Войо Терич - Семь бойцов
— Туда мы не можем, — заявил я.
— Но подойти поближе могли бы. Разведать местность.
Я готов был решиться на это. Да и другие, я знал, поддержали бы меня. Но что скажет Минер?
— Ладно, — сказал он вдруг. — Только мы устали. В крайнем случае, хватит у нас сил уйти? Что думают остальные?.. Стой! — обратился он к Йовану, потому что тот уже тронулся в путь.
— Чего тебе?
— Ну как, изменим направление? Мы хотим ближе подойти к какому-нибудь селу?
— Рано ты вспомнил, — хмуро бросил Йован, но остановился, опершись на винтовку.
— Это предложение старика! — пояснил я.
Старик и Рябая ушли с Минером чуть вправо. Нас осталось четверо: Адела, Йован, Судейский и я. Устроившись каждый в своем укромном месте, мы обозревали скалы. Небо было безоблачно. И кругом — только скалы, безмолвные склоны и послеполуденное солнце.
К югу, километрах в двух от нас, время от времени раздавалась стрельба. По всей вероятности, это отряд бандитов. Стреляли так, будто тренировались.
— Грабовац, я хочу пройти немного вперед, чтобы выяснить, где стреляют, — подошел ко мне Йован.
— Давай, но только скорее возвращайся.
Лицо его было озабочено. Выстрелы послышались ближе. Йован выругался.
— Мы можем пойти вместе, — предложил он.
— Давай, если ты в настроении.
— Эй! — крикнул Йован Аделе. Она была к нам ближе, чем Судейский. — Мы скоро вернемся.
— Передать Судейскому?
— Да.
Мы осторожно пробирались по каменистому руслу. Йован в кровь разбил себе колено, но делал вид, что не замечает этого. Только крепче стиснул зубы, отчего лицо его стало более суровым и измученным.
Мы уже хотели повернуть на восток, как снова и совсем близко раздались одиночные выстрелы. Спрятавшись за сосну, мы увидели в километре от нас группу бандитов. Они уходили в горы и казались мельче муравьев. В бинокль я определил их направление, а потом потянул Йована за рукав. Мы пошли назад.
— И здесь снова фронт, — сказал я. — Когда же мы выйдем к своим?
Йован тяжело вздохнул.
— Ты не думай, — произнес он, шагая рядом со мной, — что я злой.
Я удивленно посмотрел на него. Что он хочет этим сказать? Может, догадался о моей симпатии к Аделе и вот сейчас заявит мне: оставь ее в покое и думай только о том, как отсюда выбраться?
— Да я так и не думал.
— Я просто сыт уже всем этим по горло…
— Видно, тебе много довелось пережить? — осторожно заметил я.
— Как и всем. Как и тебе.
— Я имею в виду не Сутьеску. А то, что было до нее.
— Вы, горожане, любите копаться в душе.
— Не все.
— Я просто хотел сказать тебе, что я не злой. Не больше, чем ты и Минер.
Когда мы вернулись, Минер со своей группой тоже уже были на месте.
Пройдя километра два по горам, мы стали спускаться к дороге, что вела в село. Осторожно пересекли ее. Жители села и не предполагают о нашем существовании! Как всегда, впереди — Минер. Внешне он безмятежен, как море в штиль. И точно так же коварен. Кажется, ничто, кроме войны, не занимает его. Он умело ведет нас и даже погибнуть не даст нам просто так.
— Как тебе это нравится? — спросил меня Минер, указывая на виднеющееся вдали село.
— А тебе не нравится? — усмехнулся я.
Судейский попросил у меня бинокль.
— Черт меня побери, я ничего не разберу. То ли плохо видно? Село какое-то черное. И дома кривые.
— Деревья мешают, — произнес старик.
— Мешают. И все-таки странное село, — повторил Судейский.
— Что есть, то есть! — сказал Минер. — Не мы его строили. Пройдем справа, по той стороне, и разделимся на две группы.
Мы зашагали веселее. Это — первое село на нашем пути.
— Когда мы в последний раз видели деревню? — спросила меня Адела.
От неожиданности я даже вздрогнул.
— По-моему, на десятый день наступления, — ответил я. — С тех пор прошло двадцать пять дней.
— Наша рота была последний раз в селе третьего июня. День дождливый стоял.
— Тогда ты лучше меня помнишь, как выглядит село.
Она улыбнулась и внимательно осмотрела каждого из нас.
— Первое село, — произнес Минер. — А там пойдут края, где уже нет бандитских шаек.
— Ты в этом уверен? — спросил я.
Он кивнул головой.
— Все пойдем? — спросил Йован.
— Как хочешь, ответил Минер.
— Другие так же думают?
— Все, кроме тебя.
— Значит, я могу делать, что хочу?
— Ты сам так сказал.
— Хватит валять дурака, — сказал Йован. — Иди себе с богом!
