Александр Великанов - Степные хищники
— Андрюшка, пальни вверх! — решительно приказал Грызлов.
— Зачем?
— Посмотрим, как комиссарский лизоблюд наложит в штаны. Ну, дай я выстрелю! — протянул он руку за винтовкой.
— Не-ет, я лучше сам, — отказался Андрей, не желая расставаться с оружием.
«Бах!» — отрывисто гакнула винтовка, и в шуме неслышно растворился сухой щелчок револьверного выстрела.
Стоявшим поодаль показалось, что командир первой роты нагнулся и спрыгнул с тачанки, но ближние видели, как тяжело опустилось тело, как кулем перевалилось через доски и, вздрогнув, успокоилось у заднего колеса. Несколько мгновений было слышно лишь тяжелое дыхание людей, а затем на высокой ноте прозвенел одинокий голос:
— Кто стрелял?!
Сразу загомонила толпа.
— Какая стерва убила командира?
— Ему самому пулю загнать!
— Бей!
— Держи его!
— А-а-а-а!
Пряча наган, Грызлов потянул Андрея;
— Идем скорей!
— Кто же его убил? — растерянно бормотал тот.
— Наплевать! Иди.
Костя Кондрашев был прислан в караульный батальон для связи и с самого начала оказался свидетелем развернувшихся событий. Он видел, как оттерли комбата и комиссара в сторону, как выступал очутившийся неведомо какими путями в караульном батальоне Егор Грызлов, как упал комроты, и успел заметить дымящуюся винтовку в руках Андрея Пальгова. Кондрашев не знал, что этот красноармеец брат Усти, — им не приходилось встречаться, — и только лицо показалось очень знакомым. Кондрашев бросился к стрелявшему:
— Это он, вот этот!
Однако сквозь толпу пробиться было нелегко, а с повозки-трибуны уже говорил командир батальона:
— Товарищи! Сейчас у нас на глазах убит вражьей пулей лучший наш товарищ, командир первой роты. Это дело рук сапожковца. Как видите, они бесстыдно лгут — не правду, а убийства, кровь, бандитизм несут они. Митинг считаю закрытым. Ротам занять указанные места в обороне! Выполняйте!
Пройдя садами километра два, Грызлов и Андрей вышли на берег Чагана. Здесь Егор решил перевести дух.
— Садись! — бросил он.
Легли, закурили.
— Куда же ты теперь? — спросил Грызлов.
— Не знаю, — чистосердечно признался Андрей.
— Давай со мной!
— К Сапожкову?
— Да.
— Нет, не пойду.
— Дурак, — хладнокровно заметил Егор. — Ведь видели, что ты застрелил комроты. Такое дело не простят.
— Я в него не стрелял, — словно оправдываясь, проговорил Андрей.
— Попробуй докажи! Не поверят, браток. К стенке — и весь разговор!
— На первое время схоронюсь, пережду, а там видно будет, разберутся, дознаются, кто убил, — вслух рассуждал Андрей.
Расстались они, как люди случайно встретившиеся. Егор переправился через Чаган и скрылся в прибрежных кустах, Андрей побрел вверх по реке.
На третью ночь он входил в родной хутор. Крадучись, словно вор, пробрался задами и постучал:
— Открой, мама! Огня не зажигай!
Устя и мать долго расспрашивали о случившемся, ахали, вздыхали и в конце концов сошлись на одном: Андрею ехать к дяде Никанору в Шильную Балку, там переждать грозу.
Пока мать собирала на дорогу пышек, сала, мешочного молока и вообще всего, что понадобится в дальнем пути, Андрей и Устя смазали тележку, наложили в нее сена, задали лошади овса. Устя должна была отвезти Андрея в Шильную Балку и возвратиться с лошадью в Гуменный.
Взять Уральск сапожковцам не удалось. Встреченные сильным пулеметным и ружейным огнем, бризантными снарядами дальнобойных орудий, они повернули вспять. Для преследования их из Уральска был послан отряд, в состав которого вошел и Соболевский эскадрон.
С песнями выехали эскадронцы за город, и хоть бы один оглянулся, — надоело разъезжать патрулями по ночным улицам да гонять с пакетами во все концы. Из Соболева, небось, выезжали не так: сколько осталось в станице черноглазых, кудрявых, голосистых, смешливых девчат, привороживших сердца лихих конников! А в Уральске что забыли? Пыль да булыжник, ничего завидного.
Ой, при лужку, при лужку,
При знакомой доле,
При родимом табуне
Конь гулял по воле.
Ох, поймаю я коня,
Коня вороного,
Дам ему шпоры под бока,—
Конь летит стрелою.
Костя Кондрашев ехал хмурый: перед глазами до сих пор стояли митинг в караульном батальоне, убитый командир и дымящаяся винтовка в руках негодяй.
