Э. Кордер - Охотник на оленей
Весь день он бесцельно бродил по городу. Наступил вечер. Ник не отдавал себе отчёта, ни где был, ни что видел. Очнулся на узенькой людной улице. Мерцавший свет ярко освещал бары. Солдаты гуляли группами, в форме и в штатском. Вьетнамцы всех возрастов громко, наперебой предлагали купить всё, что угодно от электросмесителей до женщин. Ник как бы не слышал их.
В центре квартала он вдруг остановился, затем опрометью бросился с тротуара на дорогу. Заревели сирены автомашин, велосипедисты и мотоциклисты махали ему кулаками. Увертываясь и извиваясь, он перебежал на другую сторону, пробежал несколько шагов по тротуару и хлопнул по плечу солдата, который шёл впереди него.
— Майкл!
Военный обернулся и посмотрел на него.
Ник отступил.
— Извините… я… обознался.
Солдат кивнул и пошёл дальше. Плечи у Ника опустились. Он осмотрелся и вошёл в бар «Душа Миссисипи». Там было полно народу, помещение тускло освещалось фонарями с пластмассовыми или бумажными красными абажурами. Вьетнамские девушки в бикини и тесных, с разрезами платьях танцевали с солдатами под оглушительную рок-музыку, а на помосте по обе стороны бара пара девушек в набедренных повязках трясла плечами и груями, крутила и виляла бедрами. Ник протолкался к бару, щурясь от густого дыма табака и марихуаны.
Какая-то миловидная девушка в плотно облегающем свитере посмотрела на него, затем подвинулась поближе. Она наклонилась и что-то прошептала ему на ухо.
Он оторопело уставился на неё.
— Что?
— Я покажу. Пойдём. Да пойдём же. — Она взяла его за руку и повела к лестнице в углу. — Совсем не так, как у себя дома с девушками, в США, сказала она.
Глаза у Ника внезапно наполнились слезами.
— Я покажу тебе особый, обалденный способ, — сказала девушка, направляя его вверх по лестнице за угол. — Совсем не так, как дома. Пойдём. Да идём же. С ума сойдёшь.
Она провела его в тесную комнатушку с одной лампой и пластиковыми занавесками в цветочек. На полу лежал изодранный матрас. В одном углу была куча одежды, ночной столик с электроплиткой. Рядом с ворохом одежды, в колыбельке, сделанной из деревянного ящика с надписью «Армия США», спал ребёнок. Она остановилась посреди комнаты, повернулась к нему, обняла его.
— Как ты теперь будешь меня звать?
— Линда, — ответил он глухо, как будто издалека.
Она засмеялась.
— Ну и зови меня Линдой, совсем как дома.
Ник поднял руки к верхней пуговице её кофточки, расстегнул и, помедлив, лихорадочно стал расстёгивать остальные. Он расстегнул пояс её брюк, опустился с нею на матрас. Он стоял на коленях перед ней, вглядываясь ей в лицо. Она улыбалась.
Внезапно он поднялся и подошёл к единственному в комнате окну, грязному от копоти. Раскрыл его. Оно выходило в тёмный переулок. Десятки старых кондиционеров гудели и жужжали в ночи. Солдаты с девушками прогуливались по переулку. Пронеслась пара мотоциклов. С рёвом промчался воинский джип. Прямо напротив он увидел старого вьетнамца с жидкой белой бородкой. Тот сидел на деревянной скамейке спиной к проволочной ограде небольшого заднего дворика какого-то здания. На расстеленном перед ним одеяле было несколько белых керамических слоников. Он поднимал руку, обращаясь к прохожим, предлагая купить слонов.
Ник посмотрел на девушку.
— Эй, — крикнул он. — Эй, тут слоны. Посмотри на слонов! — Слёзы катились у него по щекам.
Проснулся и заплакал ребёнок. Ник с ужасом посмотрел на колыбель и опрометью бросился прочь из комнаты.
— Подожди! — крикнула ему женщина с верхней площадки лестницы. Сначала заплати!
— Я не могу быть здесь, — ответил Ник, сбегая вниз по лестнице. — Не могу в комнате, где плачут дети!
Глава 5
Ночь. К северо-западу от города небо временами озарялось вспышками огня.
Накатывался гул артиллерийской перестрелки. Вдалеке выли сирены.
