Не знаю…
— А вчера приходил домой?
Тоська затрясла головой, зевнула, прикрыв ладошкой рот.
— Не приходил? Ай-яй! Такая хорошая девочка и обманывает дядю. — Резко изменив тон, офицер строго прикрикнул: — Ты мне это брось, притворщица!..
Тоська заплакала. Наташа подбежала к офицеру, дерзко оттеснила его:
— Постыдитесь, поручик! С бабами воюете, так хоть детей оставьте в покое!
Кузьминых осуждающе покачал головой:
— Ну и ведьма же ты, Наталья! Право ведьма! Рази мыслимо так с властями?..
— А ты молчи, лизоблюд несчастный! — крикнула ему в лицо девушка. — Не плачь, Тосенька. Дядя пошутил. Ложись. Спи.
Пока офицер занимался Тоськой, солдаты делали обыск. Все перевернули вверх дном, но ничего не нашли. Поручик схватил Кузьминых за воротник, словно намереваясь оторвать его массивную тушу от земли, и прошипел:
— Вы, Иосиф, или лунатик, или законченный дурак.
— Господин поручик, — испуганно залепетал тот, — да рази я стал бы попусту беспокоить… Истинный бог, сам видел!
— Сам видел… Э… эх! — осуждающе покачал головой поручик. — А вы, — приказал он Анне Ефимовне, — одевайтесь. Пойдете с нами. Без свидетелей лучше разговор получится… Ну, а с вами, мадам, — зло блеснул глазами в сторону Наташи, — встреча состоится позднее.
Анна Ефимовна вернулась только под утро. Избитая, немощная, едва переступила порог, как силы оставили ее. Она упала без чувств…
Жарко натопленная горница Авдеевых полна густого табачного дыма. Наташа закашлялась.
— Пелагея Никитична, не давайте им потачки. Смолят, аж дым коромыслом!..
— А я, касатка, вьюшку открыла. Разболокайся, присаживайся чай пить, — засуетилась хозяйка. — Завтра благовещенье, а зимушка лютует. Снегу-то, снегу намело…
Садясь рядом с Костей на лавку, Наташа вопросительно глянула на брата:
— Допрыгались, голубчики?..
Ответил ей Григорий Иванович.
— Знаем, все знаем, Наталья Васильевна. Об этом и толкуем. Вот Петька Владимиров принес чистые бланки с печатями городской управы. Сварганим справочки на жительство и отправим ребят к вашей родне в Чесноки.
— Где взял? — Наташа строго глянула на Владимирова.
— Ванька Иконников дал.
— Они с Петькой дружки, — пояснил Кузьма.
— Как бы это боком не вышло?.. Знаю я юнкера… Тот еще гад.
Петька Владимиров передернул плечами.
— Я сказал, что брательник с дружком в армию идти не хотят. Задумали смыться…
В ту же ночь Костя и Кузьма покинули город. А в три часа авдеевский барак дрогнул под ударами прикладов. Крестясь и охая, Пелагея Никитична слезла с печи. Кто-то сильным ударом распахнул дверь, старушку бросило к стене. Ударившись головой, она потеряла сознание. Когда очнулась, в кухне горел свет. Над ней склонился офицер. В чинах она не разбиралась, но по тому, как ярко блеснули золотые погоны, подумала: «Знать, важная «шишка»…
— Жива, старая карга? — насмешливо спросил мужик в шубе, в котором она признала Осипа Кузьминых.
— Где сын? — спросил офицер.
Вместо ответа Авдеева тяжело, надсадно застонала.
— Ты что, язык откусила?
Неторопливо, будто совершая обычное, будничное дело, офицер кованым сапогом наступил ей на пальцы левой руки, медленно усиливая нажим. Пелагея Никитична вскрикнула и затрепетала.
— Где Кузьма?
Не получив ответа, удивился:
— Скажи, какая терпеливая!..
— Погодите, а где Григорий? — Кузьминых стукнул себя по лбу и скрылся за дверью. Вернулся вскоре.
— Лошади в сарае нет. Значит, Григорий сына кудай-то повез.
На печке проснулись и подняли крик младшие дети Авдеевых, Клава и Витя. Кузьминых замахнулся лохматой рукавицей:
— Цыц, окаянные!..
Долго истязали контрразведчики Пелагею Никитичну, но так ничего и не добились. Они закрыли старуху вместе с младшим сыном, Витей, в горнице. Офицер приказал Кузьминых и солдатам оставаться в засаде, ждать хозяина, а Клаву увез с собой.
В полдень вернулся домой Григорий Иванович. Ничего не подозревая, распряг лошадь, задал корове корму, деловито потоптался во дворе и, удивляясь, что его никто не встречает, вошел в избу. Здесь Григория Ивановича ждал Кузьминых.
— Ну, а Кузька где?
— Господь с тобой, какой Кузька? — притворно удивился Авдеев. — Что ты, Осип!
Кузьминых сверкнул глазами:
— Всыпать старому хрычу тридцать шомполов для начала!
Авдеева повалили на пол. Солдат выкрутил шомпол, помахал им, будто пробуя гибкость, и начал хлестать по костлявой стариковской спине.