«Какой подлец! — злобился Костя. — Но на кого он так похож?»
Ты лети, лети, мой конь,
Как стрела, несися,
Против милого двора
Встань, остановися!
Встань перед воротами,
Ударь копытами,—
Выйди, выйди, красна девка
С черными бровями!
Щеглов подтягивал общему хору. Видневшиеся впереди зеленые сады по Чагану напоминали хутор Гуменный, свидания в вишневом переулке. «Давно ли расстались, а уже думается о встрече. Вернемся из похода, — засватаю. Какого черта упускать счастье! — рассуждал Щеглов, забыв прежние сомнения, расчеты, планы. — Сватами пошлю Костю, — он мастак по таким делам, — и Ивана Ивановича», невольно улыбнулся командир эскадрона, представив Тополева в этой роли.
Ой, не вышла красна девка,
Вышла ее мати.
— Здравствуй, здравствуй, милый зять,
Пожалуйте в хату!
Нет, я в хату не пойду,
Пойду во светлицу,
Разбужу я крепкий сон
Красныя девицы,—
рассказывала песня.
Девчоночка встала,
Будто бы не спала,
Правой ручкой обняла
Да поцеловала.
Верстах в пятнадцати от хутора Переметного отряд остановился и выслал кавалерийские разъезды. По полученным сведениям полк Усова, уходивший от Уральска на северо-запад, изменил направление. Это надо было уточнить. Второй, третий и четвертый взводы эскадрона ушли в разведку. Взводу Кондрашева было приказано идти на север до Святой ростоши, обозначенной на карте двумя тоненькими коричневыми черточками с зеленым пятнышком наверху. Плохой маршрут: ни деревень, ни хуторов, где можно бы разжиться холодным со льда молоком, утолить жажду кисловатым взваром из сушеных яблок, дуль и вишен, а если попадется тароватая хозяйка, то подкрепиться яичницей с кипящими на сковородке ломтиками нежного, сочного, с розоватым отливом свиного сала. Ничего такого здесь не предвиделось, — ростоши, буераки с высоченнейшим бурьяном, да седые от ковыля бугры и курганы.
У подножия Лысого Мара[22] разъезд остановился. Кавалеристы, ослабив подпруги, разнуздав коней, пустили их щипать уцелевшую на северной теневой стороне редкую травку. Кондрашев полез на вершину кургана, где уже стояли дозорные Чикомасов и Митин. Толково был насыпан когда-то Лысый Мар: на десятки верст раскинулась вокруг доступная взорам степь. Рыже-сизоватые просторы ее прорезывали буераки, белесыми от полыни заплатами виднелись брошенные залежи. На горизонте пучились пузырями сторожевые курганы. На север от Лысого темно-зеленой ящерицей лежала Святая ростошь. Ее отроги, по два с каждой стороны, напоминали лапы животного, а узкий ручеек из кустарников, к устью сходивший на нет, — извилистый хвост. Над степью повисло выцветшее от июльской жары белесо-голубоватое небо. Ширь, простор, и от того, что негде спрятаться, укрыться, рождается в душе чувство тревоги.
— Ну, что? — спросил Кондрашев наблюдателей.
— Не видать. Наверное, он хуторами прошел, — ответил Митин.
— Товарищ комвзвод, — вмешался в разговор Чикомасов. — Почему эту ростошь Святой назвали?
— А-а, ерундовина! Старики говорят, что в давние времена лес рос наверху, а потом по неизвестной причине съехал вниз. После этого и стали звать ростошь святой.
— Почему же святой? Может быть, тот лес черти спихнули.
— Может… Да ты что ко мне привязался? — рассердился Кондрашев, считавший, что о таких вещах и разговаривать не следует.
— Кто-то едет, — произнес Митин. — Вон, правее ростоши. Ну да, едет на телеге. Приспичило кому-то в такое время мыкаться по степи.
— Не иначе — нужда погнала!
Замолчали. Придавленную тишину нарушало лишь надоедливое стрекотание кузнечиков. То один, то другой из них с шуршащим шелестом крыльев взлетал и неуклюже падал обратно в траву.
— Одноконная подвода, — повторил Митин. — Правит баба, а телега вроде порожняя.
— Чикомасов, возьми с собой одного человека и добеги до ростоши. Кстати, проверьте, что за баба едет и куда!
Чикомасов побежал с кургана, а Кондрашев опустился и лег на горячую землю, положив руки под голову.
Лысый Мар… В прошлом году на этом самом месте белоказаки зарубили старшего брата Кости — Дмитрия. Убивали зверски — клинками обтесали голову словно кочан капусты, — ни ушей, ни носа, ничего не оставили. Костя сам ездил за телом брата. Разве такое забудешь?!
