Геннадий Фиш - Падение Кимас-озера
«Кто из нас переживет этот день?» — думаю я. Как бы там ни было, каждый наш убитый заберет с собою в царство небесное не меньше двух лахтарей.
Товарищ Хейконен подходит ко мне.
— Матти, возьми отделение и отправляйся вперед, надо прощупать положение до конца.
— Слушаю, товарищ командир!
В первом отделении со мной Лейно, Тойво, Яскелайнен и еще четыре человека.
— Слушаю, товарищ командир! — беру я под козырек, скрытый под балахоном и, собрав свое отделение, отправляюсь вперед.
— Осторожно, товарищи, — говорю я ребятам и даю последние указания.
Так мы подходим к скату, к самому краю.
Уже почти совсем рассвело, и снег от рассвета — серый.
* * *Все, что потом произошло, каждую секунду следующего получаса, я запомнил до самых незначительных мелочей на всю жизнь: и неловкие шаги Тойво, вспоминающего, наверное, свой последний спуск с горы, и сверкающие глаза Лейно, и его продранную варежку, из которой нелепо вылезал большой палец, и ноющую боль от глубокой царапины на ладони, полученной во время перехода через Массельгское щельё.
— Вперед! — сказал я и нагнулся немного, приготовившись к крутому спуску.
— Вперед, товарищи! — сказал я и оттолкнулся сразу двумя палками.
И сразу рывок этот вынес меня вперед и понес вниз, вниз по прекрасному снегу, с быстротой, захватившей дыхание, с плавностью легкого планера.
Что может быть лучше быстрого спуска по снежному склону на крепких лыжах?
Я летел вниз. С такого разбега можно было спокойно пролететь по гладкому, ровному месту шагов триста. Так я и сделал.
Лыжи несли меня прямо на деревню по гладкому снегу, по ровному озеру.
Я стоял, уже выпрямившись во весь рост, и тут увидел в ста-полутораста шагах от себя трех вооруженных людей, стоявших у крайних изб (может быть, бань).
Люди эти заметили наш спуск.
Я оглянулся — в десяти шагах позади меня шел Лейно. Остальная шестерка барахталась шагах в двухстах, у самой подошвы склона.
Один собирал разъехавшиеся в стороны лыжи, другой подымался на ноги, стряхивая снег, набившийся за шиворот, в валенки. Все, к счастью, были в балахонах.
У Тойво свалился штык, он его сейчас насаживал на место. Опять, наверное, из-за Тойво эта свалка произошла. И я разозлился на Тойво за дурацкую настойчивость, с какой он вынес весь этот трудный путь, чтобы, может быть, подвести в самую горячую минуту, и на себя за то, что потворствовал этой его глупой настойчивости.
— Лейно, идем вперед, — шепнул я своему верному другу.
Он кивнул мне, показывая всем своим видом, что понимает и серьезность нашего положения и задуманный мною план.
Мы медленно, как в кино при ускоренной съемке, пошли вперед, навстречу лахтарям.
Я вытащил незаметным движением наган и, взяв обе палки в левую руку (в другой — револьвер), держа палки за спиной, медленно продолжал итти навстречу лахтарям.
Сухо щелкнули затворы винтовок неприятельского дозора.
— Кто идет?
— Бросьте ваши штучки, ребята, — сказал я возмущенным голосом, — мы из отряда Риута, в своих не стреляем!
Лахтари держались еще настороженно, недоверчиво и не опускали ружей, взятых наперевес.
Я оглянулся.
Отделение все уже встало на лыжи, и Яскелайнен шел уже по следу Лейно.
Я подумал: «Может быть, этим ребятам известна каждая морда в отряде Риута», и, подходя еще ближе, сказал:
— Нам бы в баню нужно, нет ли у тебя закурить? (Неужели они не узнают нас по штыкам, как старик в Конец-острове?)
Мой вопрос о табаке, однако, разогнал остатки настороженности дозора.
И в самом деле: откуда здесь, в центре белого движения, могли бы появиться красные? Даже предположение такое казалось нелепым.
Лахтарь опустил винтовку, вытащил из кармана кисет и стал его развязывать.
Лейно вплотную подошел к другому лахтарю.
Остальные ребята были уже шагах в семидесяти. На все это потребовалось гораздо меньше времени, чем для того, чтобы отхлебнуть глоток холодного кофе.
Я бросил на снег палки и рукояткой нагана ударил по голове лахтаря. Он зашатался и рухнул наземь.
Лейно приставил острие штыка к груди другого.
Около третьего уже стоял я с взведенным курком нагана.
Ребята были шагах в тридцати. Лахтарям ничего не осталось сделать, как бросить на снег винтовки.
