Александр Чуксин - Однополчане
— Сам не поднимусь, помоги, — послышался слабый голос.
— Степа, подсоби, — кинул штурман подростку. Они вдвоем подняли летчика, повели к дверям. — Понимаешь, командир, не мог тебя бросить и уйти, — шептал Пылаев.
— А если нас обоих сцапают, тогда как?
— Не думаю… Вот Степа, сын бригадира, тоже такого мнения.
— Спасибо вам, ребята!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ночью немцы прорвались к Мирошино. Наземный эшелон полка спешно выехал на новую площадку. В два часа ночи стало известно: две немецкие колонны пытаются соединиться и окружить наши части, обороняющие подступы к большому городу.
Командир полка вызвал Колоскова и летчика-наблюдателя Кочубея. Задание было коротким. Одна немецкая колонна идет по пути к Петровке. С севера движутся на соединение с ней бронетанковые колонны. Надо срочно найти раненых, эвакуирующихся в тыл, сбросить им вымпел, где будет указан проход, еще не занятый немцами.
Только успел Колосков подняться в воздух, как увидел идущие навстречу четыре немецких истребителя. Они делали змейки, патрулируя в голове своей наземной колонны. Расстояние между ними и советскими бомбардировщиками быстро уменьшалось. Надо было пробиться и идти на поиски своих войск, или вернуться обратно. — Вернуться — значит обречь на смерть товарищей.
Штурман Кочубей отстреливался короткими очередями. Фашистские истребители заходили с разных сторон и высот. Несколько снарядов попало в фюзеляж, и осколками пробило кабину штурмана, но бомбардировщик упорно шел на север. Немцы после каждой атаки делали боевые развороты, набирали высоту и снова пикировали на цель. Во время седьмой атаки Кочубея ранило в руку. Превозмогая боль, он громко крикнул Якову:
— Курс двести восемьдесят градусов, сейчас должны быть наши.
Осколок снаряда пробил борт кабины и впился в ногу штурмана.
Тот опустился на одно колено и продолжал вести огонь. Вскоре вышли все патроны. Слабеющим голосом Кочубей передал летчику:
— Яша, я ранен… Патронов нет…
Враги окружили бомбардировщик, но и у них, вероятно, иссяк запас патронов и снарядов. Справа и слева подлетели вплотную два «мессера-109». Фашисты злобно махали кулаками, бессильные что-нибудь сделать советскому летчику.
«На таран не пойдут, — решает Колосков. — Для них жизнь дороже всего на свете».
Склонив голову набок, он с презрением посмотрел в лицо немецкому летчику и резко дал крен в сторону противника. Тот испуганно метнулся в сторону.
— Трусит, сволочь!
Три фашистских истребителя несколько секунд, не атакуя, летели рядом, потом развернулись влево и взяли курс на запад.
— Яша, наши, видишь, наши, — шептал штурман. Говорить в полный голос уже не было сил.
Внизу, по тропинкам, по дорогам, с боями отходили наши войска. Колосков сделал три круга над головой колонн. С земли замахали. Кочубей с трудом сбросил вымпел.
— Задание выполнено. Курс на Харь… — штурман не договорил.
— Кочубей! Что о тобой? Отвечай! Слышишь меня? Держись, дружище! — кричал в ларингофон Яков. Ответа не было. Когда приземлились, Яков выскочил из кабины и кинулся к штурману. Самолет окружили техники и летчики. Кочубея на руках вынесли из машины. Врач и медсестра оказали ему первую помощь. Колосков нагнулся к раненому:
— Коля, дружок мой, спасибо!
Штурман поднял посиневшие веки. Многое хотелось сказать ему, но мысли путались, он прошептал только:
— Наши… пошли в наступление?
Глаза его не отрывались от лица Якова. Летчик отрицательно покачал головой. Кочубей приглушенно застонал:
— Неужели… не увижу? — и после паузы: — Деньги в планшете. Родным перешли.
— Да брось ты, — взволнованно заговорил Яков. — Полетаем еще с тобой… И родных своих повидаешь. Слышишь, дружище!
Над Кочубеем склонился командир полка. Штурман чуть приподнял голову.
— Выполнил, — с усилием проговорил он.
— Ладно, ладно. Лежи. Ты герой у нас. Выздоравливай и обязательно к нам возвращайся.
Колосков медленно подошел к своему подбитому самолету. Рули глубины и поворота были пробиты, перкаль болталась на ветру. Услышав осторожные шаги, Яков повернулся и увидел Чугунова.
— Что, Яша, тяжело? — спросил комиссар. — Крепись, брат. Нелегкая доля нашему поколению выпала. Но мы воюем за то, чтобы наши дети и внуки больше никогда не воевали.
