Исай Лемберик - Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика)
Надо было подниматься по косым, шатким ступеням.
Двое парашютистов были ранены осколками гранаты, но не покинули товарищей:
— Наверху перевязку сделаем…
Теперь, когда десантники стреляли снизу, пули то и дело попадали в зевы колоколов, и медь глухо отзывалась на каждое попадание.
— Ура! — закричал Демин, когда до последней площадки остался один лестничный марш.
— Ура! — подхватили его товарищи.
Через мгновение все было кончено. Демин и его друзья достигли верхней площадки. Немецкие автоматчики — их здесь было трое — были убиты. Один лежал в проеме стены, как бы еще прицеливаясь в парашютистов, засевших на крыше соседнего дома. Другой свесился головой со ступенек лестницы. Третий закрыл руками голову, будто защищался от удара…
Демин дернул — не удержался — за веревку, привязанную к языку колокола.
Бомм!.. Густой басовый звук поплыл над безлюдным Мятлевом, оповещая об успехе Демина и его друзей.
— «Кольчугинский завод», — прочитал Демин слова, выгравированные вязью на кромке колокола. — Вот где земляка встретить пришлось. — Он еще раз дернул за веревку: пусть капитан Старчак услышит, что все в порядке.
Десантники уже сбегали вниз, а над Мятлевом все еще стоял гул колокола, отлитого в Кольчугине.
Когда колокола стихли, галки уселись на кресты, и их грай долго был слышен парашютистам.
Небо заволокло тучами, стало темно, и по дороге, крышам, спинам забарабанил крупный дождь.
Проклиная непогоду, Демин и его друзья возвращались в отряд. В одной деревне они зашли в дом, чтобы переждать ливень.
Старчак, проезжая через деревню, услышал музыку. Она доносилась из раскрытого окна.
Капитан вбежал на крыльцо и распахнул дверь, держа высоко над головой гранату.
— Фу ты, черт! — выругался капитан, увидев Бедрина, Демина и Бурова, слушающих патефон.
— Нашли время! — упрекнул их Старчак.
— Мы недолго, — стал оправдываться Демин. — Жалко пружина лопнула: приходится пальцем вертеть диск… Хорошая музыка.
— Марш отсюда! — приказал капитан. — И чтобы все как есть осталось.
Он вспомнил чувство неловкости, какое испытал, зайдя в домик дорожного мастерами ему было досадно, что его люди хозяйничают в чужой избе.
Словно уловив мысли капитана, Демин сказал глухо:
— Все равно сюда немцы придут… Старчак посмотрел на него:
— Значит, поэтому можно врываться в чужой дом? Демин поставил патефон на комод, Бедрин, щелкая шпингалетами, закрыл окна.
— Вот так, — сказал капитан и вышел из дома. Успешно действовали все боевые группы. Несколько вражеских автомашин подорвалось на минах, и в течение всей ночи и следующего дня немцы не отваживались двигаться по шоссе.
Не раз принимались они бомбить участок обороны.
Двухкилевой самолет со свистом снижается почти до самой земли и, когда кажется, что ему уж не выйти из пике, круто берет вверх. Зияет глубокая яма след бомбы;
— Редеют наши ряды, Андрей, — сказал возвратившемуся из Стрекалова Кабачевскому капитан Старчак. — Не знаю, как в тех группах, которые мы выслали на разведку и в тыл, а здесь, на шоссе, считая нас с тобой, осталось всего сорок четыре человека.
— А было сколько?
— Двести…
На шестые сутки со стороны Медыни, с востока, на шоссе показались мотоциклы, бронемашины, грузовики с пехотой. Это шла на выручку старчаковцам моторизованная бригада, посланная командованием Западного фронта.
13Борис Петров, раненный на Извере в руку, не захотел покинуть отряд Старчака, ехал в кузове грузовика вместе с Бедриным, Васильевым, Кузьминой, Буровым, Деминым, командиром отделения Артамоновым, Улмджи Эрдеевым, который тоже не пожелал лечь в Подольске в госпиталь. Капитан Старчак сидел в кабине и спал, прислонившись небритой щекой к плечу водителя.
Когда на контрольно-пропускных пунктах, которые встречались тем чаще, чем ближе подъезжал автомобиль к Москве, требовали проездные документы, шофер доставал маршрутный лист и вполголоса объяснял что и как. Но напрасными были предосторожности заботливого водителя. Капитан спал так крепко, что до самой Москвы ничто не смогло бы разбудить его. Он проспал Верхние Котлы, Даниловскую площадь, не заметил, как доехали до Серпуховки, и только на Каменном мосту проснулся: зазнобило от резкого ветра.
