Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты
Обзор книги Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты
Эта книга вошла в золотой фонд мемуаров о Второй мировой войне. Это захватывающий рассказ о подвигах советской морской пехоты, наводившей ужас на врага и прозванной «черной смертью».
Макар Андреевич Бабиков
Отряд особого назначения
Диверсанты морской пехоты
Война в Арктике
Глава первая
Лето в Заполярье выдалось на редкость теплое. Солнце подогрело землю, подсушило болота, вода в озерах и речках спала. В Кольском заливе напоказ выставилось дно, бугристое от валунов, заиленное, местами замусоренное коричнево-зелеными водорослями. Даже камни, раскиданные там и сям по сопкам, не казались извечно холодными, и они будто потеплели. Стояла самая середина не часто балующего северян теплого лета.
От Титовки едва заметными тропами к Могильному шли четверо. Впереди выбирал тропинку штатский человек лет под пятьдесят, за ним лейтенант, следом двое рядовых, его подчиненных.
Ходил этот приезжий по местам боев не первый день. Взбирался на сопки возле Западной Лицы, заглядывал в вырубленные в скалах глубокие штольни, переправлялся через ручьи и речки, поднимался на Мустатунтури. Когда командующий флотом узнал, что бродит он там, не помышляя о возможных опасностях — через несколько десятилетий после войны люди иногда подрывались тут на старых минах и снарядах, — приказал выделить ему в сопровождение саперов из морской пехоты.
До того дня с ним тоже мерили бездорожье военные, но они не были спецами по подрывным устройствам. Много памятных троп, сопок и полей сражений знал заместитель командира подводного атомохода по политчасти капитан 2-го ранга Коряков. Он близко к сердцу принял соседство с теми местами, где три года грохотала война, где каждый метр изрыт металлом и полит кровью. И он водил моряков туда, где были огневые точки и батареи, где сходились в смертном бою свои и чужие, где десантники отвоевывали берег у врага. Моряки сердцем прикипели к этим святым местам, их мышцы, ослабевшие после многомесячной подводной вахты, нуждались в движении. Они вглядывались в следы войны, ощупывали остатки укреплений, собирали на память торчащее из земли оружие.
Промелькнувшие десятилетия не выкрошили горы, не высушили озера и реки. Но тропинки едва угадывались, иногда и вовсе терялись, вода и ветер даже натоптанные на камне стежки поистерли. Кое-где небольшие болотца еще больше затянуло травяной порослью и кустарничком. Местами густой алой россыпью висела созревшая морошка.
В военную пору через ручьи и речушки были наведены мостики с бревенчатыми накатниками. Время не пощадило их, они сгнили, остатки свалились в воду.
Легкий на ногу ходок подходил к берегу ручья или речки, разувался и вброд переправлялся на другую сторону. Кое-где и его спутники вынуждены были снимать сапоги с короткими голенищами и шагать по каменистому дну босиком.
В пути наткнулись на развалины поселения. Торчали остовы землянок, местами каменная кладка продолжала держаться на крепком цементном растворе. Стояли целехонькие фундаменты от орудий, виделись гнезда минометной батареи, сохранились основания пулеметных точек.
В войну горные егеря возвели тут этот опорный пункт. К нему не раз наведывались разведчики из особого разведотряда штаба флота. Возле него в мартовскую стужу сорок второго вылежали целый день в снегу, недвижимо наблюдая за вражеским гарнизоном, младший лейтенант Синцов, старшина Тарашнин и с десяток их товарищей.
Тропинка повела четверку ходоков вниз, к морю. Спустились с сопок к Мотовскому заливу, подошли к Могильному. Гость остановился и какое-то время стоял неподвижно, всматриваясь в полуостровок, в лощину, в морскую даль. Казалось, он хотел запомнить это место, или прошлые воспоминания держали его как прикованного.
Неспешным шагом сошел в лощину, ходил, то поднимаясь по склону холма, то спускаясь к оконечности мыса. И все молчал.
Остановился у бугра, что протянулся от западного берега полуостровка до восточного. Присел на склоне, затих, ушел в свои мысли. Спутники его стояли, не проронив ни слова, не мешали нахлынувшей в его память горечи.
Потом он поднялся, одолел бугорок, пересек следующую лощину.
Выбрался на оконечность Могильного. Если смотреть сверху, она похожа на обращенную в море шляпку гриба с тонкой искривленной ножкой. Ступал шаг за шагом по довольно заметной тропинке, зигзагами петляющей по скату горбатого каменного нароста на кончике мыса. Перешагивал с одной выдолбленной в граните ступеньки на другую, придерживаясь за стальные перила, стойки которых накрепко вделаны в просверленные в скале дыры.
Прошелся возле остатков укреплений, осмотрел землянки. У одной деревянные столбы и перекладины сгнили, перекрытия и валуны, что лежали на них, рухнули вниз.
И как ходил без кепки, держа ее в руках — машинально снял с головы, когда ступил на Могильный, — так и стоял теперь на оконечности мыса, вглядываясь в виднеющийся за заливом Рыбачий.
Потом повернулся и так же безмолвно пошагал к берегу Кислой. Тут отдали жизни Рыжечкин, Михеев, Жданов, только гранитных глыб у кромки воды, возле которых укрывался и бросал гранаты Агафонов, теперь не было. Либо немцы их взорвали, чтобы не закрывали видимость, а может, время да взбирающиеся иногда на берег в сильные морозы льды искрошили их.
Остановился на поляне, где лежал тяжко израненный Кашутин. Отсюда тросом вызволили Федора Шелавина. Тут неподалеку так и не встали после первого залпа Флоринский, Шерстобитов… Влез на холмик, протянувшийся по берегу вдоль Сеннухи. На этом бугорке жизнь оставила Бориса Абрамова.
Все вчетвером повернули к тому валочку, на котором ветеран уже присаживался в молчании. Лейтенант и бойцы-саперы не отступали от него ни на шаг.
Молчаливое хождение по Могильному переполнило мыслями и впечатлениями каждого. Молодые воины попросили рассказать, что тут было. Слушали, не перебивая, и только когда рассказчик замолкал, спрашивали. Им особенно хотелось знать, как разведчики смогли высидеть под убийственным огнем целый день, отчего возникла такая крепкая вера и надежда на спасение.
Негромкий разговор не нарушил ничем не растревоженную тишину этих мест. С тех пор, как отсюда ушла война, здесь перестали бывать и люди. И на десятилетия прочно поселилось безмолвие.
В этом объявшем округу покое расплодилась живность. По краю поляны бегал зайчишка. То присядет на задние лапы, вытянет шею и посматривает по сторонам, то замрет и уставится на людей, которые сели в его владениях, и глядит долго и пристально.
С коротких подскоков перелетают с места на место куропатки. Им здесь раздолье и благодать.
Вот в такое же тихое сентябрьское утро 1942 года, при удивительной заре, когда солнце только-только поднялось на востоке и первыми лучами позолотило вершины сопок, а небо лазоревой голубизной без единого облачка, загрохотали залпы. Они накрыли разведчиков губительным огнем.
