Джурица Лабович - Грозные годы
7
О капитане Ратко Гавриче по-прежнему ничего нового...
Основные удары враг наносил по Первой пролетарской бригаде. Верховный штаб непосредственно командовал ею до 1 марта 1942 года, когда в Чайниче была сформирована Вторая пролетарская бригада...
Колонна Первой пролетарской бригады продвигалась все дальше в глубь Восточной Боснии, а по стране из уст в уста передавались рассказы о настоящей народной армии, несущей стране освобождение. Бригада направлялась к Рогатице, где ее уже ожидал Главный партизанский штаб Боснии и Герцеговины и где к ней должен был присоединиться отряд Славиши Вайнера.
Темная, насыщенная влагой ночь обещала снова дождь со снегом, но вместо этого из долины подул холодный пронизывающий ветер. Снежный покров, почти непроходимый еще несколько дней назад, стал подмерзать, покрываясь твердой коркой.
В этой темноте люди уже с трудом различали отдельные предметы. Всю ночь они провели на марше. Утром, когда рассвело, повалили крупные снежные хлопья. Снежинки попадали на брови, ресницы, таяли и холодными каплями стекали по лицу.
Гаврош чувствовал страшную усталость от голода и непрерывного десятидневного марша. Веки его невольно опускались, голова тяжелела. Увидев впереди Риту, Гаврош прибавил шагу.
— Я хотел тебя кое о чем попросить, — обратился он к ней.
— Говори, слушаю тебя.
— Если мы встретим Хайку, сделай так, чтобы она осталась в нашей роте!
Рита усмехнулась и ничего не сказала. У нее были большие темные глаза и полные губы. Гаврош представлялся ей человеком сильной воли и большого мужества. Ей импонировали его дерзкая храбрость, нередко переплетавшаяся с мальчишеским озорством, честность. Ей казалось, что именно он был тем человеком, которого она всегда мечтала встретить.
— Хорошо, я сделаю все, что смогу, — наконец ответила она и поспешила вперед.
Утром они прибыли в Меджеджю.
Гаврош стоял в охранении на вокзале вместе с десятью бойцами 2-й роты 1-го батальона, когда к ним подошел Верховный главнокомандующий. Он несколько минут поговорил с партизанами, сообщил им последние сведения о противнике и отошел.
Через какое-то время у платформы со скрежетом остановился поезд из Фочи. Из вагонов стали выходить испуганные пассажиры.
— Вы что, партизаны? — спросил кто-то.
— Как видите! — ответил Гаврош.
Один из пассажиров — мужчина лет тридцати, в шляпе — расплылся в улыбке и, раскрыв объятия, хотел броситься к Гаврошу, но женщина, стоявшая рядом с ним, потянула его за рукав:
— Стой, Гойко, осел!
— В чем дело? — удивленно обернулся он.
— Куда тебя понесло? Усташи ведь тоже могут нацепить красные звезды!..
Гойко как будто ударили чем-то по голове. Он застыл на месте и недоверчиво посмотрел на весело улыбающегося Гавроша.
Пассажиры, среди которых было и несколько перепуганных домобранов[7] уже разошлись, когда на опустевший перрон спрыгнул еще один человек, среднего роста, атлетически сложенный, в длинном черном пальто и мягкой серой шляпе. Он сошел с поезда с другой стороны и быстро направился вдоль вагонов к выходу. Гаврош заметил его и, обежав поезд, преградил дорогу. Мужчина остановился и. посмотрел Гаврошу прямо в глаза. Гаврош прищурился. Неизвестный хотел уже идти дальше, но партизан движением руки задержал его.
— Позвольте мне пройти! — сказал мужчина.
— Мы должны проверять всех приезжающих, — ответил Гаврош.
— Я спешу!
— Мне тоже не хочется терять время попусту.
— Я не знаю, с кем имею дело, — продолжал человек, переведя взгляд на звезду на шапке Гавроша.
— Вы, кажется, бежали от кого-то?
— Может быть...
— Однако вы еще не предъявили никакого документа!
— Но и вы никак не доказали, что являетесь именно тем, за кого себя выдаете.
— Все-таки вы мне подозрительны и пойдете с нами в штаб!
— Именно этого я и хочу.
В это время к ним подошел высокий сухощавый командир взвода Тале Дрплянин.
— Предъявите документы! — настаивал Гаврош.
Незнакомец помолчал, взглянул на серьезное лицо Дрплянина и, поняв, что имеет дело с партизанами, ответил:
— Пусть кто-нибудь из вас отведет меня в Верховный штаб!
— Я как раз получил такой приказ! — неожиданно сказал Тале Дрплянин и слегка поклонился.
— Тем лучше! — улыбнулся Гаврош.
