Михаил Аношкин - Уральский парень
— Пойдем к Кареву, — сказал Балашов. — Дело тут нечистое, надо рассказать. Может, Карев и Терентьев что-нибудь придумают.
Миронов согласился, и они направились в штаб.
7
Карев выслушал Балашова внимательно, сидя на чурбаке. Терентьев, заложив руки назад, прохаживался возле шалаша, хмурился. Потом коротко спросил:
— А карты причем?
— Разрешите? — обратился Миронов. Карев молча кивнул головой, разрешая.
— Дешевый прием, товарищ командир, — начал Миронов. — Бывшие уголовники. Приходилось сталкиваться. Удалось однажды выследить перебежчика от немцев. Хотели задержать, но повременили. Может, наведет на какой-нибудь след? Русский, в офицерской форме. Углубился в наш тыл, туда-сюда мотался, пока не нашел, кого искал. У нас же на контрольно-пропускных пунктах всегда полно народу, особенно на больших дорогах. И вот этот лазутчик сделал вид, что ему тоже куда-то надо ехать. И чтоб ждать нескучно, давайте, мол, ребятки, в картишки перекинемся. В подкидного дурака. Играть кончили — и кто куда. Офицер обратно. Мы его за шиворот. Остальных партнеров тоже задержали, троих. Двоих сразу же отпустили: случайные. У третьего нашли девятку пик. У офицера в колоде не хватало именно девятки пик.
— Ну и что? — заинтересованно спросил Карев.
— Перед игрой в колоде не было девятки червей. Она находилась у того, кого разыскивал лазутчик. Во время игры обменялись девятками. Девятки оказались паролью и шифровками.
— Какое отношение это имеет к делу? — недовольно спросил Терентьев.
— Прямое, товарищ командир. В этой колоде карт не хватает девятки крестей. На бубновом валете наколы. Таким путем Макаркину кто-то дал задание сообщить немцам о предполагаемой диверсии.
— Шишкин дал задание, — убежденно вставил Балашов. — Здесь его знают как Белявцева.
— Примитив! — поморщился Терентьев.
— Конечно, — согласился Миронов. — У фашистских разведчиков очень сложная и совершенная система паролей и шифров. Ну, а уголовники держатся для черновой работы, они пользуются своим блатным способом. Хозяев это устраивает.
Некоторое время все молчали. Потом Карев поднялся, поблагодарил Балашова, Миронова и отпустил их. Когда друзья ушли, Карев обратился к Терентьеву:
— Серьезное дело, Михаил Денисович. Не понимаю твое недоверие. Я тебе еще вчера говорил о Белявцеве. А теперь ниточка привела к мерзавцу Макаркину, от него — к полицаям.
— Но Белявцев! — воскликнул Терентьев. — Не верится!
Долго думали командиры, как им теперь быть. Если Балашов не ошибся, — а он не должен ошибиться, не такой человек, — то дело тревожное: к партизанам затесался враг, замаскированный, а потому вдвойне опасный. Терентьев сейчас вспомнил одну тяжелую историю, происшедшую нынешней весной. Отряд, измученный большими переходами по весенней распутице и боями, укрылся, наконец, в лесные дебри: необходимо было дать бойцам передышку и по возможности пополнить боеприпасы — недалеко находились тайные склады. Ни одна душа не знала место стоянки. Однако немцам каким-то путем удалось пронюхать об этом, они обложили лагерь с трех сторон (четвертая была сильно заболочена) и утром неожиданно пошли в атаку. Создалось критическое положение, но Терентьев сумел-таки вывести отряд по болоту: нашелся проводник, который знал невидимые тропы.
Весна нынешнего года вообще была трудной для партизан. Гитлеровцы, готовясь к летнему наступлению, бросили несколько дивизий на прочес лесов. Поэтому Терентьев тогда подумал, что отряд фашисты, вероятно, выследили: их разведка шла по пятам партизан. Но мелькнула мысль и о том, что, возможно, к отряду примазался лазутчик. Мысленно всех бойцов перебирал, советовался с комиссаром: кто бы мог быть? Но люди проверены в боях и походах, испытаны огнем и кровью.
Сейчас ожили детали весенней истории. Нет, не могли тогда немцы выследить партизан: меры предосторожности всегда принимались самые тщательные. Следовательно, оставалось одно… В тот раз боковое охранение задержало какого-то партизана, будто бы заблудившегося в пяти шагах от лагеря. Неужели это был Белявцев? Как же он появился в отряде? Да, разведчики отбили его у полицаев. По рассказу самого Белявцева, шел он из города, чтобы найти партизан: житья не стало от оккупантов. Работал на ремонтном заводе. Не работа — каторга. Чуть что неладно — расстрел. Чем помирать зря, надумал податься в лес: не найдет партизан — один будет драться с фашистами. Да вот на полицаев напоролся. Они вели его к своему начальнику. Разведчики помешали. Как могли, проверили: правду говорил Белявцев. Партизаном он оказался исправным, порой отчаянным: лез в самое пекло. Иначе он вести себя не мог — сразу бы его раскусили. Теперь оказывается, что это вовсе не Белявцев, а какой-то Шишкин, о нем тюрьма скучала еще до войны. Терентьев сказал Кареву:
— Я вызову Белявцева. Посмотрим.
