Юрий Корчевский - Танкист живет три боя. Дуэль с «Тиграми»
Метрах в двадцати от него темнел еще один подбитый танк. Павел пополз к нему. Путь показался долгим. Во рту было сухо, язык шершавый, губы потрескались – от жажды ли, от огня?
В темноте наткнулся на тело убитого. Пошарив рукой, нашел на поясе фляжку. Расстегнув чехол, он вытащил фляжку, отвинтил пробку и припал к горлышку. Губы и рот обожгло. Тьфу, да это же водка! А пожалуй, что и не водка, запах и вкус не водочные! Точно! Шнапс это немецкий!
Павел сделал несколько глотков и почувствовал, как обжигающая жидкость дошла до желудка и побежала по жилам. Стало немного легче, боль в ногах и спине отступила. Лучше бы во фляжке была вода, потому что жажда не прошла.
Павел привстал на четвереньки и всмотрелся в стоящее перед ним мертвое железо. Точно, танк немецкий, T-IV – слишком характерные очертания корпуса и башни. Не сгорел – нет запаха гари, но подбит. Вот и экипаж его покинул, тела вокруг танка валяются. Не иначе – наши из пулемета срезали.
Павел принялся стаскивать с убитого курточку, поскольку озноб – даже после шнапса – не прошел. Пока стягивал, устал, пришлось даже пару раз отдыхать. Да еще пуговицей от куртки зацепился за какую-то цепочку на шее немца. Пришлось рвануть посильнее.
Он накинул курточку на себя. Стало теплее, но сильнее заболела спина. Ему бы еще штаны какие-нибудь, но стягивать с немца его брюки и надевать их на себя Павел побрезговал.
Он полежал на боку, собираясь с силами. Потом, держась за катки танка, попробовал подняться – идти все же сподручнее, чем ползти.
Подняться удалось. Держась за подкрылок, он встал на обе ноги, охнул от сильной боли и упал. Сознание снова покинуло его.
Очнулся он от боли и еще от того, что земля под ним качалась. Галлюцинации начались, что ли? Да нет, его несли на носилках. В груди вспыхнуло радостное чувство – его нашли, санитары обнаружили!
От сильного рывка носилок он застонал.
– Тихо, гренадер, тут русские тоже ходят. Терпи, и все будет в порядке, – прошептали ему по-немецки.
Он все четко понял. Немецкий язык Павел знал хорошо, не зря жил в республике немцев Поволжья. Только внутри все заледенело от ужаса. Он в немецком плену? Да лучше бы ему в танке сгореть! Был бы конец его мучениям. Пришлют родителям похоронку, поплачет мать, но хотя бы он умрет, как воин, – на фронте, в честном бою, а не сгинет в немецком концлагере. Читал он о лагерях в газете «Правда». Или того хуже – будет числиться без вести пропавшим. Тогда родителям пенсии за погибшего сына не будет, и соседи косо будут смотреть. Может, сын – дезертир, скрывается в лесах, выживает, когда вся страна силы напрягает в схватке с ненавистным врагом.
Много мыслей вихрем пронеслось у Павла в голове. Но потом пришло осознание реальности. зачем немецким санитарам искать его на поле боя и нести к себе в тыл? Да еще и собственной жизнью рисковать – ведь ночью на поле боя ищут раненых русские санитары, эвакуационно-ремонтные бригады, разведчики. На пулю можно нарваться запросто.
Но потом до него все-таки дошло: ночью его по ошибке приняли за немца! Лежал рядом с T-IV, тужурка на нем немецкая – вот санитары и ошиблись. Как говорится, ночью все кошки черные. А что будет утром? Ошибка, непреднамеренный обман раскроется – тогда плен или расстрел.
Павел решил молчать, играть контуженого. Ожоги на теле есть, ранения ног – тоже, почему же еще контузии не быть? Видел он уже таких: слышат плохо, память начисто отшибает – иногда не помнят, как их зовут.
Немцы остановились, поставили носилки на землю. От подбитого танка они отошли далеко и потому считали себя в безопасности. закурили, пряча сигареты в рукава, чтобы огонек не заметили, а перекурив, снова взялись за носилки.
Сколько его так несли – четверть часа, полчаса – Павел сказать не мог. Вроде он даже отключился на какое-то время.
Его погрузили на грузовик, где уже стояли носилки с другими ранеными. задний борт грузовика закрыли, и машина тронулась. На кочках стало трясти, и Павел застонал от боли, а некоторые раненые стали ругаться и кричать. Павел вдруг подумал: а ведь здесь, в кузове, могут находиться раненые танкисты из экипажей, подбитых им, Павлом, танков.
Грузовик выбрался на грунтовую дорогу и теперь мягко покачивался на пологих волнах. Тужурка немца терлась об обожженную спину, причиняя Павлу сильную боль, а ног он вообще не чувствовал.
