Николай Тычков - Маленькие пленники Бухенвальда
— Рассказывайте, рассказывайте!..
И Яков Семенович, сыпля шутками и прибаутками, передает ребятам всю очередную сводку Совинформбюро. Посторонний человек, случайно зашедший в барак, мог бы подумать, что штубендинст с ребятами просто забавляется. Так, мол, пустячки какие-то. А дяде Яше только того и нужно было: дети понимают, а остальным не надо. Сегодня ребята узнали, что наши войска, очистив остатки родной советской земли от врага, уверенно гонят его на запад. И сразу загорелись детские глазенки, пошел по всем нарам восторженный приглушенный шепот.
«Скорей, скорей громите фашистов, бесстрашные советские воины, — так и хотелось крикнуть Петьке, чтобы услышали его там, где сейчас рвутся снаряды и бомбы, свистят пули. — Отомстите эсэсовцам за наши мучения! Это они затравили собаками Колю Науменко, это они избивают узников до смерти, душат на виселицах, расстреливают в конюшне, сжигают в крематории. Смерть, смерть им!»
Недавно Петька заглянул в щель забора, окружающего крематорий. Он увидел страшную картину: там высились три длинных штабеля, сложенные из трупов. Так складывают только дрова. К необыкновенной поленнице подходили работники крематория и клали на носилки окоченевшие трупы. Печи непрерывно требовали топлива. Другие рабочие приносили свежие трупы и бросали на верх штабелей. Петька содрогнулся и отпрянул от щели…
Долго ли эсэсовцы будут удобрять свои огороды человеческими жизнями? Скорей, скорей приходите, освободители!
— Петя, не спишь? — спросил Яков Семенович, слегка потрогав его за ногу. — Зайди ко мне в штубу…
Петька не заставил себя долго ждать.
— Садись вот тут, — указал дядя Яша на свою койку. — Давай побеседуем. Со всеми вместе я поговорил, а вот теперь с одним…
— Интересно вы рассказываете, дядя Яша! Ведь все знаете, что на фронте делается…
— Нужно знать, Петя…
Дядя Яша внимательно посмотрел на Петьку, словно стараясь узнать его еще больше:
— Ну, как дела в тире? Винтовки путаешь?
— Путаю, дядя Яша.
— Так, так… Конечно, это не плохое дело, ущерб фашистам наносишь. Но если принять во внимание огромный риск для жизни, то вряд ли эта овчинка стоит выделки. Когда — нибудь тебя могут поймать. Не все же там такие недотепы, как Ганс.
— А кто это может?..
— Кто — нибудь из офицеров. Шуберт или Рей…
Петька слушал и удивлялся: откуда дядя Яша знает и Ганса, и офицеров? Ведь он в тире никогда не был. Видно, у дяди Яши есть друзья, через которых он о многом знает.
— Так вот, путанье винтовок надо оставить, — продолжал Яков Семенович. — А чтоб твоя смелость даром не пропадала, есть одно дело. Оно не менее трудное и опасное, но очень нужное. Ты, наверное, уже прикидывал, можно ли выносить из тира патроны для винтовок и пистолетов?
Дядя Яша не отрывал взгляда от Петькиного лица: уж не слишком ли много он требует от мальчишки.
— Патроны можно проносить, я сумею. Им меня не поймать!
— Ну, ну, не очень-то храбрись, — мягко заметил Гофтман. — Главное — будь осторожен, Петя. Не суйся в воду, не зная броду. Вот так. Все сначала продумай, а потом уж и… Понял?
— Понял!
— Все, что пронесешь, будешь складывать в тайники, которые мы с тобой вместе облюбуем.
Дядя Яша положил ладонь на Петькино плечо и еще раз предупредил:
— Будь осторожен, не лезь на рожон. Старайся, чтобы тебя никто не увидел, когда будешь у тайников. В общем, опасность везде подстерегает. В случае провала бежать нам некуда, от смерти тут не спрячешься. Будут казнены и те, кого выдашь на допросах. Ну, я на тебя надеюсь.
— Да хоть на куски будут резать, все равно ничего не скажу!
— Через недельку надо привлечь к этой работе и других ребят. На кого ты больше всего надеешься?
Петька стал перечислять:
— Митя Бужу, Илюша, Владек…
— Хорошо, — согласился Гофтман. — Укажи каждому тайник, куда ты будешь класть патроны, а ребята будут приносить их в лагерь.
— Дядя Яша, а можно доверить это французу Жану и бельгийцу Руди? — спросил Петька. — Они не продадут, можно?
Дядя Яша не говорит Петьке о тайной организации. Но она есть. Теперь Петька в этом уверен. Ну погодите же, фашисты!
О своих радостных догадках Петька никому ничего не скажет. Вот где она, военная тайна!
— Ну, договорились? — еще раз коснулся его плеча дядя Яша. — А теперь, Петя, надо детали продумать. Как ты будешь выносить патроны, в чем?
Петька взглянул на свои колодки:
— Вот где можно маленький склад сделать. В них я сделаю гнезда для винтовочных патронов.
— Пожалуй, ты прав, — одобрил дядя Яша. — А пистолетные?..
— Пистолетные? — подумал Петька. — А мютце на что?.. Можно и в мантель[10], под подкладку, запрятать.
— Хорошо. Но учти, что в каждом деле нужно знать меру. Пистолетных патронов ты должен приносить за один раз не более десяти штук. А винтовочных— пять, шесть…
— Я и больше могу.
— Нельзя, Петя. Ну, а есть хочется?
— Конечно, дядя Яша…
— Вот, возьми…
Яков Семенович открыл шкаф и протянул Петьке полпайки хлеба.
— А теперь иди спать… Спокойной ночи.
— Спасибо, дядя Яша!
Выйдя из штубы, Петька разломил кусочек пополам. Ложась на нары, дал Илюше.
— На-ко, замори червячка…
— Где ты взял?
— Вороне бог послал кусочек сыру, — отшутился Петька.
На следующий день, войдя в тир, Блоха лицом к лицу встретился с Гансом. Солдат стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Его изрядно поношенная пилотка была сдвинута к левому глазу, который у Ганса сейчас почему-то особенно сильно подмигивал. Шрам под глазом так и дергался. И Блоха все понял.
Солдат, ни слова не говоря, наотмашь ударил в левый висок. Как скошенная травинка, повалился Блоха на цементный пол, лицом вниз. Холодный цемент скоро привел его в чувство. Он сначала приподнял голову, потом быстро вскочил на ноги. Но последовал еще удар, от которого Петька полетел прямо к двери. Как раз ее открыл идущий в тир форарбайтер. Петька очутился в его невольных объятиях.
— Что случилось? — спросил вошедший, мягко оттолкнул мальчика и как бы не нарочно встал между Петькой и Гансом.
Петька ничего не понимал в разговоре форарбайтера с эсэсовцем: звенело в ушах, да и немецких слов знал маловато.
Ганс через плечо форарбайтера бросал на гефтлинга злобные взгляды. А форарбайтер все стоял между ним и мальчиком, мешая совершиться избиению.
Петька едва держался на ногах, голова гудела, мысли путались. Большим усилием воли он заставил себя обдумывать, как объяснить путаницу винтовок.
Форарбайтер по просьбе Ганса стал задавать вопросы Блохе.
— Отвечай, мальчик, как хорошие винтовки очутились в левой пирамиде, а плохие — в правой?
— Не знаю, — промолвил Петька, стараясь держаться так, как будто он ни в чем не виновен. — Я носил винтовки по указанию вот его, — он кивнул на эсэсовца.
Солдат бросился вперед, чтобы ударить Блоху, но его остановил переводчик.
— Не сами же винтовки попрыгали из пирамиды в пирамиду? — снова спросил форарбайтер.
— Не знаю.
Стало ясно: Гансу от мальчишки ничего не добиться, надо отвести его в комендатуру. Но старый вояка боялся, как бы лагерфюрер не высмеял его перед своей охраной. Вот, мол, бывалого фронтовика провел какой-то мальчишка. Позор! Нет, он сам обо всем дознается. Надо спрятать все концы в воду, иначе придется распроститься с тиром, еще, чего доброго, попадешь на фронт и не увидишь конца войны. «Да что это я такое думаю! — вдруг спохватился Ганс. — Где же моя верность любимому фюреру?» Его даже пот прошиб от «крамольных» мыслей. И вдруг он, вскинув руку в нацистском приветствии, щелкнул каблуками кованых сапог, неистова заорал:
— Хайль Гитлер!
Форарбайтер смотрел на солдата с удивлением: не сходит ли тот с ума? Это нередко бывает во время потрясения. Надо с ним поосторожнее.
— Цум коммандант! — прорычал эсэсовец.
И Блоху повели к коменданту.
Солдат шел впереди, за ним Петька, а сзади форарбайтер.
Комендант находился в двухэтажном служебном корпусе. Он сидел в своем кабинете за массивным дубовым столом, под аляповатым портретом Гитлера.
Ганс, войдя в кабинет, по обыкновению вытянулся в струнку, прижав к бедру слегка согнутую левую руку, а правую так сильно выбросил вперед, что, казалось, бедная конечность вот — вот оторвется. Подбородок Ганса, напоминающий носок старого солдатского сапога, тоже был выдвинут вперед.
Комендант что-то писал. Петька, взглянув в окно, совсем близко увидел здание крематория с дымящей трубой. Стало не по себе.
Положив ручку, комендант взглянул на солдата:
— Что такое?
Ганс стал рассказывать, а офицер развалился в кресле, открыл изящную коробочку с сигаретами и закурил. Все движения его были неторопливы и картинны, он явно любовался собой и был страшно горд тем, что все ему подчиняются в этом лагере, он здесь полновластный хозяин. Время от времени, то ли от дыма сигареты, то ли по привычке, комендант щурил глаза, и в прищуре играла хитрая мысль старого, травленого волка фашистских джунглей. Он, полковник Пистер, мог бы и не слушать столь подробного доклада о каком-то русском подростке, но у коменданта сегодня отличное настроение. Его шеф из Берлина в телефонном разговоре благосклонно отозвался об оперативности полковника Пистера по отправке узников на подземные работы в лагерь «Дора». Похвала размягчила полковника. Но это скоро пройдет.
