Мария Куликова - Пистоль Довбуша
Палий посмотрел на детей с благодарностью и восхищением. Но тут же строго сказал:
— Ни в коем случае! Нельзя вам со мной оставаться! Я дойду к роднику! — твердо добавил он.
Опираясь дрожащими от бессилия руками на Мишку, на этот раз и на Маричку, он опять поднялся, измученный, бледный, но решительный, готовый драться с врагом до последнего дыхания.
С большим трудом они добрались до стены колючего кустарника держидерева. Мишка раздвинул густые ветки, и там образовался проход, известный только ему и Маричке. Последние метры раненый уже не шел, а полз. Дети его подталкивали, тянули за руки, не чувствуя усталости, мокрые от росы и пота.
Вот он наконец, долгожданный родничок! Раненый в изнеможении повалился на землю, прильнул губами к холодной струе и стал пить долгими глотками.
Утолив жажду, огляделся кругом. Глазам его представились: с одной стороны скала, с другой — ели да цепкие сплошные кусты держидерева.
— Добре… Молодцы… Спасибо… А теперь идите… Так лучше… Так надо!.. — произнес он тоном приказа.
Перед глазами у него поплыли красные круги, в ушах загудело. Мертвенная бледность покрыла лицо.
— Лишь только уйдут эти хортики, мы деда Микулу позовем. Он умеет лечить раны, пан учитель… — навзрыд заплакала Маричка и, устыдившись, своих слез, убежала.
Мишка медлил уходить. Сердце его сжималось от глубокой жалости и страха: не истечет ли кровью партизан, пока скроются жандармы? Мальчик еще раз посмотрел в лицо учителя, точно хотел запомнить на всю жизнь, и встретил его взгляд, испытующий, пытливый.
— Я вижу ты, Михайлыку, настоящий легинь и умеешь молчать, правда?
Пастушок потупился от такой похвалы, но тут же выпрямился: если надо, он готов язык проглотить.
— Ты знаешь батрачку Анцю Дзямко?
— Айно, пан учитель. Мы с нею батрачим у старосты.
— А Микулу Ко́реня?
— Так то же мой дедо! Вы и его знаете? — удивился Мишка.
— Знаю. Слушай меня, Михайлыку, добре. Ты говорил, что партизанить будешь. Вот тебе задание… Если со мной что случится… А ведь все может быть… У меня, оказывается, лишь один патрон остался. Даже отстреливаться нечем будет… Так вот слушай: постарайся сразу же увидеть Анцю или деда Микулу. Передай им, что тоннель мы не взорвали… Нам устроили засаду. Подстерегли нас, понимаешь?..
— Айно, пан учитель…
— Между нами был страшный человек, зраднык — доносчик… Он нас предал… — Часто дыша, партизан продолжал: — Некоторых им удалось схватить… Остальные погибли… Скажи им, что видел я с ними Лущака. Он зраднык. Проклятый доносчик!.. А теперь повтори мои слова, Михайлыку!
Мишка на свою память не обижался. Он точь-в-точь повторил услышанное. Учитель уже не мог говорить. Он взмахом руки приказал мальчику уйти.
Если б не это поручение, Мишка ни за что не оставил бы учителя. Он догнал Маричку, мысленно повторяя просьбу партизана. Главное, не забыть: доносчик Лущак.
— Ух, попадись он мне! Палкой бы пришиб его, как ту гадюку!
— Что ты там бормочешь? — Маричка схватила его за руку. — Ты лучше погляди! Следы! Божечки! Что теперь будет?
Мальчик оцепенел. Там, где они прошли, роса была сбита и следы дорожкой тянулись прямо к кустам держидерева. Несколько минут дети стояли молча, растерянные, испуганные. Маричка хотела было уже бежать обратно, к учителю, как Мишка с облегчением воскликнул:
— Придумал! Надо много наделать следов. Быстрее, Маричка, садись на свой платок!
Зачем понадобилось расстилать платок и садиться на него, Маричка не понимала. Но на этот раз она без возражений выполнила все, что Мишка ей приказал.
Он крепко ухватил два конца платка и потянул изо всех сил. Маричка скользила по мокрой жухлой траве, как на санках. Позади оставалась широкая полоса. Она будто глотала следы. Но Мишка быстро утомился. Зацепился за кочку, упал.
— Давай и коров сюда пригоним. Пусть и они делают следы! Божечки! Скорее!
Пригнали на полянку и коров. Потом неистово, с каким-то ожесточением Мишка, как саблей, размахивал по траве сухой веткой. Маричка сбивала росу платком.
Вскоре следы на полянке местами стерлись, местами перепутались. Не успели дети выжать от росы платок, как раздался рядом громкий бас:
— Эй, голопузые! Никого здесь не видели?
— Нет, никого, — ответил Мишка, пряча за спину дрожащие руки. Ему почудилось, будто сердце его колотится где-то в горле.
