Николай Александров - Севастопольский бронепоезд
Как только командованию ВЭО стало известно о повреждениях пути, оно сразу же послало туда для технической разведки рабочую бригаду. Возглавили ее начальник дистанции пути Михаил Николаевич Вельский, командир железнодорожного батальона подполковник Гончаров и дорожный мастер Никитин.
Чуть рассвело, разведчики на большой скорости проехали на дрезине на передний край нашей обороны. Противник, обнаружив их, открыл артиллерийский огонь. Оставив дрезину в укрытии, разведчики приступили к выполнению задания. Выяснилось, что железнодорожное полотно на протяжении свыше 500 метров разрушено вражескими снарядами.
Начальник ВЭО приказал любой ценой восстановить движение бронепоезда на этом участке.
Нагрузив на вагонетку рельсы, шпалы и крепления, Никитин со своей бригадой и группой бойцов железнодорожного батальона двинулся в путь. Не доезжая до поврежденного участка, дрезина попала под артобстрел. Кругом рвались снаряды. Пренебрегая опасностью, путейцы вместе с бойцами добрались к месту разрушения. Пригибаясь к земле, они почти ползком тащили за собой шпалы и рельсы. Вскоре они приступили к восстановительным работам. [84]
Когда все было закончено, ремонтники заняли места в дрезине. Нужно было быстро проскочить опасную зону. Семнадцатилетний моторист комсомолец Юра Протасов включил двигатель и дал ход. И только дрезина показалась на открытом месте, немцы сразу же открыли огонь из минометов. Но ремонтники быстро миновали долину и вернулись невредимыми.
Путь был восстановлен, и «Железняков» снова вышел на задание.
После этого случая восстановительная бригада Никитина была прикреплена к бронепоезду на все время боевых действий и четко обеспечивала безопасность движения: засыпала воронки от снарядов и бомб, сменяла поврежденные рельсы и шпалы.
Глава IX. Над пропастью
Третий день нашей боевой деятельности. А кажется, что мы воюем уже давным-давно. Да это и не удивительно. С рассвета до поздней ночи бронепоезд ведет огонь по врагу, то и дело меняя позиции.
В этот день, как и вчера, командир решил вести стрельбу сначала только из минометов и с этой целью встать на позицию еще до рассвета, более тщательно замаскировать бронепоезд.
Еще не взошло солнце, когда лейтенант Молчанов вызвал огонь. После полутора десятков минометных залпов по вражеской пехоте, пытавшейся атаковать высоту 165,4, огонь был перенесен на шоссейную дорогу. Там лейтенант Майоров заметил колонну фашистов с обозом. А еще через некоторое время мы открыли огонь по переднему краю противника восточнее деревни Дуванкой.
Все шло хорошо, артиллерия противника молчала, видимо, еще не определила, откуда ведется огонь.
Головин поднес к глазам бинокль и начал осматривать передний край нашей обороны, И вдруг нахмурился. Мы поняли: что-то неладное.
Так и есть. Высота 165,4 вся окуталась разрывами мин и снарядов. Значит, противник снова начал артиллерийскую [85] подготовку. За нею последует новая атака.
Командир приказал приготовиться к открытию заградительного огня.
Артиллерийская подготовка немцев длилась минут двадцать. Наши орудия и минометы нащупывали фашистские батареи. Но вот разрывы на высоте прекратились, и к ее подножию устремилась вражеская пехота. В ту же минуту на ее пути возник вал огня наших орудий и минометов. Фашистские цепи рассеялись. Но в этот же момент сквозь грохот орудийных залпов послышалось гудение самолетов.
— Воздух! — скомандовали наблюдатели.
Это было уже настоящей охотой. Для гитлеровцев бронепоезд, как бельмо на глазу, вот и посылают они самолеты, чтобы разбомбить, уничтожить, раздавить «зеленый призрак».
— Отразим воздушный налет, затем сменим позицию, — передал командир корректировщику.
Но на передовой взмолились:
— Не прекращайте огня!
Да, опасное положение создалось у высоты, и командир решил: атаку авиации отражать зенитными пулеметами и одним орудием, не прекращая огневой поддержки морских пехотинцев.
Воздушный противник учел вчерашнюю ошибку, взял упреждение, но опять просчитался.
Но тут нас снова нащупала вражеская артиллерия. Снаряды и мины падают в нескольких метрах от бронепоезда. Всем, кто не занят у орудий, приказано укрыться в казематах. Когда атака фашистской пехоты была отбита, в укрытия ушли все.
В казематы то и дело доносились гулкие удары близких разрывов. Платформы раскачивались на рессорах, как на волне, осколки со звоном и визгом отскакивали от брони, а бронепоезд, как завороженный, стоял целым и невредимым: ни одного прямого попадания не удалось сделать гитлеровцам.
Получив от корректировщиков подтверждение о действенности артогня бронепоезда, командир приказал выходить на запасную позицию.
Противник как будто немного успокоился. Но через час, когда мы были в другой выемке, снова стали поступать требования об огневой поддержке. [86]
Повторилось буквально все, как было в первую артиллерийскую подготовку. Мы начали стрельбу, через несколько минут враг открыл огонь по нашей позиции. Атака пехоты была отбита, и капитан Саакян дал команду выйти из-под обстрела.
На этот раз авиация не мешала нам: то ли мы быстрее обычного отбили атаку пехоты, то ли самолеты опоздали с вылетом.
Но испытания еще ожидали нас. Когда бронепоезд был на полпути ко второй выемке, его настигла шестерка «юнкерсов». Мы поставили заградительный огонь.
Рвутся в небе снаряды, трассы пулеметных очередей проходят впереди под самолетами, а они снова и снова заходят на бомбометание.
Я распоряжаюсь пулеметчиками, а сам с тревогой слежу за самолетами.
От головного бомбардировщика отделилось несколько черных «капелек». Докладываю командиру. Но он и сам видит падающие бомбы.
— Тормоз! — командует капитан.
И вовремя!
Бомба упала на полотно в нескольких метрах от паровоза. Перебила правый рельс, разворотила несколько шпал. Паровоз с неподвижными колесами, намертво зажатыми тормозными колодками, медленно наползает на дымящуюся воронку, кренится.
Мороз подирает по коже: все пропало!
Но нет, не свалился наш локомотив! Висит двумя передними скатами над ямой. Упади бомба немного ближе или подай командир команду на секунду позже — произошло бы непоправимое.
Кругом установилась какая-то особенная тишина. Все застыли в оцепенении. Слышно лишь, как гудит пламя в паровозной топке, да издали доносятся раскаты боя.
Командир, комиссар и лейтенант Головенко — наш «главный железнодорожник» — соскочили на насыпь, склонились над воронкой. Головенко даже спустился в нее, сидит на корточках, ощупывает конец рельса и размочаленные шпалы, заглядывает под паровоз.
— Аварийная тревога! — распорядился командир.
За работу взялся весь экипаж. На бронеплощадках [87] остался только один орудийный расчет да несколько пулеметчиков на случай отражения нового воздушного нападения. Я тоже с ними. Тяжело быть без дела, когда другие трудятся изо всех сил. Оттого и кажется, что и время тянется томительно медленно.
Но, хотя все мое внимание сосредоточено на секторе наблюдения, все же урывками я вижу, как быстро и споро работают матросы.
Младший лейтенант Андреев, командир железнодорожного взвода, организовал ремонт полотна. Десятки матросов вооружились лопатами, ломами, кирками.
Под руководством Головенко паровозники и пулеметчики заводят домкраты и приподнимают колеса паровоза, чтобы освободить конец перебитого рельса. Другие моряки уже тащат с контрольной площадки запасной рельс и новые шпалы…
Еще не было выполнено и половины работы, как на большой высоте появился самолет.
— В воздухе разведчик! — докладываю Головину.
— Пожалуй, не только разведчик, но и корректировщик, — в тон мне отвечает Леонид Павлович. — Сейчас дадут нам прикурить…
И верно, через несколько минут недалеко от насыпи стали рваться шестидюймовые снаряды. Но люди продолжали работать, не обращая на это никакого внимания.
Когда два снаряда упали очень уж близко, командир приказал открыть огонь по корректировщику. Сбить его на такой высоте, конечно, мудрено, но попугать надо. [88]
Уклоняясь от нашего огня, самолет завилял из стороны в сторону. Это сказалось на точности корректировки. Снаряды стали рваться далеко от бронепоезда.
С самого начала нашей вынужденной стоянки связисты подключились к телефонной линии. Поэтому командование знало о положении бронепоезда. Со стороны Севастополя к нам на выручку прилетело звено истребителей. Вражеский корректировщик бросился наутек.
Снаряды вокруг бронепоезда рвались еще минут пятнадцать. Но теперь стрельба велась на авось, вреда нам она не причиняла.
В это время командир 8-й бригады попросил «огонька»: на участке 2-го батальона противник бросил в атаку свою пехоту.