Николай Логинов - Что было, то было (повести, рассказы)
Да, хороши здесь белые ночи!
А если еще перед вами река — не речушка какая-нибудь, а северная красавица Двина. И луг за рекой. Вся игра красок в небе вызовет, непременно заставит откликнуться — тоже сменой красок — реку и луг.
А еще если рядом друг, любимый вами человек! Тогда берегите сердце — слишком много радости свалится на него.
Ольга в такую необычную ночь как раз была не одна — около нее стоял, опершись на перила набережной, Виктор. Перед ними катились в беломорскую даль воды Северной Двины, темнел и светлел луг за рекой, постепенно замирала пассажирская пристань с электрическими фонарями, хотя и скупо, но ненужно горевшими.
С ними была белая ночь. А что может быть лучше, милее ее для влюбленных!
Но были ли влюблены они друг в друга? Виктор — да. Он знал это, знала и Ольга. Она же то ли пугалась признаться себе, что любит Виктора, то ли не разобралась в своих чувствах, все еще не сказала ему, что любит, хотя он давно уже был дорог ей.
Перед тем как выйти к реке, они гуляли по затихающим улицам города. Ольга рассказала Виктору про Сашину похвальную грамоту. Успех этот обрадовал и его.
Теперь они стояли рядом. Иногда смотрели в глаза друг другу и тихо улыбались. А то обменивались короткими фразами, для них значительными и важными, и опять умолкали. Им было хорошо оттого, что вокруг разлилась удивительная ночь, не похожая на все другие, минувшие, и, наверное, отличная от тех, что будут. Они жили этими минутами и часами, ничего не загадывая наперед, потому что о своем грядущем много говорили раньше. Из тех разговоров поняли одно: они нужны друг другу, очень нужны. Остальное казалось туманным и для Ольги и для Виктора, так как она все еще не решилась стать его законной женой. «Разве плохо тебе со мной вот так?» — отводила Ольга его назойливые просьбы пойти наконец в загс, устроить свадьбу.
Но сегодня она, пожалуй, сказала бы слова более определенные, если б снова зашел разговор об этом. Ночь ли белая виновата, день ли счастливый тому причиной, только теперь Ольга в душе была нежней к Виктору и — сговорчивей. А может, потому она была такой, что знала — он сегодня ни о чем подобном не заикнется, чтобы не спугнуть ее хорошее настроение.
Между тем белая ночь таяла. Занималось утро нового дня.
Скоро Виктор проводит Ольгу домой, и, прощаясь с ним, будет она опять, как всегда, серьезной в разговоре и сдержанной в чувствах.
Он же такую ее и любил.
* * *Изредка навещала Ольгу Ирина. Она никогда не приходила с пустыми руками — приносила молока, овощей, свежей стряпни Ульяны Павлиновны. Ольге и неловко было без конца принимать эти подарки, и отказаться было неудобно — обидишь. Она же в колхоз все хотела заглянуть, да так и прособиралась. Появилась лишь во время своего — не первого — очередного отпуска.
А как встретили! Колхозницы зазывали к себе в избы, угощали всем, что было за душой, откровенничали… Доярки утащили на молочную ферму, хвалились удоями своих холмогорских пеструх — Веток, Милок, Зорек.
Ульяна Павлиновна напекла шанег, Евдоким Никитич достал из шкафа припасенную на случай бутылку портвейна, Ирина хлопотала, накрывая стол…
— Ну расскажи, как ты там обжилась? — спросил Евдоким Никитич, улучив после второй рюмки подходящий момент.
Ольга рассказала.
— А я ведь знал, что не приживешься ты у нас, сбежишь, — заключил он.
На это Ирина заметила:
— Смешной ты, отец! Да разве она собиралась на пожизненно в деревню селиться?
Вспоминали военные годы, крутили пластинки с морскими песнями… Потом остались вдвоем с Ириной. Что ж, можно было бы растревожить сердце и память прошлым и всплакнуть — у них судьбы равные. Но зачем? Не лучше ли потешить себя обычными бабьими пересудами — кто да что. Нет, пожалуй, самое подходящее время поведать друг дружке свои сердечные дела — и хмель, растекшийся по жилам, зовет к этому.
— Все равно уйдет Ванька от этой селедки ко мне! — смехом брызнули глаза Ирины. — А у тебя-то как? Неужели никто не нравится? Или по-прежнему все желания назаперти, Оль?
Нет, не назаперти, Иринушка! Но не услышишь ты про эти желания, про того, кто правится. Не скажет тебе Ольга ничего. Так и вернется в город.
— Выйдем в луг, Ира, — предложила она.