Белявцев явился вскоре, делая вид, что вызов мало задел его, но острый глаз Карева сразу разгадал так старательно скрываемое волнение. Карев начал допрос первым, чтоб не дать Белявцеву опомниться.
— Мой командир роты Балашов, — сказал Карев, не спуская глаз с Белявцева, — доложил, что твоя настоящая фамилия Шишкин. Верно?
Еле заметно сузились коричневые глаза — вот и все, что заметил Карев. Ни мускул не дрогнул на лице. Белявцев даже улыбнулся:
— Я с таким же успехом могу обвинить в этом Балашова. Может, он Шишкин, а не я?
— Тогда почему ты молчал?
Этот, казалось, простой вопрос несколько сбил с толку Белявцева. И тут вступил Терентьев.
— Послушай, Белявцев, ты помнишь, в марте нас окружили каратели?
Белявцев уже овладел собой и спокойно повернулся к своему командиру:
— Еще бы!
— Ты, кажется, тогда заблудился? Или я спутал тебя с кем-то?
Белявцев быстро вскинул глаза, вздрогнул, встретившись с пристальным взглядом командира, что-то хотел сказать, но Терентьев опередил:
— Вспомнил: это же был ты!
— Неправда! — дрожащим голосом произнес Белявцев. — Неправда!
Карев помахал колодой карт, которые подобрал Миронов:
— Твои?
Белявцев понял, что попался. Карты были у Макаркина. Влип косоглазый Варнак, потащил за собой, раскололся сволочь. Автомат висел у Белявцева за спиной. Секунда решала главное: жить или нет. Белявцев неожиданно отпрыгнул в сторону, стараясь в это время перевести автомат на грудь, в боевое положение. Но маневр не удался. Бойцы охраны, предупрежденные о возможности такого исхода, стремительно налетели на бандюгу и, после короткой борьбы, заломили ему руки за спину.
Терентьев брезгливо поморщился и приказал:
— Уведите в шалаш. Караульте зорко: волк матерый.
— Дела-а, — задумчиво проговорил Карев. Терентьев молчал угрюмо.
8
Балашов проснулся от того, что рядом закашлял Остапенко. Вместе со сном оборвалось что-то в высшей степени приятное и горькое в то же время. Да, кажется, он побывал в родном городе. Привел Галю к себе домой, и мать плакала от радости… Галя зачем-то взяла веник и начала подметать пол. В мусоре очутились игральные карты, которые бросил Макаркин…
Через дыру перекрытия шалаша был виден голубой лоскуток неба. Тревожные мысли снова вернули старшину к суровой действительности. Привычная сосредоточенность овладела им, однако какое-то робкое, но радостное чувство то и дело напоминало о себе. Балашов не сразу сообразил, откуда взялось это чувство. Но вспомнил таки: вчера же он встретился с Мироновым!
— Остапенко, — позвал Балашов. — Иди скажи дневальному, чтоб поднимал хлопцев. Я сейчас приду.
— Добре, — отозвался Остапенко и вылез из шалаша. В то самое время, когда Балашов сидел на лежанке, осторожно ощупывал плечо больной руки, послышался приглушенный расстоянием гул самолетов. Гул нарастал, приближаясь. По звуку старшина определил — немецкие. Будто надрывно и звонко стонала туго натянутая струна: зрумм-зрумм-зрумм.
Балашов, прихватив автомат, вылез из шалаша. Самолеты гудели над лагерем. В просвете между сосен старшина увидел их — летели они на небольшой высоте. Тенью промелькнуло одно звено, второе, третье. Наверно, с бомбежки возвращаются. Гул стал удаляться. Но все же надрывное позванивание струны опять усилилось. Самолеты снова приближались, теперь уже с запада. Видно, те же самые. Что они ищут? Вскоре стало ясно: гитлеровские летчики отыскивали партизанский лагерь. Партизаны присмирели, прекратилось всякое хождение, настороженно ждали.
Слева хлопнул выстрел. Балашов инстинктивно вздрогнул, повернулся. Проселочную дорогу пересекла чья-то тень. Над лесом вспыхнула красная ракета. Вот почему так уверенно кружились стервятники! Ждали сигнала!
Балашов, не раздумывая, кинулся туда, откуда стрелял ракетчик. Прямиком, через колючие заросли сосняка, сквозь орешник. Ветки больно хлестали его, а сухая паутина неприятно опутывала лицо. Враг не мог уйти далеко. И в самом деле, выбежав на лужайку, Балашов увидел его. Не чувствуя погони, тот быстрым шагом пересекал лужайку, намереваясь скрыться в кустах.
