Войо Терич - Семь бойцов
Внутри валялись обгорелые трупы мужчины и женщины. В затылке мужчины — штыковая рана. У женщины была глубокая рана на груди. У дома лежала мать с ребенком лет пяти. У обоих перерезано горло. Возле забора скорчился, будто во сне, расстрелянный мужчина. Посредине села — еще два обгорелых дома, на дороге — воронка от снаряда. В другом конце села рядом с нивой лежала мертвая крестьянка, девушка одних лет с Аделой. Одежда ее разорвана, вся в крови.
Мы прочесали село. Ни души и ни крошки! Только вокруг колосились хлеба. Огородов нет. Грядки лука растоптаны. На краю села нас встретил скорчившийся пес с остекляневшими глазами. Трехлетняя девчушка убита в спину.
— Жители ушли, — произнес Минер.
— А эти? — спросил я.
— Эти остались. — От его слов мне стало жутко.
Рябая плакала.
День угасал. Ускользал, как птица из рук. Минер направился из села; Да, если кто нападет на нас, Минер сумеет выбрать такую позицию, что оправдает даже нашу смерть!
Мы шли часами, надеясь найти другое село. А у меня было такое чувство, будто кружим вокруг смерти.
— Йован пошел за водой, — сказала мне Рябая на одном из привалов.
Я присел рядом со стариком на согретую солнцем поляну.
— Он пошел, чтоб разведать местность, — объяснил старик.
— Что-нибудь еще просил передать?
— Только это и сказал.
— А мы?
— Знает, что, пока он не вернется, мы останемся на месте, — заметила Адела.
— Вон он, — проворчал старик.
Йован сел возле Аделы и с улыбкой помахал мне рукой:
— Слушай, мы еще держимся.
Я кивнул.
— Дай залатаю тебе рукав, — сказала Адела Йовану.
— Смотри, не зашей мне его, — возразил Йован. — А то придется распарывать.
Минер, раскинувшись на спине, всматривался в небо сквозь полуприкрытые веки. — Йован и Адела сидели чуть в стороне, слева. И опять я почувствовал себя одиноким, как никогда.
— Давай прихвачу второй кусок, — говорила Адела. — А то совсем порвется и пойдешь в одной рубашке.
Йован опять снял куртку и нахмурился:
— Я могу и с драными рукавами подохнуть.
— Устали мы, — произнесла Рябая.
— Не та пора, чтоб пешком шагать, — бросил Йован. — Собачья это пора.
Судейский и Минер о чем-то тихо разговаривали.
— Ты не можешь дать мне фляжку с водой? — попросил старик Рябую.
— Смотри, чтоб не стошнило, когда много выпьешь, — буркнул Йован.
— Ты за собой следи, — отозвался тот. — То господа бога из себя строишь, а сейчас похож на жулика. Стукни его, девушка.
Рябая улыбнулась:
— Это мы от голода такие. Выйдем ли?
— Да, — ответил Минер. — Все идет, как полагается. Пора двигаться дальше.
На скале, неподалеку от нас, сидел стервятник, серый и спокойный. Краешком глаза он смотрел в нашу сторону.
— Грабовац, — сказала Рябая, — ну-ка, отгони его. Ишь, поджидает нас. Может, знает, что далеко нам не уйти?
— Может, и знает… — заметил Йован.
Я поднял винтовку, но в этот момент огромная птица лениво взмахнула крыльями, и на солнце сверкнуло перышко, вылетевшее из ее хвоста.
Впереди лежало непаханое, заросшее травой поле. На востоке оно упиралось в скалы. К югу тянулась грабовая роща. Вдали снова послышался треск винтовок, словно отдаленное воспоминание.
— Стреляют из-за Црного Врха, — прошептал старик.
— Сколько ходу дотуда?
— Целый день, если на свежие силы. Вон та вершинка, что утопает в тумане, голубоватая.
— Црний Врх?
— Нет, Црний Врх подальше, за нею. Лет двадцать назад я проходил по этим местам, но дорогу уже не помню. Где-то здесь должны быть загоны. Теперь там наверняка банды.
— Стой, — приказал Минер, остановившись в тени грабов. Он тоже сильно устал, только голубые глаза его по-прежнему смотрели молодо и уверенно. Все трое опустились на землю. Теперь мы чаще делали привалы, и даже небольшое расстояние казалось нам бесконечным.
Снова в лучах заходящего солнца мы видели в бинокль село. И снова нас поразил его вид.
— Как тебе нравится? — спросил я Минера.
Старик сел на ствол дерева.
— А? — спросил я опять.
— Нисколько. Но мне нравится само желание сойти вниз, — сказал Судейский.
— Дай мне, — попросил я бинокль.
В долину уже спускались сумерки.
— Эх, — повернулся я к Минеру. — Это, как червь точит душу!
Казалось, будто на село, прилепившееся у подножия горы, наброшена звериная шкура, рваная и почерневшая.
— Хотелось бы мне, чтоб мы шли к другим селам, — вздохнул Судейский.
— Во-первых, сел здесь, уже нет, — заметил Минер, — а там, где они были, — чужая земля.
— Если б люди этого не хотели, — заметил я.
— Если мы перейдем ту границу… — сказал Минер.
— Ты ждешь опасности? — спросил я.
Он кивнул головой.
— Решили? — спросил Йован.
— Скажи, если тебе чего-нибудь другого хочется, — ответил Минер.
— Все так считают?
— Все, кроме тебя, — загадочно бросил Минер.
— Брось шутки шутить! — снова смутившись, ответил Йован.
— Послезавтра тебе скажу.
— Лучше сейчас скажи, прежде чем сдохнешь.
— Я сейчас спущусь вниз. Если не вернусь, идите за мной, — сказал Минер.
— Худо было бы добром, — сказал ему вслед Йован, — если б ты вернулся.
— Ш-ш, — предупредил старик. — Видите, солнце заходит!
— Дорога каждая минута, — добавил Судейский.
Все смотрели вслед уходящему Минеру. Обернувшись, он улыбнулся нам, устало, но ободряюще. И опять он напомнил мне узловатый дубовый ствол. Вот он уже исчез, как привидение.
— Эх, хотелось бы мне село поглядеть, — сказал Судейский.
— И мне, — кивнул я.
— Словно идем на на Сьерра Мадре, — заметил Судейский.
— Это там, где мужики шальвары носят? — спросил Йован.
— Нет.
— Я думал, там.
— Я их не ношу. И знать не хочу, что в твоих краях мужики носят, — ответил ему Судейский.
— Я уже говорил тебе, — снова начал Йован, — что ты ошибся в выборе профессии. Ты мог бы остаться дома.
— Я не хотел, — сказал Судейский.
— Значит, ты хотел добраться до власти иным путем?
— Нет.
— Знаю я тебя, — проворчал Йован. — Ты будешь у власти, если выживешь…
Ночью мы осторожно вошли в село, но ни бандитов, ни вообще живой души в нем не обнаружили. Село не было сожжено, как то, первое, но оно. было пустое. Это подействовало на нас угнетающе, словно мир убегал от нас.
XIX
К полудню мы взобрались на вершину Рудого Врда и сели отдышаться. Нас свалила усталость. Казалось, исчерпаны все силы. Мы еле держались на ногах. Голод и жажда опустошали душу. Особенно хотелось пить, но у нас не было никакого сосуда, чтоб нести воду, кроме фляжки у старика. А ее хватало только для Рябой и старика: они совсем обессилели. Только Йован однажды нарушил наш общий молчаливый уговор, выпросив у старика глоток воды. Адела держалась стойко, хотя ее взгляд невольно останавливался на фляжке.
Голодному человеку на солнцепеке особенно тяжело. Мы еле передвигали ноги. Губы пересохли, воспаленные глаза вглядывались в даль. Никто не проронил ни слова. Обезумев от жажды, все прислушивались, не журчит ли где ручей. Нас стали преследовать слуховые галлюцинации, и тогда каждый требовал повернуть туда, где слышал шум воды. В результате мы удалились от дороги на десять километров.
Вода попалась неожиданно. Впервые в жизни я почувствовал, как она пахнет. Втягивая ноздрями воздух, я уловил слабый запах свежести.
— Вода!
Старик не поверил мне и проворчал:
— Куда ты уводишь? Совсем заблудимся!
Во взгляде Аделы мелькнула надежда. Ее полуоткрытый рот, казалось, кричал о жажде.
Минер кивнул Мне головой:
— Давай!
Запах воды усилился. Я ловил его каким-то шестым чувством. Между высокими деревьями густо рос папоротник. Он рос на влаге. Под папоротником земля была сырой, словно недавно прошел дождь. Кое-где виднелись лужицы.
— Водичка! Маленькая, но напьемся! — сказал Судейский.
Люди ползали на коленях, руками ловили муть, давились ею, но пили. Потом устроили привал. Сидя возле меня, Йован поинтересовался, когда я перешел Сутьеску на обратном пути — около полудня или позже, вечером? Сам он переправился вечером, а его друг — в ту же ночь. Мы вспоминали тот бой, когда разбили нашу дивизию. Он шел всего несколько часов. Отдельные роты держались до вечера.
Йован признался, как тосковал он после боя по погибшим товарищам. Потом он рассказал, что, лежа на берегу Сутьески, увидел страшное зрелище: на той стороне реки фашисты расстреливали пленных, многие из которых были ранены. Кто на костылях, кто прихрамывая, люди спокойно шли на смерть. Убитых немцы подтащили к тропе и уложили лицом вверх, к небу…
Йован следил за всем этим с горящим сердцем. Затем потянулись гитлеровские солдаты. Они шли не спеша, изредка оглядываясь. Большие группы проходили быстрее. Порой Йовану казалось все это кошмарным сном. Не хотелось верить в реальность происходящего. Но мимо тянулись немецкие обозы: десять навьюченных мулов и десять сопровождающих с винтовками на ремне…
