Эдуард Володарский - Штрафбат
Твердохлебов захохотал во все горло…
Они тащили вещевые мешки с большими кастрюлями и еще связку пустых мешков. Сначала шли во весь рост, а перед самыми позициями заградотряда легли и поползли.
В темноте сквозь кисею дождя стали едва различимы брустверы с пулеметами. Мелькали огоньки папирос, смутно слышались голоса.
— Вот из этих пулеметов они наших захерачили, — прошептал Хорь, обернувшись к Григорию Дзурилле. — Когда они в тыл побежали.
— Не надо было бежать… — просипел Дзурилло.
— Хватит вам трепаться, — оборвал их Петр Воскобойников. — Будем глушить или нет?
— А мимо них нельзя проползти? — спросил Дзурилло.
— Куда мимо? Там проволока с консервными банками натянута… и колья понатыканы…
— Тогда будем глушить, — решил Дзурилло и первым пополз к брустверу с пулеметом.
Воскобойников и Хорь поползли за ним. Остальная группа, человек семь, задержалась.
— Подождите пять минут, потом ползите, — сказал Воскобойников.
В окопчике перед пулеметом под натянутой плащ-палаткой сидели двое солдат. Дзурилло и Хорь рванулись одновременно, перемахнули бруствер и упали прямо на плащ-палатку, накрыв ею обеих солдат. Хорь несколько раз ударил их автоматом по головам, и те затихли. Отвернув край палатки, Хорь быстро обшарил карманы, выудил две полупустые пачки «Беломора», спрятал за пазуху.
— Это зачем? — зло спросил Дзурилло.
— А ты красноперых пожалел? — оскалился Хорь. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Вытащили ремни из солдатских штанов, связали особистам руки, рты заткнули тряпками.
Хорь выглянул из окопчика, тихо позвал:
— Э-э, давай за нами.
Семь человек с кастрюлями в мешках поползли к брустверу. Впереди были три блиндажа, расположенных недалеко друг от друга.
— Какой из них кухонный, ч-черт, не пойму… — щурясь от дождя, бормотал Хорь.
— Наверное, вон тот, — указал рукой Дзурилло.
— С чего ты решил?
— А за ним две полевые кухни стоят!
— Где? Не вижу ни черта.
— Да вон же… левее чернеют, видишь?
— Ну у тебя и зенки, Дзурилло-дурило, как у совы. — И Хорь первым пополз к блиндажу, за ним тронулись остальные.
Из ближнего блиндажа вышла темная фигура, посветила вокруг фонариком, остановилась. До штрафников донеслось журчание. Затем фигура встряхнулась и зашагала к тому блиндажу, куда ползли штрафники. Дверь отворилась, и в полосе света можно было разглядеть, что это офицер — в малиновых петлицах сверкнули рубиновые кубики.
Штрафники замерли, ждали. Через минуту дверь снова отворилась, и показался тот же самый офицер. В руке у него поблескивала бутылка. Он прошел совсем близко от Дзуриллы и Хоря. Громко хлопнула навесная дверь.
Штрафники поползли вперед. Перед блиндажом замерли. Шелестел дождь, лица штрафников блестели от воды, словно смазанные маслом.
— Если что, стрелять будем? — тихо спросил Хорь.
— Ты что, чокнулся? Ни в коем случае! — испугался Дзурилло.
— А если они первые начнут? — не отставал Хорь.
— Пошли, там видно будет… — уклонился от ответа Дзурилло и обернулся, сделал знак рукой.
Воскобойников и остальные семеро зашевелились, поползли к блиндажу.
Двое поваров, здоровенные парни в нательных белых рубахах, смачно ели тушенку с хлебом, выковыривая мясо ножами. На столе стояли бутылки водки — початая и пустая. В углу громоздились ящики с тушенкой, мешки с буханками хлеба.
— Когда штрафникам-то жратву подвезут? — с набитым ртом прошамкал один.
— Подождут — не сдохнут, — ответил второй.
От удара ноги дверь распахнулась, и в блиндаж влетел Хорь. Направил автомат на поваров, гаркнул:
— Хенде хох!
Тушенка застряла во рту у едоков. Они медленно подняли руки, завороженно глядя, как в блиндаж ввалились еще семеро солдат в немецких мундирах, стали торопливо бросать в мешки банки с тушенкой и буханки хлеба. Наполнив мешок, тут же выносили его из блиндажа. Один держал поваров на прицеле, потом для верности их связали ремнями.
— В кухнях каша есть? — спросил Хорь на ломаном русском языке, но повара все равно вздрогнули, словно их ударило током.
— Есть… — ответил один заикаясь.
Хорь заткнул ему рот тряпкой и последним вышел из блиндажа, прихватив с собой два больших деревянных черпака.
Дождь продолжал сыпать. Возле полевых кухонь уже суетились черные фигуры штрафников. Черпаками они быстро наполнили кастрюли пшенной кашей.
