Исай Лемберик - Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика)
— Да нет, пускай повсюду электричество горит, а твой домашний стол пусть посадочные прожекторы освещают. Тогда не промажешь — ложку мимо рта не пронесешь.
Ильинский стал рассказывать о дежурном по полетам: положил ракетницу в карман комбинезона, и она выстрелила невзначай; комбинезон прожег, а нового на складе не дают — срок не вышел.
Парашютисты и летчик говорили о свечах, о том, как только что блуждали по аэродрому, смеялись над дежурным, прожегшим комбинезон, благодарили официантку, которая так хорошо накрыла на стол. А за этими словами было совсем иное.
Четверо сидевших за столом думали о том, что и нарядная столовая, и стеариновые свечи, и белая скатерть — все это пока несущественно. Главное завтра надо лететь и выполнять свой долг.
4Назавтра метеорологи принесли добрую весть:
— Погода будет!
Да, погода была. Стоял лютый, сорокаградусный мороз. Чтобы запустить моторы, авиамеханикам приходилось с самого утра прогревать их с помощью круглых бензиновых горелок, похожих на огромные, богатырские примуса. Такие горелки подвешивали на трубах, вроде водосточных, и нагретый воздух поднимался к моторам.
Двигатели становились теплыми. Но все остальное — ничуть не нагревалось. Самолеты из темно-зеленых превращались в белые: иней надежно маскировал их и лишь там, где тянулись масляные подтеки, он не смог осесть на гофрированных широких листах крыльев и фюзеляжа.
Да, мотористу надо было иметь крепкие нервы, чтобы не отчаяться и не забросить с досады гаечный ключ подальше в глубокий снег, так забросить, чтобы до самой весны не найти…
Мороз выжимал влагу из сосен, обступивших полевой аэродром, и деревья трещали. Мороз выжимал слезы из глаз. Мороз и ветер. Но люди не смотрели на термометр. Они смотрели на часы: к вечеру — а он зимой приходит рано самолеты должны быть готовы.
Руки примерзали к заиндевелому металлу, и у всех мотористов была сорвана на пальцах кожа: есть работа, которую не сделаешь в перчатках, — у них распухли суставы пальцев, обожженных морозом и ветром.
Прогноз подтвердился.
Мы с редактором решили проводить Старчака и его товарищей. Увидев нас около самолетов, капитан засмеялся:
— Ну вот, прощаться пришли. Значит, не улетим… Мы взобрались вслед за десантниками в один из самолетов.
— Интервью брать? — крикнул мне Демин: рев четырех моторов не позволял говорить ровным голосом. — Вот с Буровым побеседуйте, он это любит.
Буров показал Демину кулак.
Мы пробирались вдоль фюзеляжа в кабину летчиков, ее почему-то называли «Моссельпром». Наверно, потому, что она застекленная, словно кондитерский киоск.
Мне запомнились шутливые слова Демина:
— Первый лунный вальс с Шурочкой — мой! Как, товарищ военфельдшер?
— Нет, мой, ты водить не умеешь, и потом — я записался первым, — засмеялся Васильев.
Кузьмина, серьезная, задумчивая — это ее первый прыжок, — не отвечала.
Борис Петров сказал шутникам, как всегда рассудительно:
— Ну что вы, ребята… Дайте человеку с самим собой побыть.
Побеседовав с командиром корабля капитаном Ильинским, мы прошли к двери: настала пора уходить.
— Значит, не будете брать интервью у Бурова? — прокричал на прощанье Демин, и на его смуглом лице блеснули в улыбке зубы. — Жалеть будете, что случай такой упустили!
Махнув нам, Старчак быстро поднялся по стремянке, почти не держась за поручни. Бортмеханик убрал ее и захлопнул дверь.
Моторы взревели, и самолет порулил из своего снежного укрытия на взлетную полосу. Комья снега били в лицо, и мы на миг отвернулись.
5В низкое небо взлетела зеленая ракета. Флагманский бомбардировщик Ильинского взял разбег, поднялся над леском и лег на курс. Следом за ним пошли другие четырехмоторные громады. Двадцать восемь самолетов. Сто двенадцать моторов.
Проводив самолеты, мы с редактором пошли погреться. Нас пригласил к себе в гости старший лейтенант Андрей Кабачевский. Когда мы вошли в землянку, дежурный, указывая на сидевшую в углу женщину в овчинной шубе и вязаном платке, доложил:
— Вот, задержали гражданку. Документов никаких. Расспрашивала о дислокации отряда, по избам ходила.
— Вы кто? — спросил Кабачевский женщину.
— Мать я. Саши Бурова мать… Где он?
— Нет его, он в командировке, — мягко сказал Кабачевский.
— Давно? — тихо спросила женщина.
Кабачевский вздохнул, посмотрел на нас и не ответил. Не мог же он сказать матери, что она опоздала всего на полчаса.
Мать поняла молчание старшего лейтенанта по-своему:
— Если нельзя говорить — не надо. Сама понимаю: служба. А Демин где? Мама его кланяться велела. И письма вот ему…
— В командировке. Мать вздохнула:
— Ну что ж, денек-другой подожду Сашу… Старик только беспокоиться будет. А вы, значит, Сашин командир?
Кабачевский кивнул.
— Не Иван Георгиевич часом?
— Нет, я Андрей Прохорович.
— А Иван Георгиевич где?
— Тоже в командировке.
— А не опасная она? Не дай бог…
Мать развязала свой узелок, лежавший на табуретке, и стала угощать пышками Кабачевского, строгого дежурного и нас с редактором.
— Кушайте, кушайте. Только сегодня испекла. Мы ведь здесь недалёко — в Кольчугине. На попутной машине доехала… В одном месте дорогу перемело, так меня танкисты подвезли: А паспорт потому не захватила, что шофер попутный больно торопился…
Буров, как уже говорилось, летел вместе с Кузьминой, Деминым, Борисом Петровым. Были здесь и удачливый старший лейтенант Анатолий Левенец, и старшина Валентин Васильев…
Подальше от дверей фюзеляжа и поближе к кабине летчиков, потупившись, сидел Линовиченко. Петров хотел ободрить его, но тот так и не взглянул на товарища.
Пролетели над затемненной Москвой, обходя серые бесформенные тела аэростатов, похожие на дождевые облака, миновали пригороды, потом — дальние подступы к столице, преодолели линию фронта, которую, как и тогда, летом, можно было узнать по вспышкам выстрелов артиллерийских батарей. Залпов за гулом моторов не было слышно.
Капитан приказал флагманскому радисту передать на все самолеты команду «Приготовиться к прыжку». И вот наконец тот сигнал, которого так ждали все: «Пошел!».
Как только выпрыгнули, дал себя знать сорокаградусный мороз. Перехватывало дыхание, жгло лицо, хотя оно и было защищено байковой маской. Внизу расстилалась тьма.
— Как в сапоге! — крикнул, выпрыгивая, Демин.
Высаживались, как это и было намечено, в нескольких пунктах, чтобы затем действовать мелкими группами. Одни выпрыгнули близ села Власково, другие — у Шарина, третьи — севернее Волоколамска, близ Теряевой Слободы, неподалеку от Лотошина, в Кореневском, в Ханове.
Надо было создать видимость особенно крупного десанта, отвлечь на себя как можно больше вражеских сил. Вот почему тремстам шестидесяти десантникам Старчака была дана для высадки площадь в семьсот двадцать квадратных километров — по два километра на брата.
— Не густо, — говорит Старчак. Но тут же добавляет старую поговорку пекарей: — Соображай по муке, воды хватит… Если соображать, всегда получится густо…
Старчак протянул руку Ильинскому, передавшему управление самолетом второму пилоту.
— Без запасного прыгаешь? — спросил Ильинский. Старчак кивнул:
— Одного хватит. Лучше полпуда взрывчатки взять… Попрощались. Командир десантников направился к двери и вышел на крыло, а командир корабля вернулся в свою рубку.
…Самолеты пошли, не разворачиваясь, дальше на запад, чтобы враг не мог обнаружить место выброски десанта.
6Когда Старчак приземлился, было 23 часа 25 минут. Пятнадцатое декабря срок высадки десанта — должно было наступить через 35 минут. Начался рейд во вражеском тылу.
Капитан стал собирать группу: выброска производилась с небольшой высоты, и большинство оказалось поблизости. Не нашли только двух — Демина и Линовиченко. Линовиченко не выпрыгнул. Он, когда пришла его очередь, встал в дверном проеме и судорожно уцепился за поручни.
В фюзеляже остались трое: Линовиченко, Васильев и бортмеханик.
— Будешь прыгать?! — крикнул Васильев. Линовиченко молчал.
— Вот ты какой, гад! — Васильев бросился к дверям и Отшвырнул Линовиченко в сторону.
— Я пошел, механик! — Васильев выскочил на крыло и, наклонившись, ринулся вниз…
Бортмеханик, немолодой уже техник-лейтенант, в замасленном меховом комбинезоне, подошел к Линовиченко, сидевшему на моторных чехлах.
— Сдать оружие! Трус… Линовиченко отдал автомат и кинжал.
— И парашют сними. Ты не десантник, а… Сколько вылетов сделал, а такого, как ты, не видел. После тебя дезинфекцию делать придется.
Линовиченко было все равно. Он жив сегодня, сейчас, сию минуту — и в этом для него было все…
