Николай Семёнов - Это было на рассвете
Начало марта 1942 года. Местами появляются проталины. Стало больше солнечных дней. В то же время иногда так начнет сквозить стужей, что холод пронизывает до самых костей. Боеспособных машин у нас осталось мало. Как бы ни оживляли ремонтники поврежденные машины, однако обеспечить полностью потребность в танках им не удалось. Поэтому в начале месяца для получения новой техники подразделения бригады передислоцировались под Бол. Вишеры. Сдав в другую часть легкие танки, прибыла и рота Олейника.
Поздно ночью майор Тезиков с Ежаковым и несколькими техниками поехали встречать эшелон с танками.
Прифронтовая станция. Кругом гробовая тишина, ни огонька. Внешне жизни на станции нет. Но это только кажется. Осунувшиеся и закоченелые железнодорожники трудились круглосуточно. Днем часто совершала налеты вражеская авиация. Поэтому работа в основном закипала с наступлением темноты. Разгрузят один эшелон — на подходе другой. Отправлялась поврежденная техника, ремонтировалось после налета вражеской авиации полотно.
Глубокая ночь. Танкисты шли вдоль подготовленного к отправке в тыл длинного состава с трофейной техникой: танками, тягачами, орудиями.
— Вася, узнаешь? Едет на капиталку, — слегка ударил по плечу Ежакова Тезиков.
Все обратили внимание на стоящий рядом состав. Там на одной из платформ гордо возвышалась тридцатьчетверка с номером «24» на башне. Истыканная не одним десятком снарядов, опаленная минами, исчирканная пулями и осколками, машина как бы говорила: «Я изранена, но жива и врагу нанесу еще немалый урон».
— Моя родненькая, — проговорил Ежаков и ловко поднялся на платформу. Перешагивая через крепления, обошел кругом. Похлопал пушку, башню. Потрогал шаровую установку с погнутым стволам пулемета. Потом снял пробитый пулями черный танкошлем. Он прощался со своей боевой машиной.
По возвращении в часть Ежаков в «Боевом листке» своей роты под названием «Танковый таран» написал стихотворение:
Прости-прощай, подруга боевая…
Нас, четырех испытанных друзей…
До рассвета все сорок новеньких тридцатьчетверок уже стояли в лесу.
Через несколько суток, совершив 140-километровый марш, бригада сосредоточилась в районе Тигоды и поступила в подчинение 2-й ударной армии.
14 марта сводная рота танкового батальона А. Г. Олиферко совместно с подразделениями стрелкового полка успешно атаковала противника в районе Красной Горки. Уничтожив 10 дзотов и блиндажей, отбросила его на правый берег реки Сичевы. Во время атаки после тяжелого ранения умер старший адъютант батальона, неоднократно отличившийся в боях старший лейтенант Константин Геннадьевич Ласман, был ранен начальник разведки бригады Георгий Михайлович Беспалов.
Атака продолжалась. Командир роты Борис Карамышев лично уничтожил два средних танка, один тягач, подбил легкий танк, разбил четыре орудия и разрушил 17 блиндажей. В бою отличились также лейтенанты Киселев, Азевич.
Танковая группа лейтенанта Титова уничтожила 3 пушки, 5 дзотов и расстреляла до 40 солдат противника. Танк комроты был подбит и загорелся. Огонь был потушен, и поврежденная машина отбуксирована.
Смело сражался танковый взвод младшего лейтенанта Богданова. Взвод уничтожил 3 пушки, 6 блиндажей. Разбито и сожжено 4 полевых склада с боеприпасами. При отражении одной из контратак захватчиков пали на поле боя командир мотострелкового батальона бригады капитан Александр Демьянович Санков, секретарь партбюро Василий Иванович Большаков, начальник связи старший лейтенант Кузнецов и кавалер ордена Ленина санинструктор Иван Тихонович Курганов.
Тридцатьчетверка Гринченко во время атаки застряла в ручье. Неоднократные попытки вытащить ее оказались безуспешными. К утру фашисты подтянули на расстояние прямого выстрела несколько противотанковых орудий и открыли огонь по танку. Экипаж мужественно вел неравный бой. За день дважды пополнялся боеприпасами. К вечеру танк получил четвертую пробоину. Оборвалась жизнь лейтенанта и башенного стрелка Харченко. Ранило механика-водителя в обе руки, истекал кровью радист.
К концу марта 1942 года положение нашей армии осложнилось. Этому предшествовало быстрое продвижение ее вперед и освобождение большой лесисто-болотистой территории между двумя отходящими от Новгорода на Ленинград и Чудово железными дорогами. Очертание прорыва напоминало кинжал — длинный, но узкий. Коммуникации растянулись, обеспечение войск боеприпасами, горючим и продовольствием затруднилось. Поэтому наша наступающая армия была вынуждена перейти к обороне.
