Аркадий Бабченко - Чечня Червленая
Они выходят в коридор, Сидельников закуривает.
Гражданин: — Я конечно, не слышал, как пули над головой свистят. Я вообще не слышал, как они свистят, но хочу сказать тебе… Твой отец был замечательный человек, замечательный. Мужайся. Такое горе, такое горе, правда?
Сидельников: — Нет. Горе — это когда тебе отрежут все пальцы, уши и гениталии и повесят тебе на шею на веревочках, как на новогоднюю елку. Вот это горе.
ЗТМКомендатура. Сидельников стоит около окошка. Его документы проверяет дежурный капитан.
Капитан: — Почему отметку о прибытии не поставили?
Сидельников: — Я ж болел. Вон справка, там написано все. Дизентерия у меня. Я на похороны еле успел, а потом загнулся сразу. Товарищ капитан, я в полк еду, вы мне только печать поставьте и все. У меня уже и билеты есть.
Капитан: — Пошли со мной.
Они идут по коридорам, приходят к кабинету коменданта Москвы.
Капитан: — Жди здесь.
Он заходит в кабинет, виден шикарный стол, ковровые дорожки. Сидельников ждет. Капитан выходит.
Капитан: — Пошли.
Сидельников: — Все в порядке?
Капитан: — Да.
Они спускаются в подвал, там камера, дежурный. Капитан отдает дежурному документы.
Капитан: — Вот, еще один лыжник. Держи.
Сидельников: — Какой лыжник! Я ж сам пришел! Товарищ капитан, что ж вы делаете? Я ж сам обратно еду, мне печать только поставить.
Капитан: — Следователю расскажешь.
Он уходит.
Дежурный: — Так, снимай ремень, шнурки, смертник, че там еще у тебя. Деньги, личные вещи.
Сидельников: — Товарищ лейтенант, я ж не отказываюсь…
Дежурный: — Товарищ солдат, я сказал шнурки, ремень и смертник на стол!
Сидельников все снимает, достает из карманов мелочь, сигареты, зажигалку. Дежурный убирает все в сейф.
Потом запирает Сидельникова в камеру.
Сидельников в камере.
Его выводят. Лицом к стене, руки за спину. Передают конвою.
Конвой сажает его в УАЗик.
Старший конвоя: — Это не твоя мать у ворот стоит?
Сидельников: — Не знаю. Наверное.
Старший: — Ложись на пол. Отъедем, пересядешь.
Сидельников ложится, его прижимают ногами. УАЗик выезжает из ворот комендатуры. На улице стоит мама Сидельникова.
Старший: — Че, отпуск просрочил?
Сидельников: — Да.
— на много?
— На двенадцать дней.
Солдаты ржут: — Ох, ни фига себе! Тут люди на десять минут из увольнения опаздывают, их без слов на губу сразу, а ты на двенадцать дней!
Сидельников: — У нас по четыре месяца не возвращались.
Старший: — Где служил?
Сидельников: — В Моздоке.
— Да… Дисбат тебя ждет, братан.
Восьмая серия
Камера для допроса. За столом сидят Сидельников и рыжий капитан-следователь.
Следователь: — Почему сбежал?
Сидельников: — Я не сбегал.
Следователь: — Как не сбегал. Вот (копается в бумагах) Вот — тебя доставили с нарядом милиции.
Сидельников: — Нет. Я сам пришел.
Следователь: — Как сам? Вот, рапорт — тебя задержал наряд милиции на Белорусском вокзале.
Сидельников: — Это не моя фамилия. Я — Сидельников.
Следак: — Да? Да, правда, не твоя. Так. На тебя ничего нет. Ну ладно, пиши рапорт. Я, рядовой Сидельников, явился в пункт сбора военнослужащих добровольно. От службы в армии не уклоняюсь. Согласен продолжить службу в любой точке России… В любой точке России. Подписывай.
Прогулочный дворик. Осень, зарешеченное небо. Сидельникова выгуливают.
Камера. Пятеро арестантов, Сидельников. Дверь открывается. Арестанты вскакивают, строятся у стены. Входит начкар.
Начкар: — Сидельников!
Сидельников: — Аркадий Аркадьевич, 1977, под следствием!
Начкар: — Не слышу!
Сидельников: — Аркадий Аркадьевич, 1977, под следствием!
Начкар: — Че, отвечать разучились, товарищ сержант? Выходи!
Конвойный: — Лицом к стене, руки за спину. Вперед.
Сидельникова выводят на улицу. Конвойный ведет его через плац, на котором тренируется рота почетного караула.
Сидельников: — Меня куда?
Конвойный: — В дизелятник.
Сидельников: — В дисбат?
Конвойный: — Нет еще. В казарму. Покантуешься здесь, пока на тебя дело не закроют. Или пока не посадят. Не раненный?
Сидельников: — Нет.
Конвойный: — Не повезло. Значит посадят. Здесь просто. Каличей обратно дослуживать, а здоровых на кичу.
