Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Лука Лихобор молчал, только гневно затрепетали ноздри прямого, короткого носа, сумрачно сдвинулись брови, отчего, как показалось Борису Лавочке, ещё тяжелее навис над его глазами высокий лоб.
— Если не снимете плакат, завтра не выйду на работу, не для того я здесь, чтобы надо мной издевались. Хотите наказывать — выгоняйте. А смеяться над собой никому не позволю, сам сорву.
— Другой повесим, — спокойно заметил Лука.
— Подлюка — вот ты кто! Разве так за добро платят?
— Хватит! — перебил Лука. — Если тебе дорог наш завод, если любишь его, не опуская глаз, сто раз пройдёшь мимо плаката и сделаешь выводы. Мы даём тебе испытание на право называться рабочим. Никто с тобой, как с писаной торбой, нянчиться не станет. Не велико удовольствие. Учти!
— Нет, не может простой человек спокойно жить на свете!
— Пьяница не может.
— Вся беда в том, что перебрал немного, — сокрушённо покачав головой, сказал Лавочка. — Не выпей я этих последних двухсот граммов, всё было бы о’кей.
Лука не улыбнулся, хотя английское слово в устах Лавочки прозвучало неожиданно комично.
— Где ты берёшь деньги на водку?
— Честно зарабатываю, — ответил Борис. — Единственная моя ошибка — перебор. Больше такого не будет. Клянусь.
— Пьянки или перебора?
— Одним словом, пусть висит плакат. Переживу.
И отошёл к своему станку. На опухшем лице застыло выражение горькой, незаслуженной обиды. Лука посмотрел ему вслед и взялся за работу. Ещё будет мороки с этим Лавочкой, ох будет! Помотает он всем нервы… А впрочем, зачем загадывать? Может, и обойдётся всё, прояснится наконец в голове у парня… Но разве выводы должен сделать только он один? Тебе, Лука, не о чём подумать? Председателю профкома огромного цеха нужно знать людей, с которыми работаешь бок о бок, и не для того, чтобы устраивать им нагоняй, очередную проработку, а для того, чтобы вовремя почувствовать боль человека, его горе, жизненную неустроенность, разочарование… Не кажется ли тебе, что ты несколько странно понимаешь свои обязанности? Нет, не кажется. Работать по-настоящему могут люди, которым хорошо живётся на свете. Не легко, а именно хорошо — в это понятие входит и удовлетворение от победы над трудностями, и разделённая любовь, и радость семейного счастья, и даже отличное настроение от только что просмотренного удачного фильма. А если женщина приходит в цех, думая о неустроенном детском садике, где её малышу и холодно, и неуютно, то какой ждать от неё работы? Оказывается, что забота о детском садике — это тоже твоя печаль, Лука Лихобор.
Все события цеховой жизни Лука рассказал отцу, и старому Лихобору показалось, будто он сам стал участником этого сложного, нелёгкого житья-бытья. Выслушав историю Лавочки, отец сказал:
— Будет тебе с ним мороки, но защитил ты его верно. Где он только, чёртов сын, деньги берёт на пропой?.. Их же прорва нужна… Степанида не говорила?
— Нет, она не знает.
— А ты должен знать, потому как угощать его всякий раз — дураков мало. Выходит, и он вносит свой пай. А откуда деньги?
— Не следить же за ним?..
— Ну, следить, может, и не нужно… А ты подумай, присмотрись, и всё станет ясно. И помяни моё слово — тут что-то нечисто…
В эту минуту в. дверь палаты кто-то осторожно постучал.
— Входите! — крикнул Семён Лихобор. — Кого принесла нелёгкая?
Дверь отворилась и, к великому изумлению четырёх инвалидов и Луки Лихобора, на пороге показалась высокая и стройная, как тополиночка, девушка. Чувствовала она себя, как видно, несколько неловко и смущённо, хотя и старалась держаться независимо, будто бывала в этой палате каждый день.
— Здравствуйте, — сказала она, и только голос её, чуть приглушённый, выдавал волнение.
— Здравствуйте, — ответил за всех Семён Лихобор. — Вы к нам?
— Извините, нет. — Майола смущённо улыбнулась. — Мои подшефные в пятом корпусе. Я бы хотела поговорить с Лукой…
Майола и Лука вышли из корпуса, сели на ту же лавочку, на которой сидела и плакала Майола в тот теперь уже далёкий день их первого знакомства. Помолчали немного. Лука взглянул на девушку и спросил:
— Ну что? Дело какое-нибудь?
— Никакого. Просто захотелось попрощаться: ведь мы уезжаем сегодня. Дожидаться до семи часов, пока ты выйдешь из палаты, я не могу, вот и решилась. Тебе неприятно?
— Почему же мне может быть неприятно?
— Вот и я так думаю.
