Михаил Аношкин - Уральский парень
Слева хлопнул выстрел. Балашов инстинктивно вздрогнул, повернулся. Проселочную дорогу пересекла чья-то тень. Над лесом вспыхнула красная ракета. Вот почему так уверенно кружились стервятники! Ждали сигнала!
Балашов, не раздумывая, кинулся туда, откуда стрелял ракетчик. Прямиком, через колючие заросли сосняка, сквозь орешник. Ветки больно хлестали его, а сухая паутина неприятно опутывала лицо. Враг не мог уйти далеко. И в самом деле, выбежав на лужайку, Балашов увидел его. Не чувствуя погони, тот быстрым шагом пересекал лужайку, намереваясь скрыться в кустах.
Балашов нажал гашетку автомата. Хлестнула короткая очередь. Ракетчик оглянулся — и старшина узнал Макаркина. В следующую же секунду Макаркин, как заяц, вильнул в сторону и в два прыжка очутился в кустах. В лагере ухнули первые взрывы. Лес наполнился оглушительным треском и ревом. Балашов, вовсе не думая, что Макаркин тоже может открыть стрельбу, мчался вперед. Но Макаркин не стрелял. Вернее всего он считал, что преследует его не один Балашов, а по крайней мере до десятка партизан.
На некоторое время Балашов потерял его из виду. Остановился возле просеки и стал зорко осматриваться. Нигде никакого движения. От обиды сжалось сердце: упустил. Но тут Макаркин сам выдал себя: выскочил на просеку метрах в трехстах от Балашова. Опасливо оглянувшись в обе стороны просеки, юркнул в лес.
А самолеты тем временем; построившись в круг, один за другим пикировали на лагерь. Стоял невероятный грохот.
Старшина пересек просеку и побежал наперерез Макаркину. Скоро между сосен замелькала его сутулая спина. Макаркин тоже заметил преследователя и, выстрелив из карабина, прибавил ходу. Нажимал и Балашов. Расстояние между ними сокращалось. Сутулая фигура перебежчика то мельтешила между сосен, то ныряла в подлесок.
— Стой, гад! — кричал Балашов. — Все равно не уйдешь!
Опять попалась давно не езженная лесная дорога. Она круто спускалась с бугра и врезалась в болото. Болотце было узенькое, поросшее ольховником и березкой. В том месте, где его пересекала дорога, был настлан кругляк. Миновав болотце, дорога взбиралась на бугор, вонзалась в кондовый сосновый бор и терялась там.
Макаркин, не оглядываясь, промчался по настилу кругляка. Старшина дал вдогонку длинную очередь, но промазал. Макаркин скрылся в лесу. Балашов тяжело протопал по гати, поднялся на бугор и опять увидел мелькающую между стволов фигуру. Подлеска здесь не было, и это облегчало преследование.
— Не уйдешь, — тяжело дыша, процедил сквозь зубы старшина. — Мы с тобой посчитаемся, гадюка!
Кто-то навалился на Балашова сзади, ударил тяжелым по голове. Острая боль пронзила его насквозь. Вскрикнув, старшина упал, теряя сознание.
9
В себя пришел вдруг, будто вынырнул из вязкой, как болотная тина, тьмы. Сразу почувствовал на лице ласковые лучи солнца и нежное дыхание слабого ветерка. Сквозь назойливый шум в голове услышал беззаботное попискивание пичужек. Хотел приподняться, но руки были связаны за спиной.
— А, проснулся, товарищ командир, — произнес насмешливый голос. Балашов скосил глаза. Рядом сидел Макаркин и курил. Старшина подумал: «Почему здесь Макаркин? Ах, да!» И вспомнил все. Увлекшись погоней, забыл об осторожности. «Что же они хотят со мной сделать?» — размышлял старшина, морщась от боли. Ныла рука, в голове звенело.
— Крепко ты спал, — насмешливо продолжал Макаркин. — Думал, не проснешься. — Потом зло добавил: — По мне, лучше бы ты не просыпался. Будь на то моя воля, я бы тебя все же поскорее отправил к праотцам, — разглагольствовал Макаркин. — Вообще-то я против тебя ничего не имел. Другому ты дорожку перебежал, земляку своему. Халява он, твой земляк. Столкнулся с тобой и перетрусил. Вишь какое дело.
«Как же его зовут?!» — мучился Балашов, как будто это имело какое-то значение. Спросил все-таки.
— Тебя как зовут, Макаркин?
— А что? На том свете похлопотать за меня желаешь? В рай определять не старайся, не пустят. А в ад и без блата попаду. На всякий случай все же запомни: Иваном зовут.
— Запомню. За тебя, по-моему, уже хлопочет Кукушкин.
— Ха, Кукушкин! — засмеялся Макаркин. — Тряпка! Как огня боялся меня. А я ему напомнил лесную сторожку. И еще кое-что. С тобой мы и раньше встречались, командир. Не помнишь?
— Мало ли цуциков приходилось встречать!