Столица, с частыми надолбами на дорогах, с забитыми окнами магазинов, суровая и строгая, и Петрову, и Кузьминой, видевшей Москву только в кино, и Старчаку, который не раз бывал здесь, — всем парашютистам показалась особенно дорогой и близкой.
По приказанию капитана шофер поехал через Красную площадь, хотя ради этого пришлось сделать крюк. Старчак велел водителю ехать помедленнее, он глядел на площадь, на Кремлевскую стену, на Мавзолей… Все: и ровная брусчатка площади, и древний кирпич Кремлевской стены, и пологие крыши дворцов — все было покрыто краской, замаскировано. Но разве мог камуфляж скрыть от влюбленных в Красную площадь парашютистов ее неповторимые черты?
Проезжая по одной из улиц, Старчак увидел нарядные витрины парфюмерного магазина, почему-то не прикрытые щитами.
— Погоди малость, — сказал капитан водителю. Через минуту Старчак вышел из магазина, держа в руках две картонные коробки.
— Это вам, — сказал он Кузьминой, — а это — моей Наталии Петровне.
Кузьмина не удержалась и раскрыла коробку. Там, в обтянутом голубым атласом футляре, сверкали флаконы духов и одеколона, лежали в углублениях мыло и пудра.
— Набор «Молодость», — прочитал этикетку Борис Петров.
Кузьмина, чуточку растерявшаяся, стала благодарить Старчака:
— Ой, спасибо, Иван Георгиевич! У меня такого никогда не было…
Вечером того же дня, получив указания в Штабе Военно-воздушных сил, капитан отправил бойцов на дачу Горького, а сам поехал на один из аэродромов, расположенных за Москвой. Там базировался Первый бомбардировочный полк, который неделю назад стоял в Юхнове. Надо было договориться о будущих десантных полетах.
Старчака встретили как дорогого гостя. Командир полка все благодарил;
— Как славно, что твой Балашов самолет из Юхнова пригнал. Он, говорят, пять кругов над Тушинским аэродромом сделал, прежде чем сесть решился. Ведь впервые на такой машине…
Старчак, собравшийся было наговорить командиру полка много резких слов за то, что не предупредил там, в Юхнове, о вылете, только и мог сказать:
— Вы нас огня и воды лишили, без всего оставили… Так не годится. Тот смутился:
— Ладно, ладно, мы еще вернемся к этому вопросу.
На даче, где расположились на отдых парашютисты, встретившись за ужином с Балашовым, капитан пошутил:
— Видно, придется тебе в летчики переквалифицироваться.
— Только бы взяли.
— А как ты взлетел?
— Взлететь — это не шутка. А вот сесть…
— Ты же сел.
— Зато страху натерпелся! Глянул на взлетно-посадочную полосу — и сердце замерло: то и дело поднимаются и приземляются самолеты. Сбросил вымпел с запиской: «Освободите полосу полностью, сажусь впервые…» Дежурный по полетам, наверно, не понял, в чем дело, но на всякий случай мое требование выполнил. Пошел я на посадку, но промазал. Сам понимаешь, не чувствую высоты на такой большой машине, это ведь не У-2. Опять надо заход делать. Только на пятый раз получилось, сел как полагается.
— Знаешь, Иван Георгиевич, — вздохнул Балашов. — Ты ведь правильно мою мечту определил. В летчики я хочу, в штурмовики. Отпустишь, а?.. С такой яростью воевать буду, представить себе не можешь.
— Отпущу, — ответил капитан, и добавил: — Трудное это дело.
— Значит, отпустишь? — переспросил Балашов.
— Летай! Только вымпелы точнее выбрасывай.
Старчак долго рассказывал мне о Балашове, о его мастерстве и отваге. Сообщил он и такую подробность. 18 августа 1933 года, когда в Москве в первый раз праздновался День авиации, двадцатидвухлетний Балашов выполнил затяжной прыжок. И таким захватывающим было это зрелище, что многие молодые люди тоже решили стать парашютистами.
— Ну вот, — сказал Старчак, — как же я мог не отпустить Балашова?.. Взял он свой вещевой мешок, попрощался с товарищами и в тот же день уехал.
«Дача Старчака» расположилась на даче Горького.
Большой дом с белыми колоннами стоял на крутом берегу старицы Москвы-реки, и, выходя на террасу, Старчак любовался открывающимся отсюда видом. Даже тогда, когда осень сорвала листву с деревьев, окрасила луга в бурый цвет, а небеса — в серый, — даже тогда трудно было оторваться от печальных далей…
Из политотдела дивизии прислали несколько пачек газет — за весь октябрь, и Старчак читал номер за номером. В «Правде» от одиннадцатого числа он увидел небольшую заметку о том, как его отряд держал оборону на Угре. «Правда» первой из всех газет сообщила об этом.
