Митри Кибек - Герои без вести не пропадают
Вошел еще один словак.
— Господин надпоручик, эшелон нашелся! — доложил он. — Стоит в поле, метрах в трехстах отсюда.
— Слава богу! — с облегчением вздохнул надпоручик. — Надеюсь, все там в порядке?
— Половина вагонов пуста. Пользуясь отсутствием часовых, кто-то открыл двери и выпустил военнопленных.
— Этого еще недоставало! — чуть не плача, прошептал офицер. — Теперь уж суда не миновать. Немцы за такие дела отправляют на виселицу… Но и вы не ухмыляйтесь! — крикнул он полякам. — Побег устроили вы, мы прозевали, значит, висеть будем вместе!
«Похоже на то, — побледнел пан Бродзиловский. — Нет, не дадут нам умереть своей смертью… Либо расстреляют, либо повесят».
И, словно в подтверждение этого, снаружи послышался шум моторов. Рядом с будкой остановился автомобиль, и тут же в дверях показался немецкий полковник.
— Хайль Гитлер! — вскинул он руку.
— Хайль Гитлер! — нестройным хором ответили на его приветствие.
— Мне нужен был военный комендант, но он погиб. Служащие сказали, что его обязанности временно выполняете вы, — глядя на пана Бродзиловского, сказал полковник.
— Верно, герр полковник. Комендант погиб смертью храбрых. Скажите, с кем имею честь говорить?
— Инженер-полковник Грюгер. Прибыл за военнопленными. Вот мои документы, — и он выложил на стол целую кипу бумаг.
— По этому вопросу разговаривайте с ним, — возвращая бумаги полковнику, показал на Майорова пан Бродзиловский.
— Начальник охраны надпоручик Майоров, — представился тот.
— Вы что, русский?
— Нет! — испуганно замотал головой Майоров. — Я — словак, верный солдат президента Тисо, самого преданного друга фюрера.
— Возможно, возможно, — не стал возражать полковник. — Мой шофер тоже чех. Я доволен им. Недавно даже представил к награде. Впрочем, время деньги, как говорят умные люди. Не будем терять его на пустяки. Покажите-ка мне свой товар!
— Эшелон стоит в поле. Как прикажете: подать его сюда или сами подъедете? Вы, кажется, на машине?
— Поедем вместе. Мне хочется как следует осмотреть их, не спеша. Знаю я вас, конвоиров: сплавите положенное продовольствие на черный рынок, а пленных довозите полуживыми. Они нужны мне для тяжелой работы, а не для того, чтобы смотреть, как они дохнут от истощения. Больных и слабых забирайте назад.
Майоров задрожал. «Все знает, — заныло у него сердце. — Суда не миновать… Ведь я им не выдавал даже пятой части пайка… Может, половина из них не стоит на ногах… А если к ним прибавить сбежавших…»
Автомобиль остановился у одного из вагонов.
— Моя резиденция, — показал Майоров. — Заходите. Я вас ознакомлю с документами.
Полковник прошел вперед, а надпоручик шепнул подбежавшему к ним помощнику: «Раздай пленным все, что осталось из съестных припасов. Живо!»
Вагон был старый, двухосный, из трех купе. В первом расположился начальник конвоя, во втором и третьем унтер-офицеры.
— А неплохо жилось раньше польским панам. Смотрите, в каждом купе есть душ, туалет, — показал Майоров.
— Подумаешь, — презрительно поморщился полковник. — Обыкновенный допотопный вагон. После первой мировой войны мы их все продали финнам и полякам.
— Да, это правда… Вы сегодня ужинали? Нам из-за бомбежки не пришлось.
— Я тоже не успел.
— Тогда поужинаем вместе. Что вы предпочитаете — коньяк или сухое?
— На фронте выбирать не приходится. Что у вас есть?
— Шампанское, коньяк, бордо. Все французское. В Тарнуве достали. Пришлось квартировать у одного графа в имении. Сам он еще в тридцать девятом бежал в Лондон. Наследники ничего не жалели — только чтобы мы не призвали их к ответственности за отца. Вот на прощание и нагрузили машину запасами из графского подвала.
Майоров открыл буфет, достал бутылку, откупорил и налил два бокала. Гость и хозяин чокнулись, выпили, закусили.
— Удивительное вино, не правда ли? — заискивающе улыбаясь, спросил словак.
— Да, превосходное. Французы — большие мастера своего дела, — похвалил вино полковник.
— Виноделы прекрасные, но вояки плохие. Проиграть войну за сорок дней величайший позор.
— Я был там. Войну проиграли Петен и Лаваль, а народ все еще стреляет. Даже в центре Парижа по ночам лучше не выходить на улицу.
— Убить из-за угла — дело нехитрое. В Тарнуве я потерял заместителя. Был большой бабник. Этим и воспользовались польские партизаны: завлекли к одной красотке на квартиру. Смотрим — утром не является на службу. Послал солдат. Они и принесли его. Так разделали беднягу, что родная мать не узнала бы.