Помолчали, Дятел пробежал по стволу старой, высокой сосны, стукнул крепким клювом раз, ещё раз и ещё… Полетели мелкие щепочки сухой, трухлявой коры.
Вот уже и август, солнце ласковое, мягкое, лучи его не могут пробиться сквозь разлапистые ветви сосен и согревают только вершины деревьев.
— Ты рада, что едешь в Америку? — спросил Лука.
— Рада, конечно. Я люблю ездить. Эта же поездка — экзамен, итог большой работы.
— А если проиграете?
— Может случиться, но думаю, не проиграем.
Майола вдруг спросила:
— А телевизор есть у тебя?
— Хочешь привезти мне из-за океана?
— Нет, на такой подарок у меня денег не хватит. Я не об этом. По телевизору будут показывать соревнования…
— Обязательно посмотрю. У Назарова есть телевизор. Правда, не очень-то будет приятно увидеть, как вам американки спины покажут.
— Вот этого не случится! — Майола упрямо сжала губы.
— Ещё как может случиться!
— А я тебе говорю — нет! — Девушка сердито посмотрела на Луку. — Как ты можешь подумать такое! Не проиграем! Ни за что на свете!
— Особенно если на последнем этапе бежит Карманьола Саможук, — почти продекламировал Лука. — Ты так уверена в своей силе?
— Да, уверена. Не в своей, а в нашей.
— Серьёзная ты девушка, Майола.
— Безусловно. Видишь ли, на свете есть вещи, к которым я отношусь очень серьёзно. А вот ты ко мне относишься, как к малому ребёнку.
— Потому что ты для меня и есть дитя малое, — подтвердил Лука. — Милое, хорошее, доброе. И если хочешь знать, я тебя очень люблю.
— «Если хочешь знать», — передразнила Майола. — Ладно уж… Вспоминай меня хоть изредка, когда я буду там… Через три недели в субботу встретимся на этом же месте, в этот же час. Хорошо? А теперь иди к отцу. Очень ты на него похож. Сколько ему лет?
— Пятьдесят пять.
— Посмотри на него и представь себя в свои пятьдесят пять.
— Что ж, ждать осталось не так уж долго.
— Ничего, ещё есть времечко, — ответила Майола. — Знаешь, я скоро начну здороваться с этим дятлом, как со старым знакомым. Ну, мне пора, и так опаздываю… — Медленно, неохотно поднялась со скамейки, протянула Луке руку, маленькую, сильную. — Ну, будь здоров, счастлив и не забывай меня. Когда едешь за рубеж на соревнования, обязательно нужно знать, что о тебе кто-то думает. Не вспоминает от случая к случаю, а именно думает, постоянно.
— Можешь быть уверена, я буду думать. Ты не опоздаешь?
Она резко повернулась и побежала вдоль длинной аллеи, прозрачно затенённой высокими соснами. Мелькнула на повороте её гибкая фигурка и исчезла.
Лука минуту постоял, глядя ей вслед, на сердце было легко, радостно и немного тревожно.
В девятой палате его встретили улыбками.
— Смотри ты, какую кралечку подцепил, — сказал моряк.
— Немного на мою жену похожа… — добавил танкист, с тоской посматривая в распахнутое настежь окно, в густые сумерки тёплого вечера.
— Что ж ты молчал о своей девушке? — спросил отец.
— Моей? Да вы что, уважаемые товарищи? Посмотрите на меня, разве такой ей кавалер нужен?
— А чем плох?
— Знаете, она же известная спортсменка. Вокруг неё такие ребята вьются! Всё отдать — и то мало. И красивые и ловкие. Куда мне до них! Слава богу, выбор у неё богатый… Я случайно встретил её здесь, в госпитале. Карманьола Саможук, едет в Америку на соревнования.
— Хоть она и спортивная знаменитость, а всё-таки прощаться пришла сюда, а не на стадион побежала к своим спортсменам да комментаторам, — сказал отец.
— А вот сейчас побежала именно к ним. Мне же она друг, и, к счастью, хороший друг.
— Дружба между девушкой и парнем чаще всего заканчивается свадьбой, — задумчиво заметил лётчик.
— У нас будет исключение из общего правила, — чувствуя на сердце удивительный покой, сказал Лука. — Она найдёт себе парня, а я на свадьбе выпью за их счастье, как полагается хорошему другу, от всего сердца.
— Дурошлёп ты и больше никто, — заявил моряк. — Да если бы мне встретилась такая девушка, и ахнуть не успела бы, как моей стала… Ох, я когда-то до девок лютый был…
— Вечер воспоминаний отменяется, — строго сказал Семён Лихобор. — Завтра свою историю расскажешь, за ночь припомнишь подробности.
— Думаешь, я совру?
— Нет, конечно. Расскажешь истинную правду, но завтра. Дай мне с сыном потолковать. Что с новым самолётом? — обратился он к Луке.
