Евгений Рябчиков - Поединок на границе
Смолин подползал к заранее намеченному месту, устраивался там со всеми удобствами, насколько это позволяли условия, и ждал рассвета.
А рассвет наступал медленно, нехотя, словно желал оттянуть начало нового дня войны. Круче и злее становился мороз. Он леденил лицо, забирался под воротник полушубка, хватал за колени, стискивал пальцы ног, обутые в большие белые валенки. Хотелось вскочить, побегать, попрыгать и хоть чуточку согреться. Но Смолин знал, что ему нельзя даже пошевелиться. Малейшее движение будет обнаружено, и тогда место, где он лежит, прошьют пулеметной очередью или забросают минами. И чтоб там теперь уже ни случилось, но до наступления темноты назад нет хода. Снайпер будет лежать тут весь день, не спуская глаз с немецких траншей в надежде, не появится ли там голова в каске. Пусть высунется хоть на несколько секунд, этого будет достаточно для того, чтобы Смолин успел выстрелить. И тогда еще один завоеватель, дернувшись всем телом, сползет на дно окопа, так и не успев понять, что с ним произошло. А Смолин сделает на ложе своей винтовки новую зарубку и опять замрет в ожидании.
VI
…Машину тряхнуло, и все пропало: снежное поле, снайпер, убитый немец. Проскочив какую-то деревушку, мы выехали на пригорок и начали спускаться в широкую долину, выстланную рыже-зелеными коврами хлебов. Где-то здесь по этой дороге летом 1944 года шла колонна солдат. Шла в полном боевом — с винтовками, автоматами и пулеметами. Через плечо скатки, за спиной туго набитые вещмешки, на поясе саперные лопаты, брезентовые подсумки с патронами и гранатами. Впереди в выцветшей пограничной фуражке шагал капитан с орденом на груди. Капитан был чем-то взволнован и озабочен.
Замыкал колонну усатый старшина — плотный, крутоплечий детина с полным набором медалей. Он придирчиво поглядывал на солдат, время от времени бросая им какие-то команды. Со стороны могло показаться, что не капитан ведет строй, а старшина гонит его куда-то вместе с капитаном.
Впрочем, в то время здесь вряд ли у кого мог возникнуть вопрос, куда идут солдаты. Конечно же на фронт! Хотя грохота боя уже не было слышно, но близость фронта еще ощущалась. По дорогам на Запад шли танки, артиллерия, автомашины с боеприпасами, продовольствием и прочим военным снаряжением. Пехота теперь в основном тоже на машинах двигалась. Однако можно было еще встретить солдат и в пешем строю. Вот как этих, что глухо дробят сапогами обочину, подгоняемые усатым старшиной-великаном.
— Пооод-тянись! — с напускной строгостью весело покрикивал он на солдат. — Щукин, опять шкрябаешь? Подумал бы, где я завтра буду чинить тебе сапоги? Смолин, не вижу исторической торжественности на вашем лице. Забыли, куда мы идем? — И опять зычно: — Пооод-тянись!
Невысокий, но уже раздавшийся в плечах, с выгоревшими светлыми бровями на скуластом, веснушчатом лице Александр Смолин тряхнул на спине мешком, словно отмахнулся от старшины, продолжал идти с недовольным видом. Ему вовсе не хотелось изображать на своем лице «историческую торжественность». Во-первых, он не артист, чтобы изображать, а во-вторых, его мучила совесть. Ему казалось, что обгоняющие их на машинах солдаты смотрят на него укоризненно: что, мол, отвоевался, пограничником заделался? Кому сейчас нужна твоя граница, от кого ты ее собираешься охранять, от нас, что ли?
Смолина раздражала бодрая болтовня старшины. «Радуется усатый черт, что жив остался, — нехорошо подумал он о старшине. — Небось, уже отписал своей Марфе, что скоро вернется к ней целым и невредимым. А те вон артиллеристы, что спешат на фронт со своими пушками, еще неизвестно, останутся в живых или нет».
В который раз уже за эти дни он ругал себя в душе за то, что не попросился тогда остаться при полку. Дружок, с которым они призывались вместе, пишет, что воюет теперь в Польше и что полк, по всей видимости, выйдет прямо на Берлин. «Может, и я дошел бы до Берлина, кабы посмелее был, — вздохнул Смолин. — А теперь придется торчать в тылу вместе с запасниками».
Сзади послышался нарастающий гул самолетов. Над головой с грохотом пронеслись наши штурмовики и растаяли в синем небе. «Сейчас дадут фрицам жару», — загоревшимся взглядом проводил Смолин самолеты и загрустил больше. Вспомнил, как до войны, когда еще учился в школе, мечтал стать летчиком. Таким, как Чкалов, Громов или Коккинаки. Тогда об этом мечтали все мальчишки его возраста. Почти над каждым двором торчал длинный шест, а на нем деревянный аэропланчик с жестяным пропеллером. В ветреные дни чуть ли не вся деревня дребезжала от вертящихся жестянок.
Началась война, и все мечты оборвались. Отец Саши, Николай Иванович Смолин, председатель колхоза села Большой Болдино, где когда-то находилось родовое имение Александра Сергеевича Пушкина, в числе первых получил призывную повестку. На другой день после его отъезда на фронт Саша чуть свет отправился на сенокос. Встал рядом с внезапно постаревшей матерью и начал косить траву. А деревянный самолетик гремел над опустевшим двором, рвался в хмурое, затучное небо.
Осенью Наталье Матвеевне Смолиной пришлось собирать на фронт сына. Настал и его черед.
На призывном пункте военком, оглядев худую, угловатую фигуру Смолина, со вздохом спросил:
— Куда же мне тебя направить, сынок? Говори, в какие войска хочешь?
Чтоб ему произнести вслух то, о чем он подумал в тот миг, возможно, его и направили бы в школу каких-нибудь авиационных специалистов. Был бы Александр Смолин, если не летчиком, то по крайней мере радистом. А уж воздушным стрелком — наверняка. Стрелял он отлично. Не то что утку — дикого голубя из охотничьего ружья сбивал с первого выстрела. Но он то ли не посмел сказать, то ли почуял своим добрым, отзывчивым сердцем, что нельзя соваться с просьбами в такую пору. Скорее всего последнее, потому как, пожав плечами, проокал:
— Смотрите сами, товарищ подполковник. На фронт, поди, скорее надо?
— Да, брат, надо, — покосившись на тоненькие, почти совсем еще детские запястья рук новобранца, снова тяжело вздохнул военком. — Немец пол-России захватил, мыслимое ли это дело?
Обрубком левой руки неловко, видно еще не привык, подполковник прижал на столе листок бумаги и написал: «В пехоту».
Пройдя курс обучения одиночного бойца, Смолин оказался на фронте. Перед тем как стать снайпером, он охранял мост через какую-то речку, которую немцы часто обстреливали из дальнобойных орудий. Потом стоял часовым у полевого узла связи, а после роту, где он служил, послали на борьбу с вражескими шпионами и диверсантами, сбрасываемыми по ночам на парашютах.
Однажды он так ловко подкрался (пригодились охотничьи навыки) к диверсантам, что те не успели схватиться за оружие. Подбежавшие солдаты увидели такую картину: на поляне стоят два немецких парашютиста с поднятыми руками, а рядом бледный, как полотно, Смолин держит над головой гранату. На поясе у парашютистов пистолеты, у ног автоматы и сумки с взрывчаткой.
Когда диверсантов обезоружили, Смолин медленно опустил руки, вытер со лба пот и, обессиленный, опустился на траву.
— Что с тобой? — спросили его товарищи.
— Теперь ничего, — выдавил он улыбку. — Хорошо, что вы подбежали, пока они, — кивнул Смолин в сторону диверсантов, — не успели очухаться… Граната… кольцо забыл выдернуть…
— Как же это ты?
— Да вот так. Опомнился, когда замахнулся. В левой руке карабин… Не мог же я его бросить? И от этих паразитов глаза отвести боюсь: а ну, как выхватят пистолеты?.. Вот какое дело получилось.
Возможно, этот случай вспомнили, когда отбирали солдат для погранвойск. Парень, мол, смелый, ловкий, находчивый, на границе такие нужны. А может, по другим каким соображениям. Как бы там ни было, а только направили Смолина на переформирование. И вот он теперь здесь шагает по этой дороге.
Колонна свернула с шоссе и направилась по проселку в сторону видневшегося вдали леса.
Миновав одинокий, заброшенный хутор, вышли на какое-то поле, поросшее мелким кустарником. Капитан поднял руку, а старшина тут же подал команду приставить ногу.
— Товарищи пограничники, — торжественно объявил капитан. — Мы прибыли на линию государственной границы Союза Советских Социалистических Республик, которую с этой минуты снова берем под охрану. Завтра начнем знакомиться с участком, а сейчас выставить часовых и всем окопаться.
«Лучше бы приказал просушить портянки, — скривил губы Смолин. — От кого окапываться, от зайцев? Да и тех не видно, фрицы всех перестреляли».
Не успел он так подумать, как кто-то крикнул. Кажется, капитан:
— Застава, к бою!
Из лесу выскочили какие-то люди и начали обстреливать усталых, еще не остывших от долгого марша солдат.
Развернувшись в цепь, пограничники открыли огонь. Ударили пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы, дробно застучали автоматы.