Хозяин налил еще по бокалу. На сей раз выпили не чокаясь.
— Если вам нравится мое вино, герр полковник, могу поделиться с вами по-братски, — предложил надпоручик.
— Не смею отказаться. Сколько я должен заплатить?
— О, я не торгую. Дарю вам в честь нашей встречи.
— Как говорили древние римляне: «Даю, чтоб ты дал», — засмеялся полковник. — Можете не сомневаться. Отплачу сполна.
Майоров позвал вестового и приказал погрузить в багажник автомобиля «герра полковника» три ящика коньяка.
— Попал я в большую беду, герр полковник, — вздохнул надпоручик. Пользуясь суматохой, во время бомбежки кто-то открыл несколько вагонов и выпустил на свободу военнопленных… Не знаю теперь, что и делать.
— Вот как… Хм… И много сбежало?
— Точно еще не подсчитали. Надо проверить поименно. Часа через три выясним. Думаю, не меньше двухсот пятидесяти человек.
— Мда, плохо, — покачал головой полковник.
— Понимаю, герр полковник. Выручите, если можете. Вовек не забуду.
Полковник задумался.
— Хорошо, я выручу вас, — сказал он после короткого молчания.
— Как? — встрепенулся начальник конвоя.
— Очень просто. Я приму пленных без подсчета. Это вас устраивает?
— Еще как! — воскликнул обрадованный Майоров. — Мне ведь нужна только ваша подпись. Но… Не навлечет ли это на вас неприятностей?
— Думаю, что нет. Военнопленных мне придется вести пешком свыше семидесяти километров. Среди них всегда много отстающих, которых мы обычно пристреливаем. Так же поступаем с теми, кто пытается бежать. Надеюсь, ваши подопечные дойдут до места благополучно. Бежавших же мы включим в число расстрелянных. Вам остается только подписать составленный мною документ.
— Конечно, подпишу…
Пока полковник Грюгер, то есть Кальтенберг, и начальник конвоя вели переговоры, Яничек собрал вокруг себя солдат-конвоиров и затеял с ними шутливую беседу.
— Скажите, каковы наши дела на фронте? — спросил его бородатый солдат.
— Смотря что понимать под словом «наши», — ответил чех. — Если ты имеешь в виду словаков, радоваться не приходится. Фюрер вам не доверяет, почему вы и прозябаете на тыловой службе, где железного креста не заработаешь. Если же ты говоришь о немцах… Немцы одерживают победу за победой.
— Но они отступили под Курском, сдали Киев, сняли блокаду с Ленинграда, — возразил бородач.
— Ты что, не читаешь сводки верховного командования сухопутных войск? То, что ты называешь отступлением, фактически является стратегическим отходом с целью выпрямить линию фронта. Все засмеялись.
— А ликвидация Корсунь-Шевченковского котла — тоже стратегический отход? — не сдавался бородач. — Сколько там полёгло наших, сколько тысяч сдалось в плен?
— А ты что хочешь? Отходом называю не я, а немец кое командование. Фюрер приказал выпрямить линию фронта, вот они и выпрямили.
Словаки опять рассмеялись.
— Ты думаешь, что Левобережную Украину мы оставили тоже по приказанию фюрера? — опять спросил бородатый.
— А как же? Без ведома фюрера ничего не делается на этом свете. Например, за то, что упустили беглецов, вас завтра или послезавтра всех повесят. Думаешь, это произойдет без ведома фюрера?
— Ничего я не думаю, — отвернулся солдат.
— Ах, простите, я и забыл: за вас ведь думает фюрер, зачем же самим ломать голову? К тому же погибнете вы не за какого-то там продажного пастора,[5] а за великую Германию, — издевался Яничек.
Турханов, видя, что эта беседа ничем не грозит Яничеку, что никакой опасности пока нет, пошел вдоль железнодорожного состава. Из вагонов доносился шепот, а в одном даже пели. Мелодия песни показалась знакомой, и полковник подошел к вагону вплотную. Каково же было его удивление, когда он услышал старинную чувашскую песню! Значит, среди военнопленных есть и его земляки! Где-то далеко-далеко, в лесистом краю Среднего Поволжья, они оставили своих родителей, любимых подруг, братьев и сестер, деток ненаглядных и теперь спрашивают у пролетающего над ними белокрылого лебедя, не видал ли он их — отца, брата, мать и жену. И лебедь отвечает, что отец и брат погибли на войне, а матери и жене приходится пахать поле. Когда, мол, он пролетал над ними, они просили передать сыну и мужу в далеком краю, чтобы скорее разгромили врага и с победой возвратились домой. «Как же нам победить врага, когда руки и ноги у нас в кандалах?» — пел хор. «Будьте смелее! отвечал им лебедь. — Рвите цепи, а из железа и стали выкуйте себе мечи…»