Жандармы подошли еще ближе. Это были молодчики из хортистских отрядов, которые охотились за партизанами. Между ними был и староста.
— Так, говорите, никого здесь не встречали? — шагнул Ягнус к детям. — А чего такие мокрые, как щенята? — спросил, подозрительно их оглядывая.
— А… а… мы катались. На платке. Как на санках. А потом вперегонки бегали. — Голос у Марички какой-то глухой, чужой. Она совсем позабыла, что находится на Ягнусовом пастбище. Одна мысль сверлила мозг: только бы не нашли учителя!
— Обыскать и этот участок! — приказал офицер с тонкими, будто приклеенными усиками.
Хортисты рассыпались по лесу. Ягнус внимательно рассматривал полянку. Он даже вверх, на яблоньку, взглянул.
— Кажись, его и тут нету! — крикнул он.
— Пойдем дальше. Вот черт! — выругался офицер. — И куда он девался? Второй раз он у меня из рук выскользнул. Я уверен, что ранил ночью и его. Он упал, а потом как сквозь землю провалился.
— Найдем, пане офицер! — угодливо сказал Ягнус. — Пошарим в селе. Может, там приютился. Его многие знают.
— Давай, давай, староста! Найдешь этого проклятого учителя, десять тысяч пенге получишь.
Дети прижались друг к другу, как два птенца в ненастную погоду.
— Святая Мария, вы все можете! Сделайте так, чтоб не нашли пана учителя… Я больше никогда не буду убегать с молитвы. Риднесенька, святая Мария, спасите партизана! — шептала Маричка побелевшими губами, взывая к помощи.
Мишка боялся дышать. Ему казалось, что и жандармы слышат неистовый стук его сердца. Мальчик старался не смотреть в сторону родничка, вблизи которого так и рыскал Ягнус.
— Вот будто кровь на траве! — вдруг крикнул тот.
На детей ледяным вихрем обрушился неудержимый страх, от которого сперло дыхание, свело руки, ноги.
Жандармы кинулись к Ягнусу.
— Он где-то здесь! — уверенно заявил староста.
То, что случилось, произошло в одно мгновение. Ягнус разбежался и, как ищейка, которой удалось наконец напасть на след, перескочил кусты держидерева и через минуту крикнул:
— Сюда! Сюда! Он здесь! — и, наставив на партизана ружье, спрятался за ствол ели.
— Живым взять! Живым! — рявкнул офицер.
Кольцо вокруг родника сужалось.
Партизан, теряя последние силы, встал, сделал шаг навстречу врагу.
— Знайте, предатели, трусы! Всех вам не перебить, не переловить. Нас много! Нас миллионы!
— Взять! — прозвучало коротко.
— Коммунисты не сдаются. Да здравствует победа! — крикнул учитель и приставил дуло нагана к виску.
Резкий звук выстрела камнем ударил в уши детей и эхом полетел куда-то к острым скалам и там разбился, умолк.
— Божечки! — простонала Маричка, закрыла лицо руками и осела на землю, как подбитая птица.
Мишка, точно сквозь туман, увидел, как жандармы стреляли в безжизненное тело партизана, потом поволокли его и бросили в обрыв. Ягнус подошел к детям:
— Никому ни слова о том, что здесь видели и слышали. А если хоть где пикнете, языки повырываю! — предупредил он, размахивая ружьем.
Дети были напуганы и жалки. Не оставалось сомнения — они будут молчать.
Вскоре все стихло.
Коровы опять спокойно щипали траву. По-прежнему светило солнышко, а партизана уже не было в живых. Может быть, все, что произошло сейчас, это лишь сон? Может быть, там, в тайничке, лежит Палий и ждет Мишку? Нет! Здесь были жандармы… И Ягнус был… Он нашел учителя!
— Хортики, проклятые вы все! — закричал, не выдержав, мальчик.
Маричка поднялась и села на камень. Она оглядывалась кругом и искала кого-то глазами.
— Где же пан учитель?
— А… а… ты разве не видела? Его в обрыв…
— Я посмотрю туда. — Она встала, пошатываясь.
— Не надо, Маричка! Не ходи туда! — уговаривал, ее Мишка, не стыдясь своих слез.
Девочка молча пошла домой. Она совсем забыла про Ласку.
Темным холмиком лежал на траве мокрый платок. Маричка шла по-старушечьи сгорбленная. Шла, не замечая тропинки.
А к вечеру у нее начался жар.
— Следы… В голову… цветок… красный… Божечки! — бредила она.
— Простудилась моя донечка ненаглядная, помощница незаменимая! — горестно приговаривала мама.
«И вражою злою кровью волю окропите!»
Только Маричка ушла, Мишка тут же погнал коров подальше от страшного места. Но ужас и печаль неотступно следовали за ним. Он оглянулся еще раз назад, на скалу, которая высилась над обрывом как памятник партизану.