Неизвестный повернулся к Гаврошу и, протянув ему руку, сказал:
— Все в порядке!
— У вас ведь на лбу ничего не написано!
— Я вас ни в чем не упрекаю.
— Еще бы вы меня упрекали, если приехали из Фочи!
— Мне показалось странным, что вы пропускаете сюда домобранов...
— Они, конечно, собаки, но не все собаки кусаются, — ответил Гаврош.
— Вы черногорец? — спросил у незнакомца Дрплянин.
— Далеко Черногория... — ушел тот от прямого ответа.
— Далеко и солнце, да нас греет.
— А где здесь находится Верховный штаб?..
Тале повернулся к Гаврошу:
— Будь здоров, братишка!..
Гаврошу вспоминались марши по промерзшим тропам через горы и овраги. Грязь, бездорожье... Перед глазами его возникла извивающаяся по снегу колонна, которая упорно пробивалась вперед сквозь туманы и метели.
К нему подошла Рита. Кажется, она хотела что-то сказать, но, посмотрев в его отрешенное лицо, прошла мимо. «И хорошо, что не остановилась», — подумал Гаврош, у которого губы замерзли до такой степени, что казалось, он не сможет даже раскрыть рот.
Это было время, когда партизанские батальоны вели боевые действия на довольно большой территории, избегая затяжных боев. С каждым днем увеличивалось число партизан. Одновременно росли и усиливались местные партизанские отряды. Бойцы бригады проводили активную агитационную работу; ни в одном селе, куда прибывала бригада, не обходилось без митингов, политбесед, выступлений партизанской самодеятельности. Почти у каждого бойца бригады в рюкзаке можно было найти книги, многие вели дневники, писали стихи. Каждый батальон был в состоянии за одну ночь подготовить агитпрограмму, чтобы на другой день показать ее местным крестьянам.
Когда колонна подходила к Рогатице, Гавроша догнали трое бойцов из 1-го батальона. Это были Страдо Бойович, Мило Боричич и Хамид Беширевич.
— Давай познакомимся! — протянул ему руку Бойович.
— Вы хотите со мной познакомиться? — удивился Гаврош.
— Ведь ты — Гавро Гаврич? — спросил его другой боец.
— Да, я Гаврош! — улыбнулся он.
— А я Беширевич из 3-й роты 1-го батальона.
Бойович обнял Гавроша за плечи и, весело поблескивая черными глазами, спросил:
— Ты герой?!
— Герой ли — не знаю, но, во всяком случае, не трус!
— Комиссар бригады узнавал о твоем отце и брате. Он просил передать, что здесь, в Рогатице, их нет, но твой брат с остатками белградского батальона должен присоединиться к нам в ближайшие дни.
— Горчин?!
— Поздравляю, Гаврош! — сказал Боричич. Его загорелое лицо с широкими скулами, с которого никогда не сходила улыбка, сейчас светилось радостью за товарища.
— Спасибо вам! — ответил Гаврош.
Бойович взглянул на Беширевича:
— Ну что ж... Я думаю, поручение комиссара мы выполнили.
— Большое вам спасибо! И передайте, пожалуйста, комиссару бригады, что я никогда не забуду его внимания ко мне!
— Счастливо, Гаврош! — поднял сжатый кулак Хамид.
— Мы, наверное, пробудем в Рогатице несколько дней? — поинтересовался Гаврош.
— Об этом еще ничего не известно, — ответил Бойович.
— Я вижу, двое из вас мусульмане... — снова остановил их Гаврош.
— А разве это что-нибудь меняет? — улыбнулся Боричич.
— Наоборот! Мне кажется, это очень хорошо, что наша бригада состоит из людей самых разных национальностей и вероисповеданий.
Хамид вытащил из кармана сверток, развернул его, достал сало и угостил Гавроша. Гаврош поблагодарил его.
— А это придется по вкусу курильщикам! — сказал он, протягивая партизанам кисет...
День, проведенный в маленьком боснийском городке Рогатице, Гаврош, Воя, Лека и Шиля запомнили на всю жизнь. Идя по улице, они встретили группу командиров. Это был Верховный штаб в полном составе. Впервые в жизни партизаны видели Эдварда Карделя, Иво Лолу Рибара, Александра Ранковича, Светозара Вукмановича, Родолюба Чолаковича. Здесь же они познакомились еще с тремя революционерами — Славишей Вайнером (Дядей Романийским), Миланом Иличем (Дядей Шумадийским) и Мошей Пиядой (Дядей Янко). Позднее от связного 1-го батальона Шпиро Негатора они узнали, что из Рогатицы Кардель и Рибар должны выехать в Загреб.
— Отлично! — воскликнул Гаврош.
— Что же тут отличного, когда оба идут прямо в волчье логово? — покосился на него Шиля.