Ошеломленный ударом лахтарь стал шевелиться, приходя в сознание. Он, очевидно, был начальником: в его кармане я нашел хорошенький заряженный полированный браунинг. Я опустил его себе в валенок.
Валенки до того разносились, что браунинг легко соскользнул вниз, едва ли не до самой щиколотки.
— Тойво! — приказал я.
Ребята уже подошли и были немного сконфужены тем, что так не во-время упали.
— Тойво, стереги этих пленных и, смотри, не падай...
И мы бросились вперед.
Надо было произвести панику во что бы то ни стало к моменту комбинированного удара со всех сторон. И вдруг загрохотал, зазвонил во всю мочь колокол кимас-озерской церкви. Он бил, казалось, в каком- то неистовстве.
Неужели набат? Неужели нас открыли и собираются к отпору?
А как же иначе? С чего бы стал понамарь в такую рань, в мороз тревожить себя? Мы открыты.
— Посты у них тут во всяком случае лучше, чем в Реболах, — криво усмехнулся Лейно.
Яскелайнен поставил пулемет на снег у плетня.
Шагах в пятидесяти-шестидесяти от нас шагал отряд примерно человек в двадцать.
Нас было семь.
Я оглянулся и посмотрел на склон, по которому минут пять назад скатывалось наше отделение.
Сейчас развернутой шеренгой, словно на спортивном параде, шестьдесят человек в белых балахонах скатывались вниз по горе, держа ровные интервалы.
Было приятно смотреть на такой спуск, и никто из них не только не свалился, но даже не накренился.
Впереди летели Хейконен и Антикайнен.
И опять послышалось в тишине морозного утра сухое щелкание затворов.
Ребят уже не было видно на склоне. Они, наверное, катились по озеру.
Отряд лахтарей попрежнему шел на нас по улице.
И сразу мы услышали несколько выстрелов у пройденного нами берега, из домов повыскакивали какие-то черные фигуры, и снова, казалось, над всем озером, над окрестными лесами раздался громкий голос оратора нашего, командира нашего, товарища Антикайнена.
Он ругался теперь последней бранью:
— Сволочи, мы идем к вам на поддержку из Финляндии, а вы нас так встречаете!
И опять молчание. И опять мерные шаги лахтарското отряда, идущего прямо на нас. И опять тревожное гудение набата. И вдруг новый взрыв отборной ругани и беспорядочные выстрелы позади.
— Огонь! — скомандовал я Яскелайнену.
И морозный воздух январского утра разодран был сухим треском пулемета.
Два человека из неприятельского отряда рухнули. Пулемет смолк. Остальные рассыпались в недоумении, не зная, что делать. Огромный фельдфебель с рыжей бородой скомандовал:
— Обойму в магазин, прицельная рамка...
— Вперед, товарищи, ура! Бей лахтарей! — скомандовал я и, размахивая наганом, выскочил из-за плетня.
Ребята все выскочили за мной.
Я выстрелил из своего нагана два раза, взяв себе мишенью рыжую бороду.
В пятнадцати шагах от дороги — большой сарай с двумя большими щелями вместо окон.
— За мной! — кричит фельдфебель и бежит в сарай.
За ним поднимаются из снега другие и тоже бегут в сарай.
Вбегая в сарай, рыжий оборачивается и, не целясь, бьет из маузера.
Колокол все еще продолжает бубнить, но в его звоне я начинаю улавливать обычную спокойную размеренность, а не панику набата.
Пуля из маузера рыжего фельдфебеля попала в курсанта из моего отделения. Он присел на снег.
— Матти, не робей! Все в исправности! Ничего, легко! — кричит он мне в ответ, явно сдерживая стон боли.
Я разрядил вслед рыжему наган, но напрасно: дверь сарая захлопнулась.
Толщина стен неизвестна, лишних патронов нет, и нет времени на осаду, а из этой оконной дыры они могут кое-кого из ребят угробить.
Ребята остановились, вскинув винтовки. В моем нагане нет больше патронов: после вчерашних выстрелов я забыл его снова зарядить. Но ничего, дело поправимое. Я на бегу опускаю руку в валенок, чтобы выудить из него мой трофейный браунинг.
Чорта с два! Браунинг за что-то зацепился, и его никак невозможно вытащить.
Я уже вплотную у сарая.
У самой стены сарая лежат в поленнице дрова. Я подбегаю к поленнице, хватаю небольшое, но занозистое полено. Я кричу громко, изо всей силы, чтобы слыхали в сарае:
— Товарищи курсанты, отойдите подальше, я бросаю в сарай гранату!
Изо всей силы мечу в дыру сарая это полено и подскакиваю сразу к двери.
Занозы остаются в ладони.
