Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кронин Арчибальд Джозеф

– Так или иначе, – сказал он, – это несущественно. Я все понял.

Лена вздрогнула, побледнела, хотела было что-то сказать, но промолчала и только смотрела на него с неосознанной мольбой, но тут же поборола эту мимолетную слабость и решительно сжала губы.

Наступило долгое молчание. Пол закрыл глаза, стараясь подавить отрывистый горловой кашель.

– Мне очень нехорошо!

На этот раз она не стала раздумывать и, ни слова не говоря, выбежала в прихожую, надела плащ и выскочила из дому.

Ближе всего была приемная доктора Керра – всего в каких-нибудь двухстах ярдах по Уэйр-стрит. Доктор Керр был еще молод, недавно получил право практиковать и недавно же прибил дощечку у своей двери: он очень старался сколотить практику в своем районе. Лена слышала, что это человек приятный и знающий.

Приемная оказалась закрытой, но на двери висело печатное объявление, сообщавшее, по какому телефону можно разыскать доктора Керра. Она побежала к автомату на углу и набрала указанный номер. К телефону подошла какая-то женщина. Она сказала Лене, что доктор ушел к больному, но пообещала передать ему вызов, когда бы он ни вернулся.

Лена вышла из будки с бледным, искаженным лицом. Правильно ли она поступила, положившись на столь неопределенный ответ? Не лучше ли разыскать другого врача где-нибудь поблизости? После долгой проволочки, за которую она жестоко корила себя, ей казалось необходимым найти врача без промедления.

Когда она вернулась домой, Пол, видимо, спал. Она ждала, томясь беспокойством и напряженно вслушиваясь, не идет ли врач. Вскоре после одиннадцати – томление ее уже дошло до предела – он наконец явился. Она видела, что доктор очень устал, вопросы он ей задавал кратко и отрывисто, но Пола осмотрел внимательно. Покончив с осмотром, он отошел от постели больного и взглянул на часы.

– Что с ним, доктор? Это серьезно?

У Керра сегодня выдался трудный день, он даже не успел пообедать, но ответил ей терпеливо и обстоятельно:

– У него был сухой плеврит – отсюда боль. Затем начала выделяться мокрота – масса жидкости стала давить на легкое.

– Плеврит?

Это звучало еще не так скверно.

Но врач быстро взглянул на Лену и тут же отвел глаза:

– Боюсь, у него гнойный плеврит. А это значит – госпитализация.

Лена изменилась в лице и прижала руку к сердцу:

– Не могли бы вы наблюдать за ним здесь?

– Бог мой, конечно нет! Может потребоваться резекция ребра. Надо осушить всю полость. Тут работы недель на шесть, не меньше. Есть у вас телефон?

– Да. В прихожей.

Керр пошел вниз. Лена услышала, как он говорит с больницей, подчеркивая серьезность случая, и настаивает на неотложной госпитализации больного. Вся дрожа, она спустилась к нему.

Найти свободное место оказалось очень трудно. Большинство бесплатных больниц было переполнено, а так как доктора Керра еще мало знали в районе, то ни в одной больнице не торопились пойти ему навстречу. Наконец он все-таки договорился и, сообщив необходимые сведения, со вздохом облегчения отошел от телефона.

– Его поместят в больницу Святой Елизаветы. В трех милях отсюда, на Оакден-роуд… Больница небольшая, но хорошая. За ним уже послали машину.

Санитарная машина прибыла через пятнадцать минут. Еще через десять она уже скрылась из глаз.

Все еще в страшном напряжении, сбитая с толку, измученная и подавленная собственными чувствами, Лена поднялась наверх. В маленькой комнатке было душно и пахло лекарствами. Она выключила газ, подошла к окну, распахнула его и стала глубокими глотками пить влажный ночной воздух, потом отвернулась и, верная своей привычке, принялась убирать комнату.

Потертый пиджак Пола, который он носил все это время и в котором спал под Арками, аккуратно сложенный, лежал на стуле возле кровати. Она взяла его, намереваясь повесить в шкаф, но в это мгновение потрепанный бумажник выпал из внутреннего кармана, раскрылся и все его содержимое – в основном это были разрозненные бумажки – рассыпалось по полу.