По двое ухватили кастрюли с пшенкой, остальные вскинули за спины вещмешки, набитые тушенкой и хлебом, и повернули назад. Рысью миновали блиндажи, добрались до пулеметных брустверов. Дождь не кончался.
Когда до своих окопов осталось совсем немного, Хорь вдруг повалился на землю.
— Ты чего? — испуганно спросил Григорий Дзурилло.
— О-ой, а этот-то… повар — вертухай… обоссался со страху! О-ой, не могу!.. Я ему руки связываю, слышу — журчит чего-то! Глянул, а под ним лужа… Вояка, туды т-твою… — Хорь лежал на земле, раскинув руки, и хохотал во все горло. И по-прежнему сыпал дождь…
— Давай, давай, ноги в руки — побежали…
Штрафники пировали. В большие кастрюли с пшенкой вываливали тушенку и перемешивали черпаками. Глымов накладывал полные миски, мужики жадно ели, торопились, давясь полными ложками. Многие зачерпывали кашу пятернями. Сопели, вздыхали, чавкали. Те, кому не хватило места в блиндажах, ели под дождем, укрываясь плащ-палатками. И все поминали добрым словом добытчиков:
— Ну, мужики, от общества вам всем спасибо. Уважили.
— С до войны так хорошо не ел… прям душа поет — как вкусно!
Добытчики чувствовали себя героями.
— Эй, Дзурилло-дурило, добавки не требуется? Кому еще добавки? — командовал Воскобойников.
— Мужики, к утру все слопать надо — чтоб кастрюли чистые были!
— Тушенку закопать надоть, — советовал кто-то. — Всю не съедим — животы скрутит!
Толкнув дверь, в блиндаж по ступенькам спустился Твердохлебов. Штрафники разом прекратили есть, смотрели на командира с полуоткрытыми ртами.
— Василь Степаныч, любушка, отведай кулеша с мясом, — пробасил Воскобойников.
— Вы что же творите, бандиты? — глухо проговорил Твердохлебов. — Кто разбой учинил? Кто придумал?
Штрафники молчали.
— Или вам лишь бы нажраться, а там трава не расти?
— Нам лишь бы нажраться, комбат, — серьезно ответил ротный Глымов. — А там трава не расти.
— Вы хоть понимаете, что теперь будет?
— А что будет, то и будет, — отозвался Воскобойников.
— Хуже не будет, — добавил Дзурилло.
Утром дождь прекратился, засияло умытое солнце, и в расположение штрафников нагрянули два «виллиса» и полуторка с десятью красноармейцами. Предупрежденный Твердохлебов встречал гостей перед окопами.
Из первого «виллиса» выпрыгнул майор НКВД Харченко, за ним выбрались два повара, в гимнастерках с несколькими медалями, в пилотках, в начищенных сапогах. Из второго «виллиса» вылез начштаба дивизии полковник Телятников. Из полуторки выгружались красноармейцы, становились в строй, забросив винтовки за плечи.
— Построить батальон, — приказал Харченко Твердохлебову.
Тот козырнул, побежал к окопам. Майор глянул на поваров, растерянно топтавшихся возле машины, поморщился, как от зубной боли, пробормотал:
— Уроды недоделанные…
Батальон выстроился в четыре шеренги, замер. Добытчиков спрятали в середину, в третью шеренгу. Только Хорь оказался в первой, стоял рядом с Лехой Старой, и оба постреливали по сторонам шустрыми вороватыми глазами.
— Гражданин полковник, — отрапортовал Твердохлебов начальнику штаба, — штрафной батальон по вашему приказанию построен.
— Ну и вид у твоих бойцов… — вздохнул Телятников, окинув взглядом строй штрафников. — Махновцы… бандиты — одно слово.
— Не все ж бандиты, — вставил Твердохлебов. — У нас политических почти половина.
— Враги народа, — поправил его полковник Телятников.
— Ну да, конечно, враги народа. Еще махинаторы разные есть, хозяйственники, бухгалтерия… убийства из-за ревности, неудачные любовники, есть аферисты и даже фальшивомонетчиков двое. У нас каждой твари по паре, гражданин полковник.
— Да я не о том, — сморщился начштаба. — Во что они одеты? Ведь не разберешь, наши это или немцы…
— Так ведь не от хорошей жизни, гражданин полковник, не дают обмундировку, — наклонившись к Телятникову, вполголоса сказал Твердохлебов. — Я комдиву два раза писал. Что им, голыми воевать, что ли?
Майор Харченко подошел к красноармейцам, о чем-то коротко переговорил с лейтенантом. Тот козырнул, обернулся к солдатам и негромко скомандовал:
— За мной, — и первым направился к блиндажу у самых окопов.
Харченко подошел к поварам, облил их ледяным взглядом, приказал:
