Макар Бабиков - Отряд особого назначения
Четырех карателей успел подстрелить, остальные подкрались почти вплотную, кричали, чтоб сдавался. Хокон подставил ствол к подбородку и нажал на курок…
Группа оторвалась, достигла извилин горных проходов. Совсем стемнело. Немцы в ночную черноту в сопки не полезли.
Через день из берегового поселка к разведчикам пришел связной. Он принес известия о карателях. Остатки вражеского отряда вернулись в Комагвер. В стычке с разведчиками они потеряли шестерых: первого убил дозорный, второго Ершов, когда задержался возле Хокона, и еще четверых уложил Хокон. Всех своих погибших и Хокона немцы доставили в поселок. Жители поселка жалеют парня и в то же время с гордостью говорят: «Комагвер дал бошам бой».
От связного узнали и другую тягостную весть: на встречу с разведчиками шел один из самых опытных руководителем Сопротивления на Варангере Альфред Мачисен. В пути он почуял опасность и повернул назад. Но скрыться не успел, немцы его арестовали. Двое братьев Альфреда вскоре пойдут в разведку по родной земле, занятой немцами, переправившись через море с советского берега. Третий — Туральф — ждет своего часа в родном Киберге.
Навел немцев на базу отряда Беньямин Хегала, за два дня до того прокравшийся под видом случайного охотника за оленями или дичью.
— Я не случайно уговаривал вас уйти из Киреянок, — сказал Кудрявцеву и Ершову Рикард, — не только потому, что там часто ходят люди.
— А что еще за причина? — спросил Ершов.
— В народе об этом месте говорят, что оно будто приносит несчастья.
— В приметы мы не верим — отмахнулся Кудрявцев.
— Какое же дурное имя у этого места? — допытывался Ершов.
— Место это в народе зовут болотом ругани, — ответил Рикард.
— Почему? — заинтересовался и Кудрявцев.
— Говорят, еще в том веке пришли сюда два финна. Очень тут им понравилось: ягод всяких, особенно морошки, полным-полно. И грибов вдоволь. И объявили по округе, что это болото стало теперь их вотчиной, пригрозились никого не пускать. Каждый тянул себе кусок побольше, никак не могли поделить. Сперва ругались, ссорились, потом стали драться. Когда же основательно измутузили друг друга, все же по болоту провели черту-границу. С тех пор и зовут Киреянками. Название — финское, не наше… Звучит непривычно.
Покинули базу на «Проклятом болоте», но бывать здесь еще пришлось: не все связные знали о новом лагере, поэтому приходилось их встречать.
Рикард и Ингольф после стычки у Киреянок вернуться в поселок не могли. И не только потому, что их видел у разведчиков Хегала. Соседи знали, что они ушли будто бы на охоту в эти места. В Киреянках Рикард стрелял по немцам из автомата. Его могли приметить.
Волей-неволей им пришлось оставаться в отряде.
Рикард убедил командира и политрука, что и в Бьевнескаре для них теперь небезопасно, каратели могут погнаться за ними и сюда.
Решили уйти еще дальше в горы, почти в центр полуострова. На карте Рикард показал хребет Щипщёлен.
Надо на зиму уходить сюда. Там нас не найдут.
— Где будем жить?
— Есть охотничьи избушки. И пристанища оленеводов. Да и сами кое-что сможем сделать.
— Где продукты достанем?
— Нам у поселков не прокормиться. Все живут только по карточкам. А забрасывать с самолета подальше от берега да от селений еще лучше, глаз меньше.
Пошли обследовать Щипщёлен — самую крышу Варангера, на ней ни кустика, ни травинки, голым-голо, только гранит да камни-валуны, изредка где мелькнет в расщелинке заросль ягеля. Снег тут ложится раньше всего, здесь всегда дуют ветры. Саами зовут это место Бельяй-черро: место, где ничего не растет.
В пургу брели по снегу, метр за метром подымаясь по крутым скатам Щипщёлена. Буран мгновенно заметал их следы. Все выбились из сил. Засыпали на ходу. То командир, то политрук, а чаще Рикард и его тезка, но по фамилии Юхансен, да Баранов прикрикивали на плетущихся, одергивали их, чтобы, задремав, не свалились с горы в ущелье.
Наконец отыскали охотничью избушку. В ней была печка, кто-то заботливый оставил дров. Растопили чугунку, сразу повеяло теплом. Двое завалились на нары и мгновенно уснули. Остальным можно было только сидеть на полу, плотно прижавшись друг к другу. Всех сморил сон.
Погода резко повернула на зиму. Из Арктики потянул леденящий северо-восточный ветер. Он притащил с собой такой обильный снег, что даже неба не было видно. В сопках завыло и запуржило. За сутки намело снегу выше чем по колено.
