Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Что-то щёлкнуло в телевизоре, стадион затих. На английском языке говорит диктор. Из всей длинной речи Лука ясно слышит «ЮэСэСаР», и по тому, что американский стадион не взрывается аплодисментами, он понимает: пришла победа. И сразу вслед за этим знакомый и весёлый баритон спортивного комментатора подтверждает:
— «Фотофиниш» определил победителя в эстафете четыре по сто метров. Им стала команда наших девушек. Нельзя не отметить выдающегося достижения спортсменки Саможук, которая на последней финишной прямой вырвала победу у чемпионки Соединённых Штатов Мегги Дэвис. Сейчас к старту готовится мужская эстафета…
Лука сел на тахту, вытер платком вспотевший лоб. Чувство такое, будто не Майола пробежала свои сто метров, а он сам перетаскал на спине сотню мешков с цементом.
Вот крупным планом показывают советских девушек. Одно за другим проплывают на экране счастливые девичьи лица. Последнее — Майолы. На нём живёт ещё напряжение последних секунд трудного финиша, но на губах уже улыбка, она что-то говорит, и Лука готов поклясться, что губы девушки произнесли его имя…
Вот уж действительно самовлюбленносгь никого до добра не доводила! Не о чём ей там больше думать. Досадуя на себя, выключил телевизор, надел рабочую робу, взял инструменты и пошёл выполнять последние наряды Марии Кондратьевны. Так-то лучше! Заходил в квартиры, исправлял краны, замки и двери, и всюду неудержимо хотелось спросить хозяев: «А не видели ли вы, как наши девушки бежали в Америке эстафету четыре по сто?»
Люди, наверное, посмотрели бы на него, как на ненормального. Ну и пусть смотрят, и пусть думают, что хотят. На сердце у Луки настоящий праздник, и омрачить его ничто не сможет.
В тот вечер, вернувшись с работы домой, он не включил телевизор, но частенько поглядывал на его тёмный экран, и всё представлялось ему, как, обгоняя свою соперницу, падает грудью на финишную ленточку Майола.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
На следующий день в цехе Луку подстерегала неожиданность. После обеденного перерыва, когда он сосредоточил своё внимание на расточке втулки сложного профиля, кто-то подошёл и остановился возле станка. Ничего не поделаешь, придётся им подождать, пока Лука сделает всё, как указано на чертеже. Закончил, остановил мотор, оглянулся и остолбенел: перед ним стоял Феропонт Тимченко, а за его спиной, на втором плане, как бы создавая фон для главного героя — Гостев и Горегляд.
— Здравствуй! — сказал Феропонт так, словно встретился со своим лучшим другом.
— Здравствуй, — ответил Лука, глянул на коротко подстриженную бородку Феропонта, золотистую и реденькую, сквозь которую просвечивал багровый шрам. Смотреть на этот рубец, перечёркивающий всю щеку и подбородок парня, было неловко, и Лихобор опустил глаза.
— А я снова к тебе в ученики, — бодро проговорил Феропонт.
— За дурною головою и ногам нема покою, — сказал Лука, с улыбкой посматривая на Феропонта. — Один думал или помогал кто-нибудь? Меня же лишили права иметь учеников.
— Не может этого быть, — так же бодро и уверенно заявил Феропонт. — Юридические инстанции уже дали директору завода соответствующие разъяснения.
Лихобор вопросительно посмотрел на Гостева.
— Верно, — подтвердил начальник цеха. — Никто не имеет права издавать такие приказы. Между прочим, такого приказа не было.
— Ничего не понимаю, — сказал Лука. — Ты хочешь вернуться в цех? Так ведь на тебя же люди будут пальцами указывать…
— Вот, мол, тот идиот, которому кулачковый патрон бороду оторвал, — закончил мысль Луки Феропонт. — Всё это я продумал и предвидел. Да только, считаю, поговорят, посмеются и перестанут.
— Тебе всё-таки лучше бы податься на другой завод… — Лука с надеждой посмотрел на Горегляда.
— Там станут говорить то же самое, только прибавят к этому, что я ещё вдобавок и трус, потому как побоялся вернуться на прежнее место.
Горегляд дотронулся указательным пальцем до своих усиков, словно проверил, на месте ли они, но ничего не сказал. Что-то изменилось в поведении Феропонта, а что именно, сразу и не поймёшь. Слова вроде бы остались те же, а звучат иначе.
— Я понимаю, — продолжал Феропонт, — что никому из вас моё появление большой радости не принесло, но приказ есть приказ, и его нужно выполнять..
— Вот и пусть его выполняет тот, кто издал, — ответил Лука. — В коллективном договоре записано, что рабочий может иметь учеников, но нигде не сказано, будто он обязан их иметь. Так что лети ты, голубь сизокрылый, от моего станка и от меня куда подальше.