ЗТМПлац, на плацу шагистикой занимается рота почетного караула. Красивые нарядные солдаты, все движения отточены — парад, одним словом.
За кадром: Первый комендантский полк. Тот самый полк, который почетным караулом встречает в аэропортах президентов разных стран. Показательная часть. Лучший полк в стране.
В кадре: У самого дальнего угла казармы толпой идет разношерстно одетое стадо то ли солдат, то ли бомжей — это «дизеля».
За кадром: Но есть в этом показательном полку еще одна казарма, от КПП наискось направо. Это пункт сбора военнослужащих, или, как его здесь называют — «дизелятник». Здесь ждут своей участи «дизеля», подследственные, потенциальные дисбатовцы. Почти все мы из Чечни. Кто после ранения, кто из плена, кто просто сбежал. Нам давно уже на все плевать и мы просто ждем, что будет дальше с нами.
Столовая, солдаты чистят картошку. Среди них Сидельников, Мирзуха, Колян и Андрияненко.
Мирзуха: — А рядом с тобой кого-нибудь убивало?
Колян: — Конечно. Мы вместе лежали, мне в бок зарядило, а ему в спину.
Мирзуха (достает вставную челюсть): — А мне зубы вышибло. Во, видел. На излете. Вот так прошла.
Андрияненко: — Вот бы служить здесь, а? Можно было бы ездить домой чуть ли не каждый день.
Колян: — Тебя не возьмут в эту роту с твоими ногами. Здесь же надо маршировать по шесть часов в день.
Андрияненко: — Дело не в коленях. Просто у меня нет денег.
Колян: — Ну да. Эта парадная рота не про нас. Здесь служат сынки тех, кто сумел отмазать их от войны, или дал денег кому надо.
Мирзуха: — Здорово, да? Президента видят. Что бы ты сделал, если бы Президент с тобой за ручку поздоровался?
Колян: — Завалил бы его.
Мирзуха: — Вот это служба, это я понимаю. Они, наверное, не вшивые совсем и не голодные. Их, поди, и не бьют даже… Интересно, а сколько стоит откупиться от войны?
Сидельников: — По разному. В Москве, говорят, двадцать пять миллионов.
Мирзуха: — Ого! Это откуда ж взять такие деньги? Это знаешь что… Если я продам дом, две коровы у меня, еще мотоцикл есть, сарай… Нет, все равно не хватает. Даже половины не набирается. Все равно на войну пришлось бы ехать.
Андрияненко: — А вот было бы здорово, если бы парни взяли да прямо с аэродромов привезли бы президентов сюда, в дизелятник. И к нам в казарму, и показали бы им, все, что здесь происходит. Вот, мол, господа президенты, смотрите, что у нас в армии делается и как служат парни, которые из чучундрии. А что? Дать им денег, подговорить… Может, тогда все и измениться.
Сидельников: — Нет. Их за это самих отправят в Чечню.
Колян: — У нас в учебке одного сержанта отправили за то, что он пропил старый овчинный полушубок. Он ехал вместе с нами в одном вагоне. Его убили потом в Грозном.
Мирзуха: — А мы два бэтэра продали.
Сидельников: — Как это?
Мирзуха: — А так. На зачистку ехали, а тут чехи. Первый бэтэр подорвали, взводный сразу погиб, а ротного ранило, они его дорезали потом. Куда едете, говорят. Вам бэтэры везем. Ну, за четыре лимона продали и обратно в полк. Я ведь даже бежать не пытался. А меня судят теперь по этому делу. Двенадцать лет обещают за продажу оружия. Зампотыл, сука, списал на нас все, что пропили в полку за это время — двенадцать стволов, гранатометы, соляру, бушлаты. По его рапорту выходит что в том бэтэре одних валенок целый КАМАЗ был.
Колян: — Че-то дешево — четыре лимона.
Мирзуха: — Сколько дали. Не на рынке же, не поторгуешься.
Колян показывает вырезанные из картошки две женские груди. Сидельников тоже выточил кое-что. Солдаты ржут.
Строй. Казарма. Голый по пояс старшина ходит перед строем.
Старшина: — Пшеничников!
Пшеничников: — Я!
Старшина: — Иди сюда. Ты ж у нас калич?
Пшеничников: — Так точно.
Старшина: — Че с тобой?
Пшеничников: — Контузило.
Старшина: — На тумбочке стоять сможешь?
Пшеничников кивает.
Старшина: — Становись. Да на тумбочку залезай, баран. На, держи…
Сует ему в рот сигарету:
— Стой, не шевелись.
В прыжке выбивает сигарету с разворота ногой.
Старшина: — Заступаешь дежурным по пункту сбора военнослужащих. Понял? Дневальными с тобой… Андрияненко!
Андрияненко: — Я!
Старшина: — Фигня. Дневальным пойдешь.
Андрияненко: — Товарищ старшина, я не могу, у меня колени…
Старшина: — А с тобой че?
Андрияненко: — Снайпер.
Старшина: — Отставить. Тогда Тумчин и…
