Андрей Дугинец - Искры под пеплом
«От добра добра не ищут, — сказал Ефим, когда закончили маскировку минного склада, — лучшего места не придумаешь. А таскать их все с собой мы не сможем. Каждая, поди, по пяти килограммов». Знатоком мин и вообще саперного дела оказался только капитан Орлов. До войны он был начальником боепитания полка и так, для себя, изучил все роды мин. Он умел их даже разбирать. И когда Михаил спросил, нельзя ли приспособить к такой мине часовой механизм, не задумываясь ответил, что можно, только это будет громоздкое сооружение.
НОВАЯ РОЛЬ «ШАБАШНИКИ» ПОНЕВОЛЕ СВОИ ПОМЕШАЛИДмитрий Артемьевич тут же спросил, что именно замышляет командир. И Михаил ответил, что он еще ничего конкретного не придумал, но важно заиметь «адскую машину», а все остальное приложится.
— Вот бы танк подорвать! — мечтательно сказал Саша.
— Где ты его возьмешь в этой глуши! — отмахнулся вологодец. — Хотя бы автомашину.
— Больно жирно на простой автомобиль тратить противотанковую мину! — отрезал Дмитрий Артемьевич. — Вот если бы на железной дороге это использовать…
— Ты угадал мои мысли, — обрадовался Михаил. — Об этом я и думал, когда спрашивал о часовом механизме.
— А что именно вы имели в виду, товарищ командир? — заинтересованно спросил капитан.
— Пробраться на станцию. Всунуть под первый вагон, чтоб в пути взорвалась.
— Да еще неплохо бы угадать в состав с боепитанием! — развивал эту мысль капитан. — Там землю раскололо бы от детонации!
— Ну что? — командир задорным, горящим взглядом посмотрел на друзей. — Двинем на железную дорогу Белосток — Гомель?
— Да-а, — протянул Дмитрий Артемьевич, — это сейчас Волга немецкого фронта. День и ночь плывет по этому руслу войны разруха и гибель…
— Значит, согласны? — с еще большим подъемом спросил командир. — Володя, ты можешь достать будильник?
— Конечно! Могу сейчас сбегать, — с готовностью ответил Володя.
— Товарищ командир, разрешите внести предложение не заниматься сейчас этими мелочами, — рассудительно заговорил капитан Орлов. — Часы мы добудем по дороге, все равно нам нужна встреча с часовым мастером. У меня ведь нет никаких инструментов. Лучше давайте поскорее отправимся в путь.
— Все это так, только надо ли откладывать до утра и спать ночью, — не уверенный еще, что его поддержат, ответил Михаил. — Может, лучше сейчас выбраться на Березину, переплыть ее и по той стороне, более болотистой, отправиться вверх, к дороге.
— Правильно! — поддержал Ефим. — Выспаться и днем успеем. А ночью надо переправиться через реку, она ведь судоходна, там теперь немцы хозяйничают.
— Ну что ж, тогда возвращаемся в лодки, — сказал Михаил. — Володя, сколько километров по этой речушке до Березины?
— Не больше пяти.
— В путь, товарищи!
Трое рабочих в старом, грязном рванье, стоя на платформе, сгружали дрова. Это дрова для самого ландвирта Вайсса. Сухие, березовые.
Вайсс любит, чтоб по вечерам в камине весело горели березовые дрова. Именно березовые. Когда староста посылал своего хозяйственника в лес, он строго-настрого приказал: «Только березовых». Хозяйственник не дурак, сам он в лес не поехал, в лапы к партизанам. Он пошел на станцию, где постоянно околачивались «шабашники» — деревенские мужики, ищущие случайного заработка на погрузке или разгрузке. Нашел троих, на вид самых голодных. Один черномазый, с бритой головой, синей, словно облитой ежевичным соком. Двое других тоже низко стрижены. Сразу видать, что все из бывших советских заключенных. Да это все равно, кем они были раньше. Важно, что аусвайсы в порядке и запросили недорого — по четвертинке постного масла и горсточке соли.
Соль стала теперь на вес золота. Это особенно хорошо знали сами «шабашники». Сработали они неожиданно для старосты быстро и ловко. Договорились сделать все за два дня. А управились за один. Да и дрова какие! Звенят, словно стеклянные!
Видя, что дело идет хорошо, староста отдал рабочим часть их заработка — масло. И ушел, пообещав соль принести утром, когда перевезут дрова.
Наниматель ушел. А рабочие поднажали и в несколько минут очистили платформу от дров.
И как только спрыгнули на землю, к ним подбежал сцепщик.
— Беда, ребята! Уходите! Идет эшелон эсэсовцев. На станции не должно быть ни души.
— А как же наша платформа? — возмутился синеголовый. — Сумеешь ты ее перегнать куда надо?
