Сергей Кольцов - Тихая разведка
Мотор «кукурузника» продолжал работать на малых оборотах, разнося далеко по лесу чакающие звуки.
Обеспокоенный голос Малофеева подстегнул Пырьева.
— Теряем время, лейтенант. Летят минуты под собачий хвост.
— Экипаж берет сейчас еще троих. Кто хочет? Не стесняйтесь, братцы… Никто не осудит. Право на жизнь берется с бою… Наташа.
— Командир! Если суждено умереть — умрем все вместе. Это наше общее желание. Лейтенант Коврова разделит общую судьбу, — за всех отозвался сержант Касаткин из кольца тесно обступивших его разведчиков.
Самолет не включая прожекторов, взревев мотором, рванулся на взлет.
— Ну, что, хлопцы? Дальше оставаться в этом районе очень опасно. У немцев наша разведгруппа под колпаком, и я хочу в дальнейшем вместе с вами быть живым и здоровым.
— Но, Валька, лейтенант Пырьев, — пояснил Черемушкину Антонов, — прилетит и будет искать нас? Он же дал слово?..
— Пошли, Сережа, — сказала Антонову Коврова, опустив свою руку на его плечо.
— Они прошли в направлении своей стоянки несколько шагов, когда слева, чуть сзади, заработал пулемет, затараторили автоматы.
Разведчики ответили огнем по мерцающим вспышкам. По лесу, словно охотясь друг за другом, бешено захлопало, залопотало эхо. Егеря, бросившиеся, было, через просеку, с потерями отошли назад. Антонов, вскрикнув, поднялся во весь рост и рухнул у поваленной ветром сосны, знаменующей собой некоторую часть границы бывшей взлетно-посадочной полосы. Коврову чудом миновала фосфоресцирующая струя. Разведчики бесшумно отошли, не имея возможности взять с собой тело Сергея Антонова.
Понимая, что разведгруппа при движении на восток обязательно попадет в подготовленный огненный мешок, Черемушкин решил уйти в сторону Стрекалина, примерно, в точку, с которой радировал, вызывая самолет, рассчитывая проскользнуть мимо шнырявших по лесу вражеских отрядов и временно затаиться.
А летчики малой авиации, отважные мальчишки, добившись повторного вылета, выполнили свое обещание.
Произошло это уже при сереющем рассвете. Отлично изучив маршрут, взяв на отправную точку при посадке развилку Лешего Оврага, того самого, в котором нелепо погиб гауптштурмфюрер СС Зоненнбах, на бреющем полете при легкой дымке тумана они распознали просеку, где делали посадку и взлет. Дополнительным ориентиром летчикам на земле служило распластанное тело павшего разведчика. На свой страх и риск, не раздумывая, прямым подскоком экипаж посадил машину, сумел развернуть ее на обратный взлет, и только тогда оба пилота покинули самолет. Взяли избитое пулями тело и бережно уложили в салоне на носилки. Взлетели без помех, круто развернулись, и, прижимаясь к верхушкам деревьев, лохматя их кроны воздушным потоком, при хорошей видимости, на глазах у вражеских наблюдателей, достигли и пересекли линию фронта.
Так Сережа Антонов остался видеть вечные сны на своей родной земле.
«Смерть на миру красна», — порой для красного словца говорят люди, не пытаясь даже осмыслить, что в действительности каждый умирает в одиночку и всегда по-разному. Но смерть на войне, в бою, во внезапной стычке с противником, неожиданна, страшна своей жестокостью. Мир миром, но каждый солдат в войске уходит из жизни в своей, неповторимой, смертной муке…
В то же самое время, в те же самые быстро протекающие сутки обергруппенфюрер Веллер, несмотря на ночь на дворе, бодрствовал, то сидя за столом и постукивая торцом карандаша по настольному стеклу, то, вставая, мерил шагами свой кабинет и рассуждал:
«Что из того, что вдвойне воздал начальнику гестапо за ошибки Фалькенберга, за слабую деятельность его службы, втройне — за невероятный промах с бригаденфюрером Вайсом? Что из того, что решительнейшим образом совершил перестановку в штабе, назначив и утвердив его шефом бывшего заместителя Вайса полковника Пауля Церцера? Но моральная сторона неприглядной, невероятной истории, имеющая колоссальное значение в судьбах группы „Феникс“, резко меняющая в целом положение укрепрайона?»
Все это вместе взятое отрицательно действовало на психику командующего, вызывало болезненную нерешительность: как доложить «НАВЕРХ»? Ставило его в ряд с человеком, пытающимся прыгнуть с помоста в холодную воду.
Наконец, он нашелся, оценив свое решение позже. Он набрал телефонный код своего высокого покровителя, жившего когда-то на одной улице с ним через дом, однокашника по гимназии и военному училищу, с которым и поныне находился, несмотря на редкие встречи, в прочных дружеских отношениях — начальнику партийной канцелярии Рейха Мартину Борману. К вящему удовлетворению Веллера, тот был на месте в своем кабинете. Борман внимательно, не перебивая и не расспрашивая, выслушал Веллера до конца, и, давая критическую оценку услышанному, спросил:
— Что произошло со штандартенфюрером Фалькенбергом и долго ли он будет находиться на попечении врачей?
Получив исчерпывающий ответ, он сказал:
— За подобную новость, Людвиг, фюрер по головке не погладит. Твое отсутствие в штабе группы несколько меняет дело, но не снимает ответственности. И в отсутствие попа его приход обязан работать, как заботливо смазанный механизм. Что посеешь — то пожнешь. Считаю: представление Крюгера к званию штандартенфюрера преждевременно. Конечно, постараюсь в какой-то степени смягчить эффект ЧП в знак нашей старинной дружбы, обергруппенфюрер. А почему вы не поставите об этом в известность непосредственного шефа, рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера? Молчите, Людвиг? Он о вас, — перешел Борман с Веллером на «вы», — неплохого мнения. Кстати, вы приняли его предложение о переходе на такой ответственный пост… Впрочем, это далеко не телефонный разговор…
«И откуда Борман знает такие подробности? Хотя Гиммлер и Мартин… впрочем, и последний — тонкий интриган, и может принять любую позу»…
— Рейхсфюрер! Только после того, когда свои знания и весь свой опыт военного вложу в контрудар, против наносимого удара русскими…
— Очень хороший, достойный ответ моего однокашника! Ваша фраза будет доведена до фюрера. Просьбу, надеюсь, решу в самом лучшем виде. Хайль Гитлер! До встречи, обергруппенфюрер. — Веллер положил телефонную трубку на рычаг и нажал кнопку под столом.
Вошел адъютант Генри.
— Я очень голоден, дорогой. Мне бы паюсной икры, только свежей, кофе и хлеба. Все вопросы по телефонным звонкам, если в вашей компетенции, разрешайте сами. Если нет, опасайтесь личного дилетантства и адресуйте полковнику Цернеру. С вашего разрешения, Генри, — Веллер позволил себе ничего не значащую улыбку, — отправляюсь принимать сонные ванны.
…Занимался рассвет нового дня, но в лесу все еще крылась мрачноватая ночная дымка, гнездилась чуткая тишина. Изнуренные трудным маршем и излишней ношей, люди капитана Черемушкина достигли крошечной уютной поляны на северной опушке густой березовой рощи. Из этой самой рощи вчерашним ранним вечером выходили в эфир, зная, что от точки радиообмена до населенного пункта Стрекалино не больше одного армейского перехода.
Прилегли на время, чтобы унялись от зуда ноги, да так внезапно и уснули, под тремя единственными на поляне пушистыми соснами — тройняшками, тесно прижавшись друг к дружке, создавая как бы искусственный микроклимат. Проснувшись, поняли свой недочет: молча, безо всяких усилий могли в момент взять их жизнь те, что шли по пятам за ними.
Поднявшись первым, младший сержант Глеб Сабуров, потянувшись до хруста суховатым телом, шутя буркнул:
— Эх! Мужика бы! — и осекся, виновато посмотрев по сторонам.
Но Ковровой уже рядом не было: она в стороне, среди беломолочных стволов берез, занималась утренним туалетом.
— Чумной ты, Глеб. Мне бы хлеба горбушку с маслом в палец, чтобы сразу в рот не влезла, — посмеиваясь, отозвался сержант Мудрый.
— То-то вы и здоровые, как бугаи племенные в колхозном стаде, — хмуровато посмотрев на обоих, покачал головой ефрейтор Цветохин.
— Большому калач, а малому все, что останется?.. — с юмористическим уклоном проговорил, было, старший сержант Касаткин, но Черемушкин остановил его поднятой вверх рукой.
— Миша и ты, Аркадий, — невидимками в глубь рощи: чуется мне запах свежесваренного кофе.
Вернулись оба, как всегда, очень быстро. Торопливо, как-то бочком держа «шмайссер» в руке на весу, Касаткин подошел к командиру и сказал так, как будто он и Цветохин открыли великую тайну:
— Товарищ капитан! Почти рядом с нами, метрах в восьмистах, немецкие егеря делают разминку. Кофе действительно двое из них готовят…
— Сколько их? Взвод, рота?
— Не уточнял, но прикинул на глазок — человек до сорока наберется. Сытые, здоровые, как годовалые бычки на откорме. Молодежь… жить бы им!
— Меня беспокоит пока один аспект, — заметил Черемушкин. — Егеря не могли не выставить боевого охранения своей стоянки. Повадка у них лисья, походка — волчья. Возможно, они, эти добрые вояки, заметили ваше появление. Добавим: нюх у них собачий! Не всполошившись и не обстреляв вас в спину, возможно, замылили нечто иное. Шум нам поднимать — себе навредить. Оставив поляну, сойдя с пути егерей, попробуем остаться в их тылу. Просеянное ими место навряд ли останется на контроле. Снаряд очень редко рвется в одном и том же месте.