— Эх, товарищ комиссар, все это я понимаю, но до чего же Кочубея жаль! Я его с детства знал, в школу вместе ходили, односельчане мы с ним. Отцы наши в одной шахте работали… Я вот цел, а его — второй раз.
— Нет в том твоей вины, Яков. Ведь не прячешься ты, не отсиживаешься… А Кочубей еще вернется. Как же иначе. Завтра я постараюсь слетать в Харьков, в госпиталь — узнаю о нем… А вас обоих обязательно представим к ордену Ленина. Вы эту награду заслужили.
В этот вечер Яков долго не мог уснуть — не шло из памяти бледное, с посиневшими губами лицо Кочубея. А потом всплыли лица тех, с кем летел в первый бой и кого уже нет. Стараясь уйти от тяжелых мыслей, Яков прислушался к голосам товарищей. Они тоже не спали, курили, разговаривали..
— Технические возможности нашего бомбардировщика вы уже сами знаете-это говорит Пряхин. — Командир полка поручил сделать на своем самолете еще одну пулеметную установку. Исаев смастерил. Сегодня мы с Дружининым летали на разведку.
— Ну и как? — заинтересованно спросил Банников.
— Встретил нас немецкий истребитель и, как всегда, стал заходить снизу, а мы и дали ему из крупнокалиберного, он задымился и — камнем в лес.
— Молодцы. Но это только на одном самолете. Время надо, чтобы и другие обновить.
— Техники наши решили за ночь все сделать. Мы отдыхаем, а они, трудяги, сейчас там, на аэродроме.
То, о чем говорили друзья, не могло не интересовать Якова, но сейчас он лишь горестно усмехнулся. «Как в мирное время, где-нибудь на тактических занятиях. Словно и не было сегодняшнего боя, и этих с трудом произнесенных израненным Кочубеем слов: «Выполнил!» А впрочем, это так и должно быть! Жизнь продолжается. И хорошо, что люди, каждый миг встречающиеся со смертью, не думают о ней. Они живут, мыслят, делают все, чтобы смерть эту победить. Да, в этом величайший смысл жизни!»
* * *Бомбардировщики летели на запад красивым строем, напоминая стаю журавлей: впереди вожак — ведущий девятки — комиссар полка Чугунов. Осталась позади линия фронта. Внизу полыхали бесчисленные огни пожарищ. Горели скирды хлеба, горели колхозные хаты. Вдоль железной дороги на Харьков шли колонны немецкой пехоты.
На фашистский аэродром налетели неожиданно, захватив немцев врасплох. Вражеские самолеты подняться не успели. На двухмоторные «юнкерсы» посыпались бомбы.
Потом советские бомбардировщики быстро развернулись и взяли курс на восток. Машины шли навстречу солнцу, которое большим огненным шаром выкатывалось из-за горизонта. И вдруг в крыльевой бензобак самолета Колоскова попал снаряд зенитки. Бомбардировщик, объятый пламенем, быстро пошел к земле. Яков старался вывести его из отвесного падения, но машина не подчинилась.
Дружинин видел это. Он быстро отстроился от звена и стал кружиться над горящим самолетом. Внимательно наблюдая за снижением сбитого экипажа, он увидел, как у земли появились две белые точки: Колосков и штурман Банников спускались на парашютах.
Пряхин крикнул Дружинину:
— Гриша, запомни место. Двадцать пять километров восточнее Будищева.
На высоте двадцати метров Дружинин пролетел над местом посадки парашютистов. Делая повторный заход, он заметил, как из леса вышли две фигуры. Они махали руками, поднимали их вверх и скрещивали, показывая невозможность посадки. Дружинин быстро отдал распоряжение штурману:
— Брось вымпел, напиши им, пусть ждут у трех берез. Прилечу на У-2. Пусть выложат из парашюта круг.
Последний раз Григорий покачал крыльями самолета и полетел догонять своих.
На аэродроме к нему подбежал Чугунов.
— Ну что, где они, живы?
Дружинин рассказал все, что видел. Подошел командир полка.
— Товарищ командир, разрешите лететь на У-2. Я их привезу, — попросил Григорий.
Зорин знал, что это игра со смертью. Но есть ли другой выход? Ведь Колосков и Банников могут погибнуть. Он подумал и разрешил полет.
Через двадцать минут учебный самолет поднялся в воздух. Выйдя на реку Мерля, Григорий взял курс на запад, туда, где Мерля впадала в Ворсклу. Самолет летел низко, почти касаясь колесами воды.
В деревне Колесникове У-2 настиг «мессер». Григорий пошел на хитрость. Он подлетел к стоявшей на пути церкви, заложил вираж и на высоте пятнадцати метров начал кружиться вокруг куполов.
Потеряв из виду советский самолет, «мессер» улетел на Мирошино. Дружинин вывел самолет из виража и бреющим полетом поспешил на выручку к друзьям.