Лена нагнулась собрать заметки – они все без исключения касались «дела» Пола – и стала класть их поштучно в карман пиджака. Внезапно среди бумажных листов ее пальцы нащупали фотокарточку. Инстинктивно она взглянула на нее. Это был портрет Эллы Флеминг, выполненный сепией на редкость лестно – Элла уж об этом позаботилась, а внизу под портретом стояло библейское изречение. Это и правда был подарок Эллы ко дню рождения Пола – ему тогда исполнилось девятнадцать лет, и можно не сомневаться, что она с многозначительным и нежным взглядом сама вложила эту фотографию ему в бумажник, надеясь, что он будет всегда носить ее на груди.

Пол забыл даже о существовании фотографии. Но в глазах Лены эти красивые черты, выразительный взгляд, волосы, лежащие мягкими волнами, и прежде всего надпись внизу – нежная и в то же время говорившая об определенных правах – мгновенно сделали этот портрет самым дорогим достоянием Пола.

Даже вздоха не вырвалось из груди Лены, но в ее неподвижности, в оцепенелом лице, которое точно застыло – лишь подергивались уголки рта, – таилось безмерное горе. Наконец она вложила фотографию в бумажник, а бумажник – во внутренний карман пиджака. Затем она надела пиджак на плечики, повесила в шкаф и ушла на кухню. Там она облокотилась о доску камина, прикрыла глаза и отвернулась к стене. Все последнее время она боролась со страхом, что положение, в которое она себя поставила, постыдно и немыслимо. Но никогда она не думала о такой возможности, тривиальной и все же неожиданной, разом убившей все ее надежды. Лену бросало в дрожь при воспоминании о бессмысленной борьбе с самой собой, о жалком своем малодушии. Как это глупо – принять благодарность за иное чувство! Еще немного, и она выставила бы напоказ трагедию своей жизни, но теперь она уже ничего ему не скажет. Никогда. Бесконечно униженная, она закрыла глаза, вновь во власти знакомых чувств – ненависти к себе и стыда. Сравнивая себя, долго тащившуюся по житейской грязи, с ангелоподобным созданием, связывавшим свою судьбу с Полом, она подумала: умереть бы сейчас, немедленно, чтобы страшная боль, сдавливавшая ей грудь, поторопила конец. Не помня себя от отчаяния, Лена долго стояла неподвижно. Потом огромным усилием воли стряхнула с себя оцепенение, отбросила волосы со лба и присела на скамеечку. Глаза ее были сухи. Сжав губы, твердо решив не идти ни на какие компромиссы, она обдумывала, как быть дальше. Минуты бежали за минутами, и вдруг ее смятенный ум нашел решение. Иного выхода нет. Так она и поступит, чего бы это ей ни стоило. Ей хотелось бежать, забиться в какую-нибудь дыру, вытравить все из памяти. И, съежившись на скамеечке, она принялась намечать план действий.

Глава 12

В понедельник, 21 февраля на первой полосе «Хроники» появилась первая из статей Данна о деле Мэтри.

Вопреки своим привычкам – Данн обычно вставал поздно и не торопился выйти из дому – он на этот раз рано пошел в «Хронику». На улице мальчишки выкрикивали заголовки статей, размахивали специально отпечатанной Макивоем рекламой. Услышав эти крики и увидев фамилию Мэтри, набранную крупными буквами и колышущуюся на ветру, Данн почувствовал, как от радостного возбуждения по его телу побежали мурашки. Он был не слишком тщеславен и не питал особых иллюзий насчет своей профессии, но твердо верил, что газета должна обо всем говорить и в умелых руках может стать большой силой. «Ну вот, нарыв вскрыт, – размышлял он. – Это явится хорошенькой встряской».

Когда он пришел в редакцию, Макивой был уже там – они решили вместе работать над этой серией статей, – и Данн, естественно, поделился с ним своими мыслями:

– Хотелось бы мне посмотреть на рожу Спротта… и Дейла, когда они увидят, что им подано к завтраку.

Макивой был настроен менее восторженно. Он с довольно мрачным видом пожал плечами:

– Теперь мы влезли в это дело по самые уши. Будем молить Бога, чтобы все сошло благополучно.

За день ничего особо существенного не случилось. Несколько киоскеров по телефону затребовали еще двести-триста экземпляров газеты. И все они были распроданы. Отправившись в ресторан на ланч, Данн видел, что на улицах, в трамваях – всюду люди читают его статью. Но пока все было спокойно: затишье перед бурей, сказал он себе. На следующее утро около одиннадцати зазвонил телефон. Во второй статье, которая была гораздо сильнее первой, где излагались лишь основные факты, уже прямо говорилось об ошибке, допущенной судом. Глядя на Данна, Макивой поднес трубку к уху, затем многозначительно кивнул, и губы его беззвучно произнесли: «Дейл». Вслух же он сказал: