Кирилл Голованов - Катерники
Берега спокойно проводили разведчиков. Недаром ночью все кошки серы. Баренцево море с хлюпом всосало их на открытый простор или, как называл Шабалин, «в голомя». И вдруг волна ударила с оттяжкой по корпусу, да так, что заскрипели, жалуясь, дубовые ребра - шпангоуты.
Отрываясь от Босс-фиорда, озабоченные тем, чтобы он не проводил пушками, на катерах не сразу оценили силу встречного ветра. Он рвался с востока порывами до восьми баллов.
Катера уже не взбегали, а карабкались на волну. Гребни опрокидывало на палубу, и палуба приседала, шатаясь от многотонной нагрузки. Даже крупным кораблям приходится лихо в такой шторм, а катера вполне могли захлебнуться. Им нельзя было искать укрытия у вражеских берегов. Вопреки пределам мореходности и здравому смыслу катера углублялись в открытое море. Для них просто не существовало другого выхода.
Даже внизу на вахте у среднего мотора Малякшин чувствовал, что катер все сильнее зарывался носом. Сигнала аварийной тревоги не давали, но Андрей обеспокоился и заглянул в ходовую рубку. ТКА-172 с трудом выдерживал направление движения, рыская от ударов волны. Соленые брызги хлестали ливнем, клубились метелью, застили горизонт.
Молодого командира катера подменил на руле опытный боцман Шиян, но и бывалому моряку не удавалось править точнее. Сломало и смыло за борт лыжи разведчиков и весла резиновых шлюпок, оборвало и унесло брезент с носовой пулеметной турели. Теперь каждая волна, накрывая палубу, свободно протекала в носовой четырехместный кубрик, в кладовую и в каютку радиста. Разведчики вычерпывали воду касками и ведрами. Но много ли вычерпаешь, если водопад скатывался через каждые двенадцать секунд?
- Не видите - тонем! - сказал Малякшин. - Надо задраить турель.
- Без тебя не пробовали! - разозлился боцман и объяснил, что пулеметчика при такой попытке сбило с ног и его едва удалось схватить за непромокаемый ледериновый реглан.
- Если хочешь, пытайся изнутри, - добавил Шиян. - Хотя все равно не выйдет. Конструкцией не предусмотрено.
Насчет конструкции боцман был прав, но Андрея его рассуждения все равно не устраивали. Зря, что ли, его с самого начала морской службы учили, как бороться с водой, а лейтенант Шленский, как нарочно, подстроил тренировочку без церемоний. Среди бойцов-разведчиков многие раньше служили на кораблях. Им много объяснять не пришлось.
В круглой горловине поперек зубчатого обода на осях-цапфах вращалось тело крупнокалиберного пулемета. Его удалось отвинтить и затащить в кубрик. Из толстого брезента выкроили кругляш, который в конце концов удалось расклинить деревянными брусьями и подпереть. Вода, конечно, сочилась, но уже не лилась. Затем плотно закрыли брезентом все отверстия ходовой рубки. Малякшин стал откачивать воду ручной помпой, разведчики по-прежнему действовали ведрами. Уровень воды наконец стал поддаваться.
В десятом часу утра увидели в рассветной мгле берег с правого борта. Это мог быть только полуостров Рыбачий. Сто семьдесят второй катер отдал якорь в тихом ковше Вайда-губы. В его носовом кубрике и других отсеках еще оставалось пять тонн забортной воды.
Когда участники катания «на тройках с бубенцами» собрались все вместе, среди них не оказалось командира отделения Матвеева. На каждом из катеров считали, что он возвращался на другом. Обшарив все отсеки: «Может, где спит?» разведчики опять заспорили об арифметике: восемь шлюпок по три бойца в каждой - железно получалось двадцать четыре, задачка для первоклассников. Или одна из шлюпок возвратилась недогруженной, но этого никто не подтверждал.
- С арифметикой все правильно, - согласился капитан-лейтенант Сутягин, - а про пленного забыли. Пленного доставили тоже на шлюпке. Двадцать четвертым был он…
Еще восемнадцать суток простояли катера в Пумманках, выжидая погоды для возвращения за Матвеевым в Босс-фиорд. Но море беспрерывно штормило, а наступающая весна стремительно сокращала границы темного времени суток. Ко второй декаде марта повторная набеговая операция на торпедных катерах стала уже нереальной.
Месяцев через восемь, уже после освобождения Печенги, Андрей Малякшин услышал от людей, возвращавшихся из фашистской неволи, рассказ о том, как егерские патрули обнаружили в скалах одинокого нашего бойца и трое суток осаждали его целой ротой. Тот казался неуязвимым, зато сам побил многих врагов. Когда же кончился боезапас, стал боец на крутой обрыв и чайкой спикировал в воду фиорда.
Так было или не так? Кто знает? Переходя из уст в уста, молва становится легендой. Во всяком случае разведчика Матвеева не обнаружили среди бывших узников фашистских лагерей.
Глава 8. «ВСЕ РАВНО КАК НА КУРОРТЕ»
1- 4 апреля 1944 года
На рубке восстановленного матросскими руками ТКА-114 уже не было направляющих полозьев для реактивных снарядов «катюши». Применить их в бою ни разу не удалось. Время ракетных катеров на Севере еще не пришло. Сто четырнадцатый снова был в боевом строю, но он словно потерялся среди крупных и скоростных катеров, которые теперь прибывали в Салму десятками. Из новых катеров создавалось сразу два дивизиона: второй и третий. Бывший отдельный дивизион просуществовал всего два с лишним месяца. Теперь его назвали просто «первым», а капитан второго ранга Валентин Андреевич Чекуров формировал из трех дивизионов крупное соединение торпедных катеров - бригаду. Он был назначен начальником ее штаба. Вечером 29 марта лейтенант Шленский впервые вывел Сто четырнадцатый на боевое дежурство. В рубке катера находился новый командир первого дивизиона капитан-лейтенант В. П. Федоров, переведенный на действующий флот с Дальнего Востока. Настроение у всех было праздничным. Вновь стоял в рубке у пульта управления двигателями старшина первой статьи Николай Рязанов, в моторном отсеке - старшина второй статьи Андрей Малякшин с двумя юнгами, сидел в носовой пулеметной турели старшина второй статьи Степан Тучин, в рубке за пулеметом был боцман главный старшина Александр Филинов, а в куцей каморке радиорубки умостился старший краснофлотец Леонид Трунов с наушниками на голове.
Эфир пока молчал, и Леонид, зная, что в грохоте двигателей все равно никто не услышит, мурлыкал песню о легендарном матросе Железняке: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…»
Песня была самая актуальная. Накануне Москва салютовала войскам - освободителям Херсона и Николаева, и уже не было сомнений в том, что Одесса - следующая на очереди. Сам Трунов был коренным чалдоном из-под Новосибирска, но он как бы вез эту новость Ярошенко, коллеге с ТКА-13 и вдобавок комсоргу, который, конечно же, уже все знал и так.
Сто четырнадцатый шел на смену Тринадцатому, но получилось иначе. У ТКА-13 не ладилось с высадкой разведчиков в бухту Пеуровуоно, или, по-нашему, Долгая щель. Она и впрямь была щелью, каменным распадком с отвесными берегами, глубокой и узкой горько-соленой «рекой». Всего шесть миль отделяло эту губу от входа в Петсамовуоно, через который шло фронтовое снабжение врага и вывозился в Германию концентрат руды никеля. Вот почему скалы здесь были долблеными, скрывающими пушки, наблюдательные посты, прожектора. Будто бы отсюда выскакивали «егерботы» для отражения наших торпедных атак по конвоям.
- Солдаты называются «егеря», а катера - «егерботы», - сей же момент прицепилась братва. - Пехоту посылают в матросы? Ха-ха-ха!
- Ничего смешного здесь нет, - возразил лейтенант Шленский. - Егеря, точнее, «бергегеря», по-немецки значит: «горные стрелки или охотники». «Боот» - это «катер». Следовательно, «егербот» - «морской охотник», как и у нас.
Разведчики лейтенанта Кокорина, высадившись на берег и зарываясь днем в снег, наподобие полярных куропаток, должны были все, что нужно, увидеть, подслушать, зарисовать и через трое-четверо суток ожидать возвращения