Изумрудная шелковистая отава искрилась под нежарким солнцем бабьего лета. А если идти навстречу солнцу — увидишь расчудесное плетение нежной паутины. Кажется, нет ни единой былинки, которая не была бы соединена с другими этим серебристым кружевом.
Ольга помнит этот луг иным — цветистым, ароматным, дурманящим. И не в те дни, когда она жила в «Авроре» и видела его каждый день во всякое время и всякую погоду. Нет. Тем нарядным лугом она шла минувшей весной. Шла не одна, а с ним, с Виктором. Пускай не здесь точно, но лугом этим, двинским.
Может, рассказать сейчас Ирине — кто этот Виктор, каким счастьем горели глаза у него и у нее, о чем они говорили и о чем молчали, рассказать все-все?.. А надо ли? Не расколется ли, не рассыплется ли это видение на кусочки, которые потом уж не соберешь вместе? Ирина вдруг не утерпит, ляпнет кому-нибудь на деревне, тому же Ивану, и пойдет гулять оно языкастой сплетней от двора к двору, не похожее на то, каким живет в Ольгином сердце. Над лугом висела переливчатая песня жаворонка, и все кругом пело, и в душе — тоже. В звуках весны было что-то очень знакомое, похожее на мелодию вальса, породнившего в октябрьский вечер два сердца.
Почему же сейчас не звенит, не льется та музыка? Ах да, Ира рядом, не Виктор!..
— Значит, все одна?
Ответить правду на этот вопрос Иры? Сказать, что есть друг, хороший друг — и все? А музыка? Ею полнится сердце… Нет, музыку словами не расскажешь.
И Ольга ответила:
— Да, одна, Ира…
Когда Ольга была на Урале у Егоровых и Алексей рассказывал о гибели Василия, ей все казалось, что он, муж ее, ее Вася, не погиб, не перестал думать о ней, что он гонит прочь мысль о своей смерти, не дает отстояться этой мысли в сердце Ольги, поверить в нее.
И потом, позже, она временами мысленно беседовала с живым Василием: рассказывала о Саше, ворошила прошлое, говорила что-то в свое оправдание… После этого становилось вроде бы легче на душе.
Но Ольга не знала, не могла знать, что через многие годы придется ей вынести все это не в думах и не во сне, а наяву.
Только что начались у Саши летние каникулы — отлично окончил седьмой класс. В первое свое свободное утро он по привычке поднялся рано. Мать посмотрела на него, рослого, статного, и гордостью наполнилось ее сердце: не зря жила и живет она — такого сына вырастила!
Саша убежал с друзьями к реке. А она все думала о своем большом материнском счастье — трудно и горько досталось оно ей. И не вспомнила ни Василия, ни Виктора. Была, как и все эти нелегкие годы, наедине со своим многое испытавшим сердцем.
На несколько минут заходил Виктор. Прикатил новенький велосипед — подарок отличнику. Поставил у крыльца, на виду.
Вернулся Саша. Удивился:
— Ух ты! Велосипед! Чей это, мама?
— От дяди Вити тебе.
— Спасибо… А я только сейчас утром по-настоящему понял, что в восьмом уже я!
Откуда-то издалека доносился «Школьный вальс». Саша прислушался, закружился, подхватил мать, и она повеселела.
Саша увидел почтальона тетю Пашу.
— Пенсия, мама. — И скрылся в коридоре.
Ольга обернулась.
— Что-то раньше срока нынче, тетя Паша?
— Пенсия еще через три дня, — сказала тетя Паша, подойдя к Ольге. — А это заказное. Из военкомата. Распишись-ка, Оленька.
— Из военкомата? — переспросила она. — Справку, наверно, какую требуют.
Ольга с неясной тревогой приняла письмо. Расписывалась — дрожала рука. Продолговатый конверт, внизу — штамп и номер. Подумала: «А вдруг о Василии что?»
— Побегу, — заторопилась тетя Паша. — Сумка-то располнешенька. Что это музыка-то невеселая?
— Только что вальс играли. «Школьный».
— Вальс тот я тоже слышала, когда была на той стороне улицы. До свидания, Оля.
— До свидания, тетя Паша. Спасибо.
Ольга медленно поднялась на крыльцо. До ее слуха не доходил тоскующий голос певца, задумчиво выводивший слова фронтовой «Землянки»:
… О тебе мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Вошла в кухню, разорвала конверт, торопливо вынула из него полулисток. Из строчек, напечатанных на машинке, взгляд тотчас выхватил слово, в которое трудно было поверить. Вскрикнула:
— Жив!..
Сердце зашлось болью, будто в нем оборвалось что-то, перед глазами все куда-то поплыло в странной карусели. Ольга тяжело опустилась на табуретку.
Вбежал Саша, испугался:
— Мама!..
Она пришла в себя. Смеясь и плача, выдохнула:
