Евгений Рябчиков - Поединок на границе
Из всего состава наряда один только Бурдин бежал рядом со Смолиным, остальные отстали. Но и Бурдин уже выбивался из сил. А собака все настойчивее рвалась вперед: первый признак, что нарушитель где-то близко.
Смолин на бегу размотал поводок и бросил конец Бурдину.
— Держи!
Аргон с хрипом дернулся назад, вскидывая передние лапы. Зло ощерился на Смолина: дескать, ты что, с ума сошел?
Старшина рванул на себя Бурдина, ошейник на собаке ослабел, и она снова устремилась вперед.
Лес расступился. На небольшой прогалине пограничники увидели хутор. Всего два дома. Когда Смолин и Бурдин выскочили на прогалину, из-за дома выбежал человек и бросился в лес.
Смолин метнулся к ближнему дому, Бурдин за ним. Едва они успели подскочить к дому, как вечернюю тишину вспорола автоматная очередь.
— Я прикрою тебя, — спокойно, в своей обычной неторопливой манере сказал Смолин Бурдину, — а ты беги к тому дому и заходи нарушителю слева. — Взглянул на побледневшее лицо солдата, спросил: — Не боишься?
Бурдин неопределенно повел плечами.
— Не бойся, — чуть улыбнулся Смолин. — В случае чего — стреляй поверх головы. Нам надо живым взять его. Понял? Давай!
Вначале все шло хорошо — так, как и предполагал Смолин. Он выглянул из-за угла дома, и нарушитель выпустил по нему очередь. Смолин забежал за другой угол и резанул из автомата по сосне, чуть повыше того места, где лежал нарушитель, а Бурдин тем временем успел перебежать ко второму дому. Теперь Бурдин прижал к земле лазутчика, а Смолин сделал перебежку и оказался в какой-то канаве. Нарушитель был почти рядом.
Бурдину надо было чуточку подождать или совсем не выходить из-за укрытия, держать нарушителя под огнем, пока Смолин не подберется к нему вплотную. Но он выскочил в тот момент, когда старшина только падал в канаву, и с размаху налетел грудью на что-то острое, непреодолимое… Стрелять Смолину было уже поздно, и он, отпустив поводок собаки, крикнул:
— Фас!
Аргон молнией налетел на врага, но тот успел вскочить и сильным ударом ноги отшвырнул от себя собаку. Автомат, однако, не удержал. Он выскользнул у него из рук, лязгнув о сосну…
— Я до сих пор не могу отчетливо себе представить, что произошло дальше, — не раз признавался Смолин. — Меня словно выбросило из канавы. Я забыл про автомат, про пистолет, который был у меня на боку. Помню только его глаза — белесые и круглые. Они надвигались на меня, как фары, готовые лопнуть не то от страха, не то от злости. И еще хорошо помню дуло пистолета, наведенного мне в лоб. Почему он не выстрелил — не знаю. Я прыгнул на него, сбил с ног и вцепился ему в горло. Каким образом он успел выхватить гранату, тоже не знаю. Увидел ее в тот момент, когда он зубами выдернул чеку. Я ударил его по руке, граната вылетела, раздался взрыв. Нас оглушило, но ни меня, ни его даже не царапнуло. Сколько мы еще катались клубком по земле — не могу сказать. Когда подбежали солдаты, он начал тянуться зубами к воротнику своей рубашки — ампулу с ядом хотел раздавить. Я ему не дал этого сделать.
II
Со старшиной Александром Смолиным я знаком давно. Человек он в погранвойсках известный. После Никиты Федоровича Карацупы Смолин, пожалуй, самый знатный следопыт границы. Я много о нем слышал, а познакомился с ним в Москве на совещании отличников пограничной службы. Доводилось нам встречаться и на границе.
Несколько дней я жил на заставе капитана Грачева. Как-то, возвратившись с участка, я узнал, что на заставу приехал Смолин.
— В ленинской комнате. Беседует с личным составом, — многозначительным тоном сообщил капитан.
Смолин сидел посредине комнаты в плотном кольце солдат. Коренастый, собранный, с добрым отцовским лицом, с которого, как всегда, не сходила располагающая к себе улыбка. У него прямые, зачесанные назад волосы, в которых уже проглядывали серебряные нити. Под густыми нависшими бровями прятались внимательные, немного усталые глаза. Облокотившись на спинку стула, он неторопливо, ровным голосом рассказывал:
— С Аргоном мы много нарушителей задержали. Но однажды он нагнал на меня страху…
Александр Николаевич прищурил глаза, вспоминая что-то, хитро улыбнулся. Солдаты неторопливо заерзали на стульях, плотнее придвинулись к старшине.
— Гонялись мы за нарушителем всю ночь, — продолжал Смолин. — На рассвете Аргон привел к одинокому сараю в лесу, доверху набитому сеном. Смотрит куда-то под крышу и нетерпеливо повизгивает: там, значит. Подсадил я его, и он тут же исчез на сеновале. Жду минуту, другую — не возвращается и ничем не дает о себе знать. Зову: «Аргон, Аргон!» — не откликается. Лезу на сеновал. Присветил фонарем. Думаю: ударит нарушитель по руке, черт с ней, с рукой, зато себя выдаст.
А мы знали, что нарушитель был вооружен. Свечу — тихо. Снова зову собаку — не откликается. Как сквозь землю провалилась.
— Может, она там задохнулась, в сене-то? — вырвалось у кого-то из солдат. — У нас в совхозе однажды…
— Подожди, — мягко остановил его Смолин, — слушай, что было дальше. Возле глаз Александра Николаевича собираются морщинки, глаза весело смеются. — Спускаюсь обратно вниз и беру у подполковника Копытова пистолет. Копытов как раз был в ту ночь с нами…
— А что, у вас своего пистолета разве не было? — опять послышался нетерпеливый голос.
— Почему, был, — говорит Смолин. — Но с одним пистолетом на такое дело идти опасно, вдруг откажет, тогда что? С двумя надежнее. Ну вот, значит, пистолет подполковника за пазуху, свой — в руке и лезу опять на сеновал. Протиснулся под крышу, присветил фонарем и вижу такую картину: мой Аргон преспокойно сидит на чьей-то спине и добродушно скалит на меня зубы, будто смеется. Подполз я, дернул нарушителя за рукав и говорю ему, чтоб он вылезал отсюда. Полез. Я громко кричу своим вниз, чтобы приняли его там по всем правилам.
Спустя некоторое время мне отвечают, что оружия при нарушителе не оказалось, надо искать на сеновале. «Ищи!» — говорю Аргону. Он начал обнюхивать сено, разгребает лапами. Свечу в то место фонарем, смотрю: Аргон лезет обратно, тащит в зубах гранату. Да не за что-нибудь, а за кольцо взрывателя. Тут мне не по себе. Ну что ему, думаю, стоит тряхнуть головой — и обоим нам крышка. Первоначально промелькнула мысль: надо бежать с этого сеновала, спасаться, пока не поздно. Но потом сообразил, что собака бросится за мной, а это значит, что шансы взрыва увеличатся. Вот, думаю, история с биографией. Оставалось одно — подластиться к собаке.
— Тихо, — говорю ей, — тихо, Аргон. — Осторожно протягиваю руку. Ухватился за гранату, но Аргон не дает, держит в зубах кольцо, а сам хвостом виляет: дескать, вот я какой хороший. Ну потом все же выпустил.
В ленинской комнате раздается вздох облегчения. Солдаты восхищенно смотрят на старшину, завидуют ему, конечно в душе. Да ведь и есть чему завидовать. Вся грудь в орденах и медалях. 173 нарушителя государственной границы задержал человек. Последнего, 173-го, совсем недавно. Приехал на заставу проводить занятия по следопытству, а ночью решил принять участие в проверке нарядов и задержал. Когда его потом спросили, как было дело, Александр Николаевич ответил очень коротко:
— Да как… Иду вдоль КСП, глянул в сторону: на земле что-то чернеет. Присветил фонарем, а он сидит. Поднимайся, говорю, пошли. Ну и привел на заставу. Обычное дело, никаких осложнений не было.
Говорят, на этой заставе долго потом разводили руками:
— Чудо какое-то, и только. То не было, не было нарушителей, а тут вдруг объявился. Словно знал, что приехал Смолин.
III
Мы сидим за столом в квартире Смолиных. Юзефа Антоновна, жена Александра Николаевича, куда-то вышла, сын Виктор на заводе, а дочь Любаша в пионерском лагере. Стол завален грамотами, книгами, письмами, фотографиями. Все это по моей просьбе не очень охотно выложил Александр Николаевич из книжного шкафа.
Листаю альбомы, перебираю письма, книги с дарственными надписями:
«Заслуженному пограничнику от воинов Н-ского полка…»
«Человеку высокого долга, мужества и отваги от пограничников Крыма».
«Герою книги А. Авдеенко «Горная весна» и кинофильма «Над Тиссой» старшине Смолину Александру Николаевичу от пионеров школы № 22…»
На фотографиях Смолин с боевыми товарищами на границе, на Красной площади в Москве, в ЦК комсомола, на соревнованиях следопытов, на охоте, на рыбалке. Многие фотографии с автографами солдат, офицеров, генералов. В их числе и фотография Никиты Федоровича Карацупы, подаренная Смолину.
И снова книги. На одной из них круглым, не устоявшимся еще почерком:
«Дорогой папа, поздравляю тебя с днем рождения. Желаю тебе больших успехов в работе и хорошего здоровья, Виктор».