— Нет, — рассмеялся Минер. — Скорее, с чертом, хотя и он не слишком милостив ко мне. Так что лучше не надеяться ни на бога, ни на черта.
— Ты здесь ходил? — спросил старик Йована.
— Нет.
— Где же тогда твои края?
— Что ты беспокоишься? Без тебя они обойдутся!
Старик замолчал. Он шел, еле передвигая ноги.
— Ты выпил, что ли? — цеплялся к нему Йован.
— Да, — ответил тот. — Больше, чем когда-либо. И пьян, словно выпил сразу все вино за свою жизнь.
— Неплохо бы сейчас хватить рюмку ракии, — сказал Минер.
— В этих краях, наверно, тоже гонят ракию, — заметил Судейский.
— Как в твоем селе, где у мужиков бабье сердце? — ухмыльнулся Йован.
— Как в твоем селе, где на шапках носят поросячьи хвосты, — отпарировал Судейский.
Назревала ссора.
— У вас мужики на девчат похожи.
— Я не баба, — вскипел Судейский.
— Военная профессия не для. тебя, — продолжал Йован. — После войны стал бы ты судьей. И судил бы моих земляков. А если бы ты стал адвокатом, то сдирал бы с них шкуру.
— Я не собирался быть адвокатом.
— Тогда, значит, хотел стать судьей. Я знал одного. Взятки брал. А может, ты стал бы прокурором?
— Иди ты к чертовой матери!
— Нет, ты скажи, хотел бы ты обвинять мужиков?
— Зачем мне обвинять мужиков? — спросил Судейский.
— Это работа прокурора. В своей жизни я больше всего видел, как обвиняли мужиков.
— Слушай! — Я пристально посмотрел на Йована. — Иногда ты сам не знаешь, что говоришь.
— Все мы тронутые, — возразил он. — Зачем мы вообще корчим из себя каких-то солдат? И тащимся все вместе? — Он скупо усмехнулся и как-то подозрительно взглянул на меня. — А ты как думаешь, красотка? — повернулся он к Аделе.
— В твоих местах есть горы? — спрашивал девушку старик.
— Есть, тянутся до самого моря. Правда, не такие высокие, как эти…
— А земля под пашню есть?
— Нет, да и под огороды ее немного.
Минер обычно не вмешивался в эти стычки. Он не хотел раздора. Но в такие минуты глаза его загорались волчьим блеском, и он был похож на вожака стаи.
А я все больше думал об Аделе. В этой веренице трудных дней она была мне видением из видений! Она становилась для меня с каждым днем привлекательнее. И даже худоба, казалось, ей к лицу. Утомительный путь не мог изменить цвета ее глаз, бездонных, как небо. И когда она идет рядом с Йованом, я не могу понять, что у них может быть общего. Она так красива! И, несмотря на голод, держится отменно. У нее гибкий стан взрослой женщины, а ноги, как у газели. Глаза, полные холодного огня, предостерегают и притягивают. Она мне кажется очень серьезной.
— Это пустынные края, — Судейский говорил так о родных местах Аделы.
— Прекрасно, — опять вмешался Йован. — Пусть коммунисты превратят их в цветущий сад.
— Не иронизируй! — предупредил его Судейский.
Но ведь немало продовольствия отняли коммунисты у бедняков на Неретве!
— Это было необходимо. Чтобы прокормить армию.
— Я и не собираюсь отрицать этого. Только мы лишили хлеба голь перекатную.
— Люди отдавали добровольно. С ними проводили разъяснительную работу.
— Брось! Какая там добровольность! Разве могли они не отдать?
— Им выдавали официальные расписки.
— Ох! — вскипел Йован. — Ты выводишь меня из себя! Ну, разумеется, выдавали расписки. А зачем они им, эти официальные расписки? Сходить до ветру? Ты забыл, как они выли и умоляли нас? Я, например, до сих пор помню, как одна мусульманка чуть с ума не сошла, когда у нее отобрали корову.
— Было и такое, — глухо произнес Судейский.
— Мы забирали последнее.
— Нет. Только половину.
— Половину от последнего мешка муки? А потом приходили другие и требовали свою половину. Могла ли дожить любая семья до нового урожая?
— Для себя они припрятывали, — заметил старик.
— А почему им приходилось прятать продовольствие? Потому что все отбирали — немцы, итальянцы, усташи, домобраны, четники. И бог! Он брал последним. А мы уже брали после бога. Те, кто побогаче, убежали в города, а бедняки остались. Да у богачей много и не возьмешь, они всегда успеют что-то спрятать. Те же, за кого мы бьемся, отдавали последнее, а сами ели траву и землю. Потом приходили наши противники и жгли их дома за то, что те «добровольно» нас кормили. А наши отряды распевали: «Где народное войско пройдет…» Ха, ха! Мы берем еду и скот, мы берем проводников, их из-за нас убивают, а мы поем: «Счастливой станет страна…»
