Александр Чуксин - Однополчане
— С добрым утром! — сказал он, заглядывая в раскрытое окно.
В окне показалась девушка, которая, видно, поджидала летчика. Она заулыбалась, и в живых глазах ее вспыхнули озорные огоньки, тонкие брови вразлет дрогнули, на щеках появились ямочки.
— Я сейчас лечу, Лида… — проговорил летчик и замолк.
Лида быстро села на подоконник и строго спросила:
— Говори сразу: я полечу или нет?
— Нет, Лида. Командир и комиссар не разрешили тебе летать с нами на разведку.
— Я ведь не пассажиром, я буду стрелять из пулемета. Нас же учили этому в аэроклубе, — лицо ее потускнело, сделалось печальным.
— Понимаю, но поверь — нельзя.
— Что же, по-твоему, только мужчины могут Родину защищать, а нам котомку через плечо и на восток?
Наступило неловкое молчание. Разрядил его Василий Пылаев. Он подошел бодрый, веселый.
— Николай, машина готова. Через десять минут вылет. Не поминайте, как говорят, лихом, Лидия Ивановна, и не забывайте нас. Особенно друга моего, — и лукаво подмигнул Николаю.
— Хватит тебе, не до шуток.
— Летать мне, Вася, не разрешили. Ладно, я своего все равно добьюсь. А пока Николай на полном твоем попечении. Ты уж, пожалуйста, побереги его. Он такой неосторожный.
— Не тревожься, Лида, все будет в порядке.
— Конечно, Лида, что может со мной случиться? Вернусь, еще поговорим обо всем. А сейчас нам пора.
С Лидой, дочерью директора МТС, Назаров познакомился незадолго до войны. Работая в гражданской авиации, на самолете У-2, он несколько раз прилетал в эти края. Однажды, когда он привез запасные части для комбайнов и не спеша рулил по полю, впереди показалась девушка в цветастом платье. Она не обращала внимания на приближающийся самолет и, как видно, не думала сворачивать в сторону. Назаров сердито развернул самолет и уступил ей дорогу. Часом позже он зашел к директору, чтобы пожаловаться на то, что нет порядка на посадочной площадке, что ходят посторонние, того и гляди под колеса угодят. В кабинете директора сидела та самая девушка. Назаров даже растерялся поначалу. А девушка задорно засмеялась и, поблескивая глазами, начала болтать о всякой всячине. Вскоре Назаров позабыл, зачем пришел к директору МТС. Из разговора летчик узнал, что Лида приехала к отцу на каникулы, что она студентка третьего курса медицинского института. Следующим вечером они встретились опять, потом еще и еще. Завязалась крепкая дружба, а вскоре пришла и любовь. Назарова направили в часть, которая базировалась на аэродроме МТС.
Назаров понимал, что в тылу Лида была бы в полной безопасности, и в то же время так не хотелось отпускать ее. Однако пока что хлопоты его не увенчались успехом.
Между Днепропетровском и Кременчугом на высоте восьмисот метров самолет Назарова вышел из облачности. Внизу, как мутные воды, бежали сплошные тучи, а вверху ослепительно ярко светило солнце. Летчик кружил над дорогами, по которым двигалась танковая колонна врага. Надо было точно разведать, куда свернет эта большая колонна — на Днепропетровск или на Кременчуг. С земли заметили самолет. Зенитки открыли огонь. Назаров опять вошел в облака. Но здесь настигали его вражеские снаряды. Самолет взял курс на Кременчуг. Под плоскостью разорвался снаряд, осколком пробило бак, бензин загорелся. Летчик бросил машину на крыло. Теряя высоту, он старался сбить пламя, но безуспешно. Подлетая к Днепру, Назаров крикнул штурману:
— Под нами камыш, прыгай!
— Прыгнем вместе, — отозвался Пылаев. Штурман приземлился первым и посмотрел вверх.
Покачиваясь на шелковых стропах парашюта, летчик медленно приближался к земле. Пылаев настороженно оглянулся по сторонам, держа наготове пистолет. В камышах, куда упал самолет, раздался взрыв, вспыхнуло яркое пламя. Загорелся сухой камыш.
Летчик приземлился недалеко от штурмана. Посоветовались и решили скрыться в камышах, а когда стемнеет, уйти к своим.
К вечеру подул резкий ветер, стала слышней артиллерийская канонада.
— Эх, — с досадой проговорил Назаров, — сиди тут, а там наши ждут результатов разведки. Может, рискнем?
По Днепру пронесся сторожевой немецкий катер. Он сделал крутой разворот и недалеко от места, где укрывались Пылаев и Назаров, причалил к берегу. Из катера вышли офицер и шесть солдат, двинулись к камышам. Шли медленно, осторожно. Друзья поползли прочь от берега, осторожно рассекая плотную стену камыша. Ползти было тяжело, камыш стегал по лицу, окровавленные руки натыкались на острые корни, вязли в податливой илистой земле.