— Цуциков! Колупни-ка память. Сорок первый год под Барановичами. Когда наш эшелон расхлестали «юнкерсы». А? Правда, я вовремя смылся. Ты вспомни!
Балашов напрягал память: в самом деле, когда же он встречал этого косоглазого типа? Никак не мог припомнить. Во-первых, миновало два года. А во-вторых, Балашов мало общался с конвоируемыми, да и общаться-то было некогда: через полутора суток эшелон, принятый в Слониме, разбомбили.
— Я тебя тогда по усам запомнил, — прервал размышления Макаркин. — Они у тебя, как у таракана. Ты меня тогда чуть на тот свет не отправил. Твоя пуля бок саданула. Ладно вскользь, а то бы мне с тобой и посчитаться не пришлось.
«А-а! — наконец вспомнил Балашов. — Теперь ясно».
То была первая ночь после выезда из Слонима, тревожная ночь. Эшелон с заключенными, который конвоировала рота, плелся медленно, часто останавливался. По обеим сторонам насыпи брели беженцы, их было много, кое у кого за плечами виднелись белые узлы. В звездном небе навис нескончаемый гул вражеских самолетов. На западе полыхали зарницы пожаров и слышалась канонада. Старшина сидел у двери на чурбаке и вглядывался в тревожную муть ночи.
Где-то недалеко, на шоссе, раздались взрывы: видно, самолет наугад сбросил бомбы. Эшелон дернулся, остановился. Стоял долго, сказали, что впереди поврежден путь. Занимался рассвет. Беженцы обгоняли эшелон. И вдруг где-то на середине эшелона грохнул выстрел, раздался крик. Балашов выпрыгнул из вагона и побежал, на ходу расстегивая кобуру. Повыскакивали и бойцы караульного взвода. Балашов заметил человека, стремившегося сбросить защелку и открыть теплушку. Торопился, а защелка была крепкой. Тогда человек нырнул под вагон, кинулся к лесу. Старшина стрелял в него, бежал что есть духу, стараясь догнать беглеца. Не догнал. А тот, достигнув опушки леса, погрозил старшине кулаком и исчез. Выяснилось, что заключенный по кличке Варнак, выломал из пола доску, вылез: благо поезд часто останавливался. За ним потянулось еще несколько человек. Варнак решил открыть соседний вагон, в котором был его дружок. Незаметно пробрался на тормозную площадку, кинулся душить задремавшего часового, но тот успел выстрелить. Варнак исчез, а с ним еще несколько человек.
— Ну, что молчишь? — усмехнулся Макаркин. — Или затемнение еще не прошло?
— Варнак?
— То-то! — удовлетворенно произнес Макаркин. — Угадал.
Странно: слышать слышал об этом Варнаке, а увидеть привелось только сейчас. Вот ведь как случается.
Да, Варнак прав: он вовремя смылся. Когда рассвело, «хейнкель», появившийся почему-то с востока, сбросил на эшелон две бомбы, но они упали в стороне. Надо было что-то решать, тем более, что поврежденные пути обещали исправить нескоро. Если и исправят, то надолго ли? Командир роты дал команду разгрузить эшелон, отвести заключенных в лес. Однако было уже поздно. С запада, нарастая, послышался тягучий утробный звук. На голубом небе вспухли, приближаясь, девять зловещих мух — «юнкерсы». Как развивались события дальше, Балашов сейчас помнил смутно: времени прошло порядочно… В память врезался такой эпизод. Балашов широко распахнул дверь и как-то невольно, в силу нервного напряжения, выхватил взглядом только одно лицо: продолговатое, с крупным носом и низким лбом. На этом лице застыла презрительная улыбка.
— Выходи! — крикнул старшина, и продолговатое лицо повернулось к нему с гаденькой ухмылочкой: что, мол, прижало вас, забегали? Над головой возник надрывный, пронзительный визг бомбы, и взрыв пахнул на Балашова чем-то горьким, ударил в затылок сухим горячим песком. Кто-то завопил, раздались крики, ругань, проклятия. Старшина упал, скатился под откос, кто-то наступил ему на ногу. Ухнул второй взрыв, третий и заплясала-задергалась земля — ад кромешный. В какой-то миг, когда все смолкло, Балашов вскочил и кинулся к лесу, куда бежало еще несколько человек. А возле эшелона опять загрохотали взрывы. Балашов бежал к лесу, не оглядываясь, туда, где часом раньше скрылся Варнак.
Эшелон расколотило в щепки. С Балашовым оказалось десять бойцов и лейтенант из второго взвода. Возле них толпилось человек пятнадцать заключенных: они не хотели никуда уходить без охраны. Один из заключенных, чернявый парень лет двадцати пяти, подошел к Балашову, взглянул на него своими черными пронзительными глазами и спросил:
— Что будемо робить, гражданин начальник?
— Ждать, — сухо отозвался Балашов: он хотел подождать, может, кто еще появится из роты, и приказал двум бойцам встать на караул возле уцелевших заключенных. Чернявый собрался было отойти к своим, но услышав приказание старшины, обернулся, сказал тихо:
