Вячеслав Ворон - И тут случилась война
Если бы они могли знать, как ей хотелось быть рядом с мамой. Также успокаивать её и обнимать, ведь она так старалась добыть продукты семье, и ей очень хотелось оправдать оказанное доверие. Она все понимала, она же взрослая.
Наутро Ленку стало лихорадить и трясти. Ранняя весна и ветер сделали свое дело, и она заболела. Она позвала осипшим голосом маму. Но той не оказалось дома, мать с раннего утра, отыскав в комоде старое подвенечное платье, ушла на рынок в надежде выменять его на крупу или картошку. Сашка, Лёнька и Нинка тоже отсутствовали по причине обучения в школе. Ленка попыталась встать с кровати, но сил не хватило даже приподнять голову. Её знобило, тщедушное детское тельце содрогалось в конвульсиях. Она потеряла сознание. К полудню вернулась мама и позвала дочь. Не услышав ответа, решив, что та где-то бегает с мальчишками по двору, принялась стряпать обед. К обеду вернулись из школы Сашка, Лёнька и Нинка. Пройдя в комнату, где лежало бездыханное тело Ленки, Нинка закричала так, что Ленка очнулась из небытия и открыла глаза. На крик Нинки сбежалась вся семья. Увидев ее в постели, Анна по одному виду поняла, что Ленке нездоровится.
– Сашка, поди сюда, – сказала она. – Знаешь, где живет доктор?
Сашка закивал головой.
– Ну, коль знаешь, беги, милай, за ним. Вишь, Ленке совсем худо, кабы не померла.
Сашка стремглав удалился из дома.
– Нинка, неси сюды воды грел ой, не стой как истукан. Лёнька, а ты поди принеси мне самогону от Тамарки, крестной ейной, да её саму тож позови. Спасать надо Ленку. Ой, совсем захворала дитя моё, – запричитала Анна и приложила руку ко лбу Ленки.
Температура у Ленки поднялась огромная, термометров в то время в домах не водилось, но было и так понятно, что температура критичная. Ленка начала бредить.
Ей казалось, что она совсем маленькая-премаленькая, словно песчинка, а вокруг нее пространство такое теплое и очень большое. Такое большое, что глазами и не усмотреть. И она, песчинка, не понятным ей образом, вибрирует в этом пространстве, словно струна музыкального инструмента, который она видела на центральном рынке. И одновременно влетает в него, вылетая обратно назад, и мчится через него, оставаясь на месте. И пространство тоже как-то странно себя ведет, то сжимаясь до самой песчинки, а то, раздуваясь, как воздушный шар, устремляется во все стороны. Постепенно связь её с пространством становилась сильнее, и в какой-то момент все пространство осветилось яркими неоновыми красками, пронизывающими всю эту темную и теплую материю. Она испытала огромный прилив силы. Руки ее сжались, и Ленка, обхватив ими боковины, кровати привстала.
– Что «это» мама? – спросила она.
– Что, дочка? – переспросила Анна.
– Я вижу свет и яркие лучи, они идут оттуда, – она указала рукой на маленькое темное окно.
При свете керосинки окно вообще выглядело черной дырой.
– Успокойся, доченька, нет там никакого света, это тебе кажется, Боже праведный, – перекрестилась мать.
– Но я вижу!
В комнату вошла Нина с тазиком теплой воды и тряпками. Анна обмакнула одну из тряпок в воду и приложила ко лбу дочери. Ленка замолчала.
– Мам, а что с ней, она жить будет, уж больно бела? – поинтересовалась дочь.
– А мне почём знать, вот доктор придет, он и скажет, будет, али нет.
Нинка расплакалась и вышла из комнаты. Через полчаса пришла крестная Тамара с самогоном и бинтами.
– Что случилось, Нюр? Прибежал твой Лёнька весь в слезах и сказал, что Ленка померла. Как же так?
– Да не померла она, но слаба, очень слаба. Он-на смотри, кака бела.
– Ой, батюшки. И прямь бела. Захворало дитя. Дык за дохтором бежать нада.
– Побег Сашка. Давай свой первак, разотрем малость ее.
Крестная Ленки откупорила бутыль, оторвала часть бинта, вылила на бинт самогона и принялась сама растирать Ленку. За этим занятием ее и застал вошедший доктор.
– Что ж вы, гражданочка, делаете, зачем же вы трете девочку этим зельем?
– Дык она ж совсем горит, надо спасать, – ответила Тамарка.
– А кто вам сказал, что самогоном можно спасти. Самогон – вещь зловредная, может и сгубить. Интоксикация. Слышали такое выражение?
– Мы, товарищ дохтор, институтов не кончали и слов таких не знамо, но издревле обтирали себя самогоном, дабы тело спасти. Чтобы дух не ушел.
– Да уж, темный вы народ. Ладно, где у вас тут руки можно помыть?
– А здеся и обмой, – сказала Анна, указывая на тазик, принесенный Нинкой.
Доктор вымыл руки, вытер их полотенцем, аккуратно открыл свой портфель и достал стетоскоп. Водрузив его себе на шею и вставив в уши, он тут же принялся слушать Ленку. Его брови и глаза задвигались в такт вдоха-выдоха, то выражая тревогу, а то и недовольство. Через минуту он посмотрел через очки-велосипеды на двух женщин и произнес:
– Дела неважные, надо в больницу везти. Кто мать?
– Я, – покорно произнесла Анна, и в ее голосе улавливалась печаль.
– Есть на чем везти? – спросил доктор.
Анна развела руками.
– Есть! – прокричала Тамарка. – Нюр, у меня корова пока еще не издохла, пусть поработает. Запряжем ее в оглобли да повезем вдвоем.
– Втроем. Я поеду с вами в больницу, девочка крайне тяжела, подозрение на крупозное воспаление. Необходима срочная терапия, – вмешался доктор.
Прошел месяц. Анна в делах и заботах об остальных детях так ни разу ее не навестила. И времени не было, и сил не оставалось. Крестная, зайдя намедни к Анне, поинтересовалась о Ленке, да так и не услышав вразумительного ответа, удалилась восвояси. Анна была всецело занятая на хозяйстве, о Ленке даже не вспоминала. День у женщины начинался с первыми петухами и заканчивался глубоко за полночь. Иногда, она засыпала, склонив голову над столом с непотушенной керосинкой, и только легкое прикосновение обмякшей руки к раскаленному стеклу лампы вырывало ее из уз Морфея и возвращало к быту. Шли дни и месяцы, и Ленка, свыкшись и пообжившись в больнице, не только выздоровела, но и окрепла. Больница, в отличие от остальных объектов городской инфраструктуры, снабжалась продовольствием без задержек. И, будучи девочкой неординарных способностей, Ленка ела за себя и за того парня. После завтрака она обычно прохаживалась по коридорам, привечая персонал, или выходила во двор больницы, где были смонтированы рукодельные качели, на коих она каталась до обеда. Персонал клиники тоже привык встречать в коридорах веселую озорную девчонку со светлой копной волос и приветливой улыбкой. Она стала неотъемлемой частью социума клиники. При ней привозили новых больных, при ней увозили умерших в морг, при ней сменился главврач, ушедший по преклонному возрасту в мир иной, и она на правах постоялицы вместе с персоналом вышла проводить его в последний путь. При ней стали ремонтировать обветшалое здание, сохранившееся еще с дореволюционных времен, при ней построили новый хирургический корпус. За время пребывания в больнице Ленка умудрилась подхватить вшей от цыганчонка, привезенного с хутора, что на окраине города, с признаками желтухи. Признаки, однако, не подтвердились. Но цыганчонок остался жить в больнице. Это был маленький черноволосый парнишка лет десяти, с глазами-буравчиками и желтым цветом кожи. Из-за нее и подумали на желтуху. Парень был талантище. Каждый вечер для персонала клиники и для постояльцев, которых к тому времени набиралось человек этак двадцать, устраивал представление, где пел песни, показывал фокусы с картами и выполнял акробатические пируэты. Причем репертуар его менялся от его же настроения. Все девочки от семи и до пятнадцати лет, естественно, были влюблены в талантливого чернобрового паренька и по возможности пытались угодить ему во всем. Кто отдавал ему часть своего ужина, кто заправлял за ним постель, а кто и стул подставлял во время представлений. А он, словно цыганский барон, почивал на лаврах. Но лишь до того момента, пока вся больница не зачесалась. И когда обнаружились вши и их источник проникновения на территорию лечебницы, все разом рухнуло. И его господствующее положение, и его талант, и его вечерние представления. Главврач тут же приказал отвезти его на хутор, а всю клинику и ее постояльцев обработать дустом и обрить налысо. Вмиг рыжеволосые, белобрысые, каштановые и чернявые девчонки сделались похожими на мальчишек, с абсолютно гладкой макушкой и торчащими ушами. Не избежала этой участи и Ленка. Однако своей привлекательности от пострига она не утратила, а только приобрела более мальчишеский вид, с яркими веснушками на лице, которые придавали ей вид этакого озорника.
Минуло шесть месяцев с той поры, как Ленка заболела. И вот в конце осени, в дождливое утро, старшая медсестра позвала ее и спросила, не ждет ли она кого в гости. Ленка угрюмо опустила голову и тихо ответила:
– А кого мне ждать-то, с той поры, как я здесь, у меня только тетя Тамара была еще летом, и все.
– Ну, ступай вниз, там к тебе посетитель, – сказала медсестра.