Но все – и хорошее и плохое – когда-то заканчивается. Грузовик остановился, рядом послышались голоса. Борт откинули, санитары стали снимать носилки с ранеными и заносить их в большую брезентовую палатку. В ней горело несколько керосиновых ламп. Свет был не очень ярким, но после темноты казался ослепительным. Павел зажмурил глаза.
Рядом с ним остановились, судя по голосам, двое:
– Что с ним?
– Не осматривали еще, но, вероятно – ожоги. Танкист, доставили из-под Прохоровки.
С Павла стянули тужурку. На пол упала зацепившаяся за пуговицу цепочка. Немец в белом халате поверх военной формы нагнулся, поднял:
– Пауль Витте, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, одиннадцатая танковая дивизия.
– Я же говорил, Ханс. Ты посмотри на него. Лицо черное от копоти, спина в ожогах, с пузырями. Так, а с ногами что? Похоже – ранения, вероятно – осколками брони. Ранения, типичные для танкиста. В операционную его. И заполните формуляр.
– Слушаюсь, господин военврач.
Павел разговор слышал и все понял. Надо запомнить, как звали немца и номер дивизии, в которой он служил. Надо попробовать остаться здесь, в полевом госпитале, поскольку ни у кого не возникло сомнения в том, что он – немецкий танкист. Пусть окажут помощь, а там он окрепнет и сбежит при первом удобном случае. Сейчас же у него просто нет сил.
Санитары перенесли его в другую палатку и переложили на стол. Над ним ярко светил электрический фонарь, питавшийся от аккумулятора. Подошедший санитар сделал в предплечье укол.
– Терпи, гренадер! Самое страшное уже позади, ты выжил! Доктор у нас отличный, все сделает, как надо. Скажу по секрету – он до войны работал в Берлинской клинике.
Вошел доктор – в клеенчатом фартуке поверх халата, в резиновых перчатках, на лице – марлевая повязка.
– Опять болтаешь, Вилли! Надо бы укоротить тебе язык.
– Простите, герр гауптман.
– Лучше пододвинь столик с инструментами.
Доктор «на живую» стал ковыряться инструментами в ранах на ногах. Павел от боли скрипел зубами, но молчал – он боялся заматериться по-русски. Потом что-то звякнуло о дно услужливо подставленного Вилли лотка.
– Молодец, гренадер! Осколки из ног я вытащил. Вилли – бинты! А ты герой, гренадер! Другие орут, матерятся, ты же, как истинный ариец, стойко переносишь боль.
– Спасибо, герр военврач, – прошептал Павел. Какими усилиями ему далось молчание, знал только он один.
– Ты померанец, гренадер?
– Так точно!
– Вилли, помоги ему перевернуться на живот.
Санитар помог Павлу перевернуться. Хирург вскрыл пузыри от ожогов, по бокам сразу потекло. Ножницами врач срезал обгоревшие лохмотья кожи. Потом спину намазали какой-то мазью, наложили большие салфетки и перебинтовали.
– Вилли, помоги герою встать и отведи его на койку.
– Спасибо, герр военврач, – снова прошептал Павел.
– Вилли, дай гренадеру воды, ты же видишь – у него пересохло в горле. Можешь дать горячего сладкого чаю.
– Яволь, герр военврач! – Вилли только что не щелкнул каблуками.
Он помог Павлу спуститься со стола, поддержал под руку и довел до другой палатки.
– Вот, гренадер, твоя койка, отдыхай.
– Вилли, ты настоящий друг.
Павел улегся на живот – на спине лежать было просто невозможно.
В палатке, как заметил Павел, находилось около полусотни раненых. Было душно, стоял тяжелый запах крови, гноя и лекарств. Раненые стонали, кричали, звали санитара.
Но неожиданно для себя Павел уснул, и причем уснул крепко.
Утром его разбудил уже знакомый санитар Вилли:
– Гренадер, пора завтракать.
Он помог Павлу сесть в постели и поставил на колени небольшой жестяной поднос.
– Только прости, парень, кофе ячменный.
Павел хотел есть, еще больше – пить, но сильнее всего – в туалет.
– Мне бы… – Он замялся.
– В туалет? Так бы сразу и сказал, я бы тебе «утку» принес.
– Лучше проводи меня.
– Хорошо, идем.
Санитар провел Павла в брезентовую палатку на отшибе. Павел внутренне подивился. Вот ведь, немцы для нужника палатку поставили, а у нас солдаты по кустам бегают.
С облегчением он вышел.
Вилли, глядя на него, хохотнул:
– Ты как мумия. Грудь и спина в бинтах, ноги – тоже. Хорошо, женщин нет, а то бы полюбовались на твое хозяйство.
– Вилли, мне бы хоть трусы или халат какой-нибудь.
– Найду. Говоришь ты смешно.
– Я из Померании.
– Я помню, ты говорил доктору. Всю жизнь мечтал о танковых войсках, да зрение подвело. Признали годным к нестроевой и взяли в армию санитаром. Но я доволен. Должен же я послужить Великой Германии?