Ник брёл по узкой кривой улочке у реки. Прохожих совсем не было, лишь велорикши развозили солдат. В голове звенела пустота. Он вспотел, лицо воспалилось, но его бил озноб. Он монотонно мычал себе под нос:
— Эй, эй, вот дует ветер. Эй, эй, вот идёт снег. Эй, эй, вот идёт дождь…
Резкий звук выстрела заставил его обернуться и присесть. Взгляд заметался по сторонам. Никого. Выстрел раздался откуда-то из кучки деревянных домишек через дорогу. Дома стояли за высоким забором из гофрированного железа и только крыши и карнизы виднелись над ним. Послышался шум и возгласы, большей частью — на вьетнамском. Не отрывая взгляда от забора, Ник медленно перешёл улицу, некоторое время постоял у ворот, затем открыл и вошёл во двор. В домах не было света, за исключением последнего, у самой реки. У дверей висел фонарь, и за занавесками мерцал свет. Ник прошёл по двору. Когда-то тут был ухоженный сад. Хотя цветов и сейчас было много, они еле пробивались сквозь сорняки и высокую траву. Всё вокруг запущено. Он подошёл к кусту бугенвиллии и посмотрел на землю. Друг на друге, распластавшись, лежали три трупа. Все были вьетнамцами, в голове у каждого — кровавая рана. Открылась какая-то дверь. Двое плотных вьетнамцев вышли из дома, волоча между собой чьё-то тело. Оттащили его к кусту и бросили в общую кучу. То был американец в штатском, примерно одного возраста с Ником. В правом виске у него зияла дыра с черными краями. Левая сторона головы изуродована.
Вьетнамцы посмотрели на Ника, но ничего не сказали и снова ушли в дом.
— Вы, кажется, чем-то взволнованы? — раздался рядом с ним чей-то голос с лёгким французским акцентом. Ник обернулся.
Рядом с «альфа-ромео» у дерева с пышной листвой стоял высокий человек в белом костюме и льняной рубашке с открытым воротом.
Помедлив немного, Ник спросил:
— Они там делают это ради денег?
— Ну, конечно. Иногда ради больших денег. Естественно, я сам не практикую такое рисковое дело. Не хватает выдержки. — Он смущённо улыбнулся. — Но я всегда… как бы это сказать… стремлюсь к таким необычным вещам.
Он нагнулся к машине и вынул оттуда бутылку шампанского и полированный серебряный стакан.
— Может, шампанского?
Ник покачал головой.
— Ну, что вы. Не говорите «нет». Когда человек отказывается от шампанского, он отказывается от жизни. — Он налил полный стакан и подал его Нику. Кивнул головой в сторону дома. — Вы когда-нибудь раньше видели такое?
— Там, на севере. — Ник отпил из стакана.
— Ну, да. Конечно. Позвольте представиться. Жюльен Гринда. А вы?
— Ник.
— Ник? Удивительно! У меня двоюродного брата зовут Николас, а племянника — Николай. Так что вы, как говорится, свой.
Из дома донёсся пистолетный выстрел, за ним последовали шум и возгласы.
— Мне надо идти.
— Но вам следует зайти.
— Нет, я…
— Ну я прошу.
— Мне надо идти, — повторил Ник.
Жюльен улыбнулся.
— Чего бояться после такой войны? Война — это просто шутка, глупость. Он снова наполнил стакан Ника.
Ник опорожнил его одним большим глотком и вернул стакан.
— Я иду домой, шеф.
Жюльен понимающе улыбнулся.
— К девушке, которая ждёт…
— Да.
— Естественно, — сказал Жюльен. — Я плачу своим игрокам американской валютой.
Однако, если вы предпочитаете немецкие марки или швейцарские франки, то, это, конечно, можно будет устроить.
— Не на того напал, шеф.
— Но вам нужно зайти.
— Нет, — нерешительно ответил Ник.
— Дорогой друг! Но ведь в этом нет ничего плохого. Я прошу!
Он взял Ника за руку и направился с ним к дому.
— Конечно, это вам не Гранд-отель, но, тем не менее, даже для Сайгона это весьма исключительно. Такое нельзя пропустить. Я так надеюсь. — Он открыл дверь и слегка поклонился. — После Вас.
Поколебавшись, Ник вошёл в дом. Жюльен провёл его по узкому холлу, по обеим сторонам до потолка заставленному ящиками французского вина и шампанского, американского спиртного и коробками сигарет. Они вошли в довольно большое помещение, в котором было полно вьетнамцев, около десятка американцев, азиатов из разных стран и несколько европейцев. В комнате стоял низкий, напряжённый гул голосов взволнованных людей, они сновали в толпе, делали и отмечали ставки.
Комната освещалась лампой в 300 ватт, висевшей без абажура прямо над столом. В её свете сидели два вьетнамца с ритуальными повязками на голове. Несколько высоких плотных азиатов с бесстрастными лицами и сложенными на груди руками стояли у стен, наблюдая за зрителями. По пистолетам на поясе в них можно было узнать местных блюстителей порядка.
У стола стоял худощавый китаец с револьвером. Он что-то объявил по-вьетнамски, на каком-то другом азиатском языке, по-французски и затем перешёл на английский.
— Господа, — сказал он. — Игра сделана.