— Но ведь авиабомбы станут выгружать только когда совсем стемнеет. Эсэсовцы к тому времени уедут.
— А вдруг не уедут?
— Все равно перегоню, если не к самому пакгаузу, то в тот тупик, где стоят еще не разгруженные вагоны с авиабомбами.
Целую неделю «шабашники» околачивались возле станции, добивались «заработка». А на самом деле искали железнодорожника, который согласился бы помочь в их деле. И вот нашелся этот сцепщик, Иван Сирота, оказавшийся и на самом деле круглым сиротой. Жена перед самой войной повезла больного сынишку в Москву на лечение, да так неизвестно где и застряла. Сам Иван был тяжело ранен в первые дни войны, но сумел избежать плена и добраться до дому, надеясь, что и жена как-нибудь все-таки вернется в родные края, потому-то он и устроился на работу на прежнем месте. А теперь, когда уже дело дошло до зимы, то куда ж пойдешь. Решил тут и зимовать. Фашистов Иван ненавидел лютой ненавистью. И очень обрадовался предложению партизан, переодетых «шабашниками», устроить немцам фейерверк. Взялся-то он за это дело искренне, от всей души. Но партизаны все время боялись, что Иван испугается, смалодушничает и если не предаст, то в последний момент откажется от опасной затеи. Поэтому, когда он сообщил о прибытии эшелона с эсэсовцами, партизаны задумались. Особенно приуныл синеголовый, которым был Михаил Черный, не пожалевший для новой роли даже своей завидной шевелюры. Однако, подумав, он твердо сказал:
— Я останусь перекладывать дрова. Ребята уйдут.
— Что вы! — отмахнулся Иван. — Перед приходом поезда станцию окружат полицейские и всех прогонят. А ко мне приставят шпика. Как грех за душой, будет бродить за мной везде, пока не уйдет эшелон. Так уже было не раз. К счастью, он ничего не понимает в моей работе и ни во что не вмешивается. Я куда хочу, туда и загоню ваш вагон. — И, приблизившись к Михаилу, Сирота тихо добавил: — В случае чего я его ключом по башке, и был таков. Мне ведь надо как-то добыть оружие, если пойду к вам.
— Об оружии не заботься, — ответил Михаил. — Все тебе будет, если дело с нашей платформой не сорвешь.
В это время на путях показались трое полицейских. Один из них направлялся прямо к ним.
Сцепщик сделал вид, что он просто проходил мимо рабочих, сгружавших дрова, и удаляясь, бросил через плечо:
— Не бойтесь, ровно в десять ваша платформа будет стоять там, где надо!
«Шабашники» продолжали курить, сидя на дровах, будто бы и не замечали решительно приближавшегося полицая. А тот еще издали крикнул:
— Кончили разгружать? Марш отсюда! Быстро!
— Устали мы, господин полицейский, — глухо ответил один из рабочих. — Ну да ночевать здесь не собираемся. Сейчас уйдем…
— Давай, давай, поднимайтесь! А то в комендатуру.
— Да в комендатуре мы уже были, — устало поднимаясь, ответил синеголовый. — Весь двор от хлама очистили. Теперь в комендатуре для нас работы больше нету. Вот утром погрузим дровишки для господина ландвирта и подадимся в город, там, говорят, набирают рабочих. Правда это, как вы думаете?
— Мне некогда думать, — ответил необщительный полицай. — Быстрей уходите!
Рабочие больше ни слова ему не сказали, ушли. И только из-за угла первого дома еще раз посмотрели на «свою» платформу. Со стороны ничего не заметно. Мину они пристроили над рессорами. Посторонний не может ее заметить. Только бы удалось Ивану загнать ее к десяти часам к пакгаузу, в котором скопилось немало взрывчатки, или на запасной путь, поближе к эшелону с бомбами.
Трое лежали в овражке, заросшем бурьяном, и смотрели туда, где в ночной мгле едва заметно желтел одинокий глаз семафора. В восемь часов пришел какой-то поезд. Наверное, тот самый, с эсэсовцами. Уедут ли они к десяти?..
На часах — без пяти десять. Все трое закурили. Молча, жадно. Чтобы скоротать неимоверно долгие минуты, Михаил заговорил нарочито неспешно.
— Такие волосы в театре я срезал бы только для самой важной роли! — И он огорченно погладил свою круглую колючую голову.
— А что, мы играли неважную роль? — удивленно спросил Ефим. — Целую неделю были «шабашниками».
— Тихо! — поднял руку Михаил.
Все замолчали. Слышно было только тиканье часов в руке Михаила. Огромные карманные часы «Павел Буре» тикали звонко, четко. Они решительно отсчитывали и безжалостно, куда-то в бездну, сбрасывали частицы неповторимого времени.