— Товарищ Лихобор, — вмешался было Гостев и осёкся, увидев полные ярости глаза Луки.
— И никто мне приказать не может! — повторил Лука. — Вместе с этим героем можете и вы идти туда же.
Он отвернулся, взял ключ и стал отпускать кулачки злосчастного патрона, зацепившего бородёнку Феропонта.
— Почему ты упираешься, Лука? — спросил Горегляд.
— Потому, что он мне противен. Посмотрите на него, экая цаца, подумаешь! «Приказы надо выполнять!» Одним словом, повторяю: идите вы все к чертям! И как можно скорее.
Лихобор и сам не понимал, почему появление Феропонта вызвало в его душе такой протест. Скорей всего потому, что в ход было пущено слово «приказ».
Неожиданно Феропонт улыбнулся.
— Нет, ты всё-таки молодец, — сказал он. — И, пожалуй, в своей жизни я сделал единственно правильный шаг, когда пришёл именно сюда. Простите, товарищи, — обратился он к Гостеву и Горегляду. — Позвольте мне поговорить с товарищем наставником наедине.
— Послушай, ты, чучело гороховое! — Лука свирепо уставился на Феропонта. — Какое ты имеешь право распоряжаться здесь, в нашем цехе? Товарищи, если вы уйдёте, я вообще с ним не стану разговаривать. Полюбуйтесь на него, экая ворона залетела да ещё и каркает…
Гостев покраснел, будто оскорбили не Феропонта, а его самого. Лицо Горегляда осталось непроницаемым. Откровенно говоря, им этот паренёк, что кость поперёк горла: ни проглотить, ни выплюнуть. Но что поделаешь? В ход пущены высокие связи, и всё это прикрыто туманом таких благородных порывов: «Парень хочет честно работать на заводе, создаёт себе биографию, это же не то, чтобы писать записки директору института или нажимать на приёмную комиссию!» — так что директору завода крыть было нечем. В конце концов пропади он пропадом, этот Феропонт! Хочет идти работать в сорок первый цех, пусть идёт, и директор отдал соответствующее распоряжение. Но тут неожиданно упёрся Лихобор, и дело застопорилось, завязло, словно автомобиль в грязи, и требовался мощный трактор, чтобы стронуть его с места.
Конечно, можно было бы просто попросить у Луки прощения за все свои взбрыки и ломания, но такой оборот дела не очень-то улыбался Феропонту. Ему нанесли почти смертельную травму, чуть было не отправили на гот свет, и он же проси прощения! Да ещё при всём честном народе! А позиция у Луки Лихобора сильная, ничего не скажешь. Все считались с отцом-генералом и боялись его звонков, а Луке — наплевать. Упёрся и стоит! Как камень-выворотень на дороге — на кривой не объедешь. И прав: ему терять нечего — из рабочих не разжалуешь. Что ж, ему придётся, видно, отступить и изменить тактику.
— Ты хочешь, чтобы я извинился? — чуть прищурив тёмные глаза, спросил Феропонт.
— Вот уж чего не хочу, того не хочу.
Глаза Феропонта прищурились ещё больше, в них солнечным лучиком сверкнула усмешка, будто парня осенила догадка.
— А если попросит Карманьола? — неожиданно спросил Феропонт. — А ты ей тоже откажешь?
Лука выпрямился, и Гостеву показалось, что сейчас начнётся драка, таким грозным было первое движение Лихобора, но неожиданно токарь улыбнулся.
— Жаль мне тебя, парень, — спокойно сказал он. — Не идёшь ты прямой дорогой, а всё петляешь, как трусливый заяц, ищешь окольных путей, хитришь. До хорошего это не доведёт.
— Я к тебе пришёл прямой дорогой. И честно хочу работать.
— И потому призвал на помощь всех своих родственников?
— Именно поэтому.
— Ну, ладно. — Глаза Луки хитровато поблёскивали. — Если Карманьола замолвит за тебя хоть словечко, соглашусь. Ясно?
Феропонт растерялся. На обе лопатки положил его Лука Лихобор, да ещё мордой в грязь сунул, как щенка нашкодившего. Теперь снова придётся говорить с отцом, с матерью, просить Саможуков, унижаться перед Карманьолой. Вырисовывался такой сложный и тернистый путь, что Феропонту он показался не под силу.
— Извините, товарищи, — сдержанно, не давая воли гневу и раздражению, проговорил Гостев. — У нас идёт какое-то странное препирательство. Пока вы, товарищ Лихобор, работаете в сорок первом цехе, извольте выполнять мои указания. Товарищ Тимченко с этой минуты ваш ученик. Тратить время на психологические этюды мне, право, некогда. Желаю успехов. — Он взял парторга под руку и почти силой увёл его от станка Лихобора.