Гитлеровское командование не замедлило воспользоваться создавшимся положением и, подтянув свежие силы, перерезало все пути отхода.
Наша гвардейская танковая бригада получила задачу: совместно с подразделениями стрелковой бригады разгромить крупную группировку гитлеровцев в районе Мясного Бора и освободить на этом участке дорогу Новгород — Чудово. Для выполнения этой задачи подразделения бригады 26 марта, совершив 65-километровый марш по разбитым заснеженным дорогам, к рассвету сосредоточились в лесу западнее Новой Керести и поступили в подчинение командующего армией И. Т. Коровникова. А в ночь на 27 марта подразделения заняли исходные позиции для атаки.
— Атаку начать на рассвете, чтобы наша артиллерия накрыла противника в его землянках, блиндажах, — приказал начальник штаба бригады майор И. Ф. Левин.
Под прикрытием артиллерийского огня повел в бой свой танковый батальон П. П. Тезиков. Всю ночь дул теплый ветер. Поэтому глубокий снег был мокрым. Однако танки шли легко. Удобно было следовать по их колеям и нашим мотострелкам. Они уничтожали выбегающих из блиндажей с котелками фашистов и указывали танкистам замеченные огневые точки. Впереди, воодушевляя своим примером, шли политработники В. В. Степанов, Т. А. Жовтонос, И. И. Каменев, В. Ф. Дугин, комиссар танкового батальона старший политрук П. Н. Белый, командир танко-десантной роты П. А. Заивин и другие.
Предыдущие атаки наши части предпринимали с востока, поэтому противник свою оборону по фронту обратил в основном на восток. Теперь было решено ударить с запада, внезапно, массированно. И двигаться не по дорогам или просекам (они были заминированы), а развернутым строем, ломая деревья.
От массированного артиллерийско-пулеметного огня, треска падающих деревьев, скрежета гусениц танков, врывающихся на огневые позиции, громкого «ура-а-а!» в лесу стоял неимоверный шум. Все это вызывало во вражеском стане дикий ужас.
Вот первая радиограмма от лейтенанта Владимира Николаева:
— Раздавил три блиндажа. Фашисты вылетают как пули.
Командир роты Олейник ответил:
— Николаев, постарайся, чтобы они вообще не вылетали, или раскладывай их поаккуратнее рядами на снегу. Пусть не мучаются. Ясно?
Об успешном продвижении докладывали Гвоздиков и Макаров.
Часом позже положение несколько осложнилось. Гитлеровцы успели перестроить свою огневую систему и стали сопротивляться с особым остервенением. Они поняли, что отступать им почти некуда — с фронта и тыла теснят советские атакующие подразделения, на правом фланге — незамерзающее Бол. Замошское болото, а на левом — уже глубоко вбит клин.
— Олейник! Около тебя воет «чертова скрипка» (шестиствольный реактивный миномет гитлеровцев). Накрой его! — послышался в микрофоне голос комбата Тезикова.
Вблизи меж деревьев блеснули огненные языки, и поднялся белесый туман, а по лесу прокатился скрипучий звук.
— Братцы, орут «ишаки»! — крикнул ротный и нотой толкнул в левое плечо механика-водителя Николая Мощенко.
— Осколочным готово! — доложил башенный стрелок Хусаинов.
Но стрелять мешали деревья. Мощенко, поняв знак командира, сделал крутой левый разворот и словно спрыгнул с трамплина на батарею реактивных минометов. Вскоре послышался скрежет металла. Все три установки оказались вмяты гусеницами в мягкий, почти болотный, грунт. А их расчеты от огня Медведева и Хусаинова остались висеть на высоком штакетнике, которым была огорожена батарея.
Танк шел легко, Мощенко бросал его прямо на блиндажи, подминал и разворачивал их, а затем атаковал следующую точку противника. Олейник и Хусаинов вели непрерывный огонь по сумевшим выбежать из землянок и блиндажей фашистам. Тридцатьчетверка выскочила на небольшую поляну.
— Самолет! — словно по команде крикнули все.
Самолет связи делал разбег по площадке. Когда он начал отрываться от земли, раздался выстрел, и от фашистского стервятника остались одни обломки.
— Слева орудие! — послышался громкий голос Хусаинова, когда они опять вошли в лес.
Искусно замаскированное за высоким, выстроенным из горбылей забором стояло тяжелое орудие. Произошел редкий случай: одновременно два выстрела — из танка и вражеского орудия. Тяжелый осколочный снаряд пробил бортовую броню. Башня моментально наполнилась едким дымом. Танк, развернувшись, устремился к орудию. Проломив забор, проехал по лафету. Затем выскочил на другую сторону и остановился.