Немцы открыли стрельбу, прочесывая камыши. «Неужели не уйдем?» — подумал Назаров, оглядываясь назад. Где-то за Днепром вспыхнул яркий луч прожектора, молнией прорезал темное небо и погас.
— Николай, дальше вода, что будем делать? — шепотом спросил Пылаев.
Положение казалось безвыходным. Впереди — болото, позади немцы.
— Чего думать, бой принимать надо, — заговорил Василий, расстегивая кобуру. Лицо у него было измученное, грязное.
— Молчи! — резко оборвал штурмана Назаров. — Тут горячиться не к чему.
Он понимал, что принимать бой бессмысленно. И оружия у них — только пистолеты, и врагов во много раз больше. Нет, бой они примут тогда, когда их обнаружат.
Хруст камышей позади прекратился, и до летчиков донеслась гортанная отрывистая речь. Видимо, немцы остановились, о чем-то договариваются.
Назаров осторожно раздвинул камыши. Вот немцы, совсем близко. В зеленых мундирах, касках, автоматы на изготовку. Офицер шагнул в ту сторону, где прятались летчики. Николай приподнял пистолет, прицелился. Слышно, как постукивает сердце да на руке секундная стрелка часов отсчитывает время. Немец провалился по колено в воду, выругался, и вернулся к солдатам. Потом они погалдели и пошли обратно. Николай, облегченно вздохнув, опустил пистолет.
— Кажется, выбрались, Вася!
Штурман молча сжал его плечо.
Когда катер ушел, Назаров и Пылаев вышли из камышей и, оглядываясь по сторонам, подошли к берегу.
— Трусливые черти! — покачал головой Назаров. — Боятся нас! Даже когда на их стороне перевес. Что ж, Вася, поплывем. Река широка, да и неспокойна сегодня… Постарайся не отставать от меня.
— Эх, сейчас бы лодочку! — вздохнул Пылаев.
В эту минуту в стороне снова показался сторожевой немецкий катер.
— Неужели опять за нами? А ну давай быстрей, — Николай снял сапоги, вошел в прохладную воду, поплыл. Пылаев за ним.
Они не знали, что на левом берегу уже были немцы, успевшие небольшими группами просочиться в приднепровские села.
* * *Тихо в маленьком доме директора МТС. Лида задумчиво сидит у окна. Вернулась последняя машина, а Николая все нет. На душе у девушки тревожно и тоскливо. Лида прильнула лицом к стеклу. Ветер срывает вишневые листья и бросает их в окно. Они ударяются об стекло и мертвые падают на землю. С горизонта наползают свинцовые тучи. Тревожная и тоскливая картина!
Раздался гул самолета. Лида распахнула окно. Большой двухмоторный самолет коснулся колесами земли и побежал, скрываясь в темноте. Нет, это не Назаров.
К Лиде подходит мать и ласково обнимает ее за плечи.
— Я пойду в армию медсестрой, мама, — говорит Лида.
Мать опускает голову. Сердце ее сжимается. Мужа проводила, вестей от него нет, а теперь вот и дочь… А что делать? Как удержать?
— Ты пойми, мама, иначе не могу я, — продолжает Лида. — Там и Коля, и папа… Ты не бойся, я удачливая, со мной ничего не случится, — она припадает к материнскому плечу, понимая, как неубедительны ее попытки утешить, успокоить мать.
— Тяжело мне, — с трудом, глотая слова, говорит женщина, — одна остаюсь. — Морщинки собираются вокруг заплаканных глаз. — Но ты права, и я не могу не гордиться тобой.
— Какая ты… у меня, мама! Лучшая!
* * *Яков лежал на траве, закинув руки за голову, вглядываясь в темное, с дрожащими фонариками звезд небо. Сердце все еще билось неровно, волнение не совсем покинуло его.
Смотри, Яков, в это спокойное небо, слушай тишину, наслаждайся покоем. Ты помнишь тот день, когда впервые встретил в воздухе тупорылый вражеский самолет. Ты помнишь, что не испытывал тогда ни страха, ни колебания. Только испепеляющую ненависть. Ты помнишь и то, как бессильная ярость сжимала твое сердце, когда увидел ты Зою Банникову с мертвым сыном на руках. И всех их — твоих сограждан, которых не мог защитить в тот момент, тоже помнишь ты.
Сегодня тебя приняли в партию. Сегодня ты стал коммунистом. Ты пришел к этому дню нелегкой дорогой. Очень нелегкой, но очень правильной. Прошел сквозь смерть и не дрогнул. Отступал, но не изверился в справедливости нашей борьбы, в силе нашей. Ты стал коммунистом в те дни, когда слова «Предан делу партии» каждый день, час, минуту проверяются делом, когда доказывают эту преданность ценой собственной жизни. Ты повзрослел за эти недели войны на много лет. Ты теперь знаешь, какое это счастье — мир. И ты готов драться за него до конца, до победы.
