Сергей Кольцов - Тихая разведка
— А что если нам упредить гарнизон хуторка и выяснить: почему Святой Симеон днем кажется пустынным, а с темнотой оживает? — предложил Касаткин Черемушкину.
— Нет, Миша. Этого делать нельзя. Какая необходимость из берлоги медведя поднимать. Главное мы знаем, а частности только вносят путаницу. Уйти — это можно. Но мы, войсковые разведчики, за тридевять земель от своих и обязаны по своему статусу продолжать выполнение своих обязанностей. Печально, Миша, потерять столько и каких людей!..
— Не трави душу, командир. Сердце мое — не камень, крошиться начнет…
— Какой сегодня день? — вдруг спросила в надвигающихся вечерних сумерках Коврова.
— Воскресенье, — сразу поняв значение вопроса, отозвался Черемушкин, скрывая пронзившее его беспокойство.
— Завтра, на рассвете, мне нужно уходить в Станичку, чтобы успеть к восьми на встречу с нашим человеком в район Старых Мельниц.
— Может как-нибудь выкрутимся иным путем? — спросил Черемушкин Коврову. — Ты же знаешь, Наташа, какая реальная опасность стережет тебя там. «Метеор» сменил прежнюю вывеску на птицу Феникс, а в отделах контрразведки, гестапо занимают посты наши с тобой старые знакомые: Фалькенберг, Крюгер, Штальберг, Гроне… Особенно опасен Отто Вебер. Да разве только он? Любой другой, знающий оберштурмбанфюрера СС Штальберг, как пить дать, заинтересуется твоей личностью. Подумай хорошенько, прежде чем окончательно решить. Рация нам очень нужна, мы, возможно, найдем иной путь, более реальный. Очень возможно, ты и права: предложенный тобой вариант — единственно правильный. Приметы этого человека, пароль, помнишь? — волнение командира было понятно для всех.
— Как не помнить, одет в темносиние брюки, синяя или коричневая тенниска с вышитой белыми нитками ракеткой на кармашке, в левой руке небольшой букетик свежих лесных цветов. Пароль: «Укажите ближайшую дорогу к станции Ширино». Ответ: «Вы имеете в виду бывшую станцию Сосновую?» Встречи могут состояться только в дни недели: понедельник, среду, пятницу. Утром — от семи тридцати до восьми, вечером — от семнадцати до восемнадцати…
— Но ведь от нас теперь до Старых Мельниц — около восьми километров?..
— Эх, Черемуха, синь глаза — болезнь женская, — произнесла Наталья, впервые не стесняясь присутствия Касаткина и Сабурова. — Если надо, и сорок отмахаю. Проводите до половины пути с Глебом. Встретите меня с девяти и до десяти вечера. Если к указанному часу не вернусь, значит, со мной произошло то, чего опасалась. Не ждите больше, а также не советую меня разыскивать. Берегите себя, мальчики. Быть может судьба наша — не злая мачеха.
— Оружие ты, конечно, не возьмешь? — с тяжелым сердцем спросил Черемушкин.
— Оружие? Мне кажется, оно для меня будет бесполезным. Ну, тогда, в Юдино, это другой вопрос. Кажется, все. Женя! Можно тебя на минутку?
Когда они остались одни, Коврова прижалась телом к любимому человеку, произнося единственные слова:
— Женя! Поцелуй меня… Запомни! Убить к тебе любовь мою невозможно.
Сопровождая Коврову, идущую на опасную, полную риска встречу с агентом советской контрразведки в одном из районов Станички — Старые Мельницы. Черемушкин и Сабуров с предельной осторожностью спустились по обратному скату высоты и продвигались позже по узкой долине, к близкому выходу из урочища Желтый Пес. Шли молча. Говорить о чем-либо воздерживались из-за опасений привлечь к себе внимание тех, кто следил за ними через прорезь прицела. Так, в напряжении и ожидании крадущегося по их стопам врага, либо застывшего до времени, достигли изгиба лесной дороги, тянувшейся от Стрекалина до района Старых Мельниц.
— Все. Дальше пойду одна, — как-то виновато, просительно заключила Коврова. — Остается всего ничего — около двух километров. — Она одарила нежным, пристальным взглядом Глеба Сабурова, чуть больше, смотрела в лицо Черемушкина, будто навсегда прощаясь с дорогими ей людьми. Одета Коврова была неброско: на ногах — легкие бежевого цвета сандалии, черная юбка, простенькая синяя с белым горошком кофточка, на голове косынка из той же ткани, что и кофточка. Внешний ее вид из практических рекомендаций армейской контрразведки примерно соответствовал общепринятым вкусам женской половины обывателей Станички.
Коврова прошла несколько шагов вперед и повернулась, прощально помахав рукой. Изумительные, большие, светло-карие ее глаза с поволокой задорно блеснули. И она исчезла в лесной зелени, канула, растворилась в ней.