Разведчики пришли без зимней одежды, без спальных мешков. Продукты, что взяли с собой в поход, кончились, доедали остатки оленя, смерзшееся мясо строгали ломтиками, жевали строганину, челюсти сводило от озноба. Со дна рюкзаков выскребали крошки отсыревших заплесневелых сухарей. В ранцах, чтобы не гремели при ходьбе, остались лишь обернутые портянками патроны, гранаты…
Радисты в каждый сеанс связи просили базу забросить самолетом продукты. Оттуда отвечали, что, как только выдастся погода, летчики все нужное им забросят.
Наконец база сообщила, что самолет с грузом вылетает, им предложено проследить за выброской.
Глаз не сводили с неба: вот показались две точки, они приближались, росли. Уже совсем собрались подать сигнал, да в последнее мгновение рука с ракетницей остановилась: по силуэтам опознали «юнкерсы». Мигом зарылись в снег.
Как только вражеские самолеты скрылись, снова стали следить за небом. Вскоре разглядели еще самолет, опять шел к ним. Опознали — наш! Но он прошел в стороне, сигналов не заметил и вывалил груз километрах в пяти. Видели, как тюки отделились от фюзеляжа.
Два дня ходили по округе, искали, но никаких следов. Груз, видимо, попал в рыхлый снег. Снегом все припорошило.
Радиограммы о том, что разведчики голодают и мерзнут, на базе кое-кто читал с раздражением: сидят, мол, ждут манны с неба. Не мешало бы порыскать по округе, самим добыть пропитание.
Однако более здравомыслящие понимали, что оставлять разведчиков в таком положении дальше нельзя, поскольку немцы знают о них. Высаживать основную часть отряда нет смысла. Доложили командованию на ФКП[1]. Было приказано группу снять и на этом операцию прекратить.
Радисты приняли радиограмму: выходить к Лангбюнесу и там ждать подводную лодку.
Кудрявцев и Ершов повели людей к берегу. По пути заглянули на вторую базу, в Бьевнескаре. Там сохранились запасы дров и угля, развели огонь, скипятили воды, подкрепились, помылись, подсушили одежду и обувь. На душе стало уютнее, теплее, сил прибавилось.
До Лангбюнеса надо было пройти тридцать пять километров по заснеженным горам, долинам ручьев и речек. Сапоги, брюки постепенно намокали, холод пробивался сквозь одежду и обувь. Каждый шаг давался с неимоверным трудом.
Что-то надо было предпринимать. По пути наткнулись на заброшенный дом. Часть наружной обшивки домика отодрали, из досок смастерили нечто вроде снегоступов, на лыжи эти самоделки чуть смахивали, но не скользили и не катились. Ремнями от рюкзаков привязали их к сапогам. Шагать стало легче, а с небольших горок стали даже и скатываться.
Дошли до Киреянок, до первой базы. Откопали зарытого в снегу оленя. Поели, ожили и взбодрились.
В сумерки 18 октября вышли на мыс Лангбюнес, туда же, куда за три недели до этого высадились с подводной лодки.
Долго всматривались в море. Никаких силуэтов, ни малейших признаков корабля.
Подумали, что вместо торпедных катеров, о которых сообщалось в последней радиограмме, могла подойти подводная лодка, а она на воде менее заметна. Полагалось подать условленные сигналы. Батареи в фонарях сели, лампочки не давали света.
Пошли в стоящий невдалеке одинокий рыбацкий дом. Никто в нем не жил, он, видимо, служил пристанищем рыбакам во время путины. Возле домика лежали на обсушке несколько шлюпок, невдалеке от обращенных к западу окон сложены грудами мелкие и средней величины камни-валуны, несколько крупных камней лежали чуть особняком, похоже, из них собирались выложить вокруг домика изгородь. Такие каменные ограждения встречаются и в Финляндии, и в Норвегии. Между шоссе и домиком стояло до десятка копен сена, крайние ближе к морю, а остальные, изгибаясь полукругом, уходили в сторону шоссе.
В одной из комнат лежали на полках стопки газет и журналов. Взяли несколько пачек, принесли к берегу, укрылись в камнях и стали жечь бумагу, надеясь огнем привлечь внимание лодки или катера. Прождали до утра, но ни лодка, ни катер не появились. Приближался рассвет, небо на востоке чуть-чуть посеребрилось.
Днем оставаться на берегу было бессмысленно и рискованно. Пошли в пустовавший домик, чтобы в нем отсидеться до вечерних сумерек.
Возле домика разглядели поленницу дров, растопили печку, скипятили воду в большом котле. Хозяева оставили с килограмм сахару, получился божественный напиток.
