KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » О войне » Лев Никулин - Золотая звезда

Лев Никулин - Золотая звезда

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Лев Никулин, "Золотая звезда" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

 – Я хорошо работал... Никто не может сказать, что я плохо работал в те годы.

 – Верю. Было бы глупо, если бы вы плохо работали. Вас бы уволили, и вы потеряли бы возможность верой и правдой служить вашим хозяевам в германском генеральном штабе. Итак, что вы делаете с рекомендательным письмом Хлебникова? Перед нами этот документ. К нашему изумлению, мы читаем: «Инженер Головин известен мне по работе в 1927-1939 годах на Новоспасском заводе и в Москве». Возьмите лупу или, лучше, увеличенный фотоснимок письма Хлебникова. На снимке ясно видно, что буква «и» между цифрами исчезла, вместо неё появилось тире, а «1929» превратилось в «1939», т.е. двойку вы превратили в тройку. Две довольно аккуратно сделанных подчистки, и получилось так, что профессор Хлебников знает вас по работе не больше не меньше, как 12 лет. Пока всё, Густав Краузе, мы с вами ещё увидимся... Встаньте! – сурово приказал подполковник и, толкнув рукой дверь, пропустил вперёд Густава Максимилиановича Краузе, 29 лет носившего маску русского инженера Головина.

Глава XXX

Из показаний Густава Краузе

«В сентябре 1941 года я выехал в командировку в город Плецк, где находилась в дачной местности моя семья. Приехав в Плецк, я не имел ни малейшего желания возвратиться в Москву, где прожил почти безвыездно с 1918 года. Я полагал, что мне придётся эвакуироваться из Москвы на восток, это меня не устраивало, так как в этом случае я бы не имел возможности встретиться со своими соотечественниками-немцами. В Плецке я дождался немцев, но получилось не то, что я ожидал, я очутился в лагере для военнопленных и гражданского населения, и мне нескоро удалось добиться того, чтобы меня выслушал кто-нибудь из старших офицеров германской армии. К тому же я заболел малярией и находился в тяжёлом состоянии. Мне удалось написать записку коменданту Плецка полковнику Шнапеку. Он понял, кто я, и приехал в лагерь. И тогда всё изменилось.

...Человек, с которым я имел свидание на вокзале, в Плецке, был в чине генерала войск СС, он беседовал со мной, и моя судьба была решена.

...По заданию, которое я получил от группенфюрера Глогау, мне надлежало отправиться в город Зауральск и связаться с неким Томашевичем, работавшим на заводе «Первое Мая». О том, как я с ним связался, вам известно.

...Раздумывая над тем, как я попался, я пришёл к такому заключению: у меня не было уверенности в моих поступках и действиях, у меня не было никакого желания работать, как это было в прежнюю войну. Стало гораздо труднее и опаснее работать, я не обладал нужным мужеством и смелостью, всё время боялся за свою жизнь. Был случай, когда мне удалось попасть в цех «К», и я мог бы взорвать цех ценой собственной жизни, но у меня не хватило на это мужества. Когда для меня стало ясно, что вы раскрыли то, что было 29 лет назад, что вы знаете мою настоящую фамилию, я пришёл к заключению, что молчать бесполезно...»

Глава XXXI

О чем не знал группенфюрер фон Мангейм

Когда наши домашние стратеги, отмечая на своих картах линию фронта, доходили до этого участка, то разочарованно говорили:

– А здесь – как два года назад...

Это была сущая правда. Два года стояли друг против друга наши дивизии и отборное гитлеровское войско. Не было продвижения войск в этих болотах, а если и было, то не более чем на 500 метров к востоку или западу. Нетерпеливые стратеги не знали, что война в этих болотах и топях – ни с чем не сравнимая война.

На этом участке фронта нельзя было рыть траншей и окопов, люди жили на плотах, на сваях и передвигались по деревянным мосткам. Передний край представлял невиданную картину. Офицер или боец, прибывшие сюда впервые, видели перед собой вал толщиной в полтора-два метра и проволоку на валу. Сквозь амбразуры в этом валу, а также из двухэтажных дзотов каждую минуту мог хлынуть ливень раскалённого свинца. Впереди залегали минные поля, открытые, простреливаемые площадки, проволочные заграждения, имевшие романтическое название «испанский всадник», проволочные заграждения, называемые «спираль Бруно», опять мины – на этот раз противотанковые – и, наконец, «ничья» земля. Местами рос бурьян, высотой в человеческий рост, здесь охотились снайперы, подползали к вражескому сторожевому охранению разведчики. Летом над болотами носились тучи комаров.

Немцам казалось, что они крепко засели в этих болотах. Через два года у них появилась уверенность в том, что ни они, ни русские не смогут продвинуться вперёд на этом участке фронта...

И вот в одну осеннюю ночь, на рассвете, начались боевые действия. Двести орудий полтора часа били по каждому квадратному километру немецких позиций. Старые солдаты, участники миновавшей войны, ветераны, которым довелось участвовать в брусиловском наступлении, в изумлении смотрели, как над их головами проносились тысячи снарядов, а лес мгновенно обнажался, – от столетних елей оставались расщепленные, обугленные стволы.

После этого извержения раскалённого металла и землетрясения началась атака, а через два часа фронт, о котором немцы говорили, что он будет стабильным до конца войны, был прорван на двадцать километров в глубину.

Когда весть об этом дошла до города Плецка, элегантная машина группенфюрера фон Мангейма в тот же день оставила Плецк и свернула на построенную русским инженером Иноземцевым знаменитую дорогу, которую в немецком штабе называли «дорогой наступления» и которая оказалась для немцев дорогой гибели.

В сорок минут «опель» пролетел расстояние до лагеря и моста, где возвышалась украшенная зелёными еловыми ветками арка. Фон Мангейм всматривался в сумеречную дымку впереди и увидел человека с флажком, стоявшего на мосту. В первое мгновение он хотел отдать приказ шоферу ехать прямо на человека, но что-то показалось группенфюреру знакомым в его силуэте, и он велел замедлить скорость. Машина остановилась. Человек бросил флажок и подошёл к машине. Группенфюрер воскликнул:

– Боже мой! Иноземцев!

Иноземцев улыбнулся, открыл дверцу «опеля» и помог фон Мангейму выйти.

– Что это значит? – в изумлении произнёс немец.

Правая рука Иноземцева была опущена. Продолжая улыбаться, он поднял руку, и фон Мангейм увидел дуло маузера.

– Молчать! – сказал Иноземцев. – Я Разгонов.

На этом кончился их последний разговор.

Группенфюрер фон Мангейм не знал, что в тот час, когда русские прорвали немецкие линии, строительные рабочие в лагере кинулись на охранную полицию, жандармерию и их наёмников и неизвестно откуда взявшимся оружием перебили их в первые же минуты схватки.

Группенфюрер не знал также, что дорожные рабочие и партизаны уже сутки держали в своих руках дорогу важнейшего стратегического значения. В ту ночь и на следующий день они отбили одиннадцать немецких атак и дождались радостного часа, когда на дороге показался первый советский танк с надписью «Козьма Минин». По этой, выстроенной русскими пленными дороге, стоившей им тяжких трудов, прошли в тыл немцам наши танки и кавалеристы-гвардейцы, расширяя и углубляя прорыв, открывая нашим войскам широкий путь на северо-запад.

Вот для чего построили эту дорогу в болотах русские. Вот ради чего, рискуя каждую минуту жизнью, играл роль инженера Иноземцева командир объединённых партизанских отрядов, легендарный народный герой Разгонов.

Глава XXXII

Вопросы и ответы

Соня Соснова получила странную телеграмму от Андрея Андреевича. В ней было только три слова: «Приезжайте немедленно. Хлебников».

Телеграмма очень обеспокоила Соню. Что случилось: не заболел ли одинокий старик, не умирает ли он? Тут же мелькнула мысль: отпустят ли её, – только три месяца назад она ездила в Москву. И, прежде чем идти к своему начальнику, она решила посоветоваться с Шориным. У Шорина был озабоченный вид, и Соня понимала его душевное состояние: в городе ходили слухи, будто на заводе поймали шайку шпионов-диверсантов, и, должно быть, в этих слухах была доля правды. Соню удивило, что Головин так внезапно исчез, – видимо, уехал в Москву, не сказав ей ни слова об этом. Может быть, отъезд Головина имел связь с толками, которые ходили по городу? Об этом она решилась спросить Шорина.

– Да, самая непосредственная связь, – сумрачно сказал он. – Я могу вам сказать, что ваш московский знакомый... – он умолк и, немного подумав, продолжал: – Помните, я с вами говорил о шестом чувстве, о настороженности, которая вдруг возникает, когда встречаешь недруга, мягко говоря... Когда я в первый раз заговорил с Головиным, у меня почти не было такого чувства, он хорошо играл роль добродушного обывателя, солидного инженера, а главное – русского человека с душой нараспашку...

– То есть почему же «играл роль»?

– Это я вам скажу после... Подозрения по отношению к нему возникли у меня вот почему: крупные инженеры с таким стажем всегда были известные стране люди. После того как я прочёл автобиографию Головина, я просто из любопытства заглянул в справочники «Вся Москва» за девятьсот девятый – девятьсот тринадцатый годы. В справочниках за эти годы я не нашёл инженера Головина, но я нашёл эту фамилию в справочнике за тысяча девятьсот пятнадцатый год. Между тем он окончил институт в тысяча девятьсот девятом году, так сказано в автобиографии. Где же он работал почти шесть лет? Но не в этом дело.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*