После ухода Ковровой, Черемушкин и Сабуров, не удаляясь от дороги, устроились в ожидании ее возвращения в густом ельнике. Коротая тягуче-медленно идущее время, изредка обменивались фразами. Порой само собой возникали спорные версии по поводу посещения Натальей Станички.
— Товарищ капитан, как-то мне попалась на глаза книга. Автора по давности лет не помню. А вот фразу из нее — наизусть: «Кому недостает мужества как для того, чтобы выдержать смерть, так и для того, чтобы выдержать жизнь, кто не хочет ни бежать, ни сражаться, — виноват в этом сам»…
— Хорошо. Отлично сказано. Кто не хочет ни бежать, ни сражаться — тот, естественно, гибнет… А успеет ли Наташа добраться до времени в район Старых Мельниц? — вскинулся вдруг Черемушкин.
— Зряшное беспокойство, товарищ капитан. Запас времени у нее есть, а в ходе она легкая, быстрая, подвижная, подобно серне.
Черемушкин внимательно, будто впервые видя, посмотрел на Глеба Сабурова.
— Чуткая она наша, Коврова. Заботливая, простая в обращении и умная. Очень умная и смелая, товарищ капитан, — словно докладывая, произнес Сабуров.
Выдержав паузу и продолжая по-прежнему смотреть на Сабурова, открывая в нем нечто такое, великое и простое, о чем раньше он как-то не думал, Черемушкин снова отозвался на приведенный Глебом афоризм.
— Мне как-то запомнилась одна фраза у Сухомлинского. Послушай, как сильно, своевременно звучит: «Мужество на поле боя, в поединке с жестоким, непримиримым врагом уходит глубочайшими корнями в мужество мысли, духа, слова, выражающиеся в нетерпимости к молчаливому равнодушию, обману, лицемерию, боязни вмешаться не в свое дело».
Оба помолчали, думая каждый о своем. И ждали. Ждали терпеливо, с трепетной надеждой.
Но Коврова не вернулась в назначенное ею самой время. Не подошла она ни к десяти, ни к одиннадцати часам вечера. Понимая, что произошло нечто серьезное, о чем говорили с ней раньше, ждать дальше не имело какого-либо смысла. Подстегиваемые тревожными предчувствиями, Черемушкин и Сабуров добрались до оставленной на попечение старшего сержанта Касаткина базы за полночь.
Ступили на чуть проторенную к шалашу тропинку. Темнел среди листвы их терем. Не услышали условного оклика. Было тихо. Возможно, Касаткин, ожидая их появления, уснул? Нет! Касаткин не из слабовольных, как и все остальные. Черемушкин и Сабуров чуть отступили назад и, взяв в руки автоматы, оттянули на себя затворы. И здесь Сабуров заметил в темноте лежащее на земле без признаков жизни чье-то тело. Он стремительно присел на корточки. То был со страшной раной на голове рослый, с залитым кровью широким лицом немецкий ефрейтор. Торопливо, не сговариваясь, не принимая положенных в подобном случае мер предосторожности, оба бросились к шалашу. Старший сержант Касаткин лежал вытянувшись во весь рост, загораживая своим телом вход в шалаш и сжимая в правой руке немецкую малую саперную лопатку.
— Нет! Нет! Не может быть!.. Как же ты, Миша, родной, опростоволосился?.. — шептал Черемушкин, опуская руку на еще теплое тело своего заместителя. Этот шепот, как шелест ветра, достиг слуха Сабурова. — Миша, Миша! Если бы ты смог рассказать, кто они эти люди, напавшие на тебя. Как же так?! — Он коснулся рукой торчавшего в спине Касаткина немецкого боевого кинжала с красно-белой эмалевой рукояткой и геральдическим орлом.
Капитан поднялся и погрозил в сторону хутора Святой Симеон крепко сжатым кулаком…
Утро ступило тихое, безросное, солнечное. Где-то совсем рядом застучал дятел. Грустно и коротко прокуковала кукушка. Неподалеку, наверное, находилось лесное озеро: как бы захлебываясь, ухала выпь. С той же стороны истошно закрякала дикая утка. В нескольких метрах от Черемушкина и Сабурова бесстрашно, даже приостановившись и повернув любопытную мордочку в сторону разведчиков, пробежал серый зайчишка.
Из имущества ничего взято не было. И это говорило о том, что нападение на их лагерь являлось тщательно обдуманным, с определенной целью, которая для них стала теперь ясна. И Черемушкин с Сабуровым в течение дня тщательно разработали акцию возмездия гарнизону хуторка Святой Симеон. Они отдавали себе полный отчет в том, что остались из разведгруппы только вдвоем и решение возложенной на себя задачи является, естественно, по их силам сомнительным предприятием. Но мысль возникшую не оставили: управятся с часовыми, а дальше — дело опыта и техники. Причем, вторая половина ночи — испытанный спутник темных дел, мастеров удавки и кинжала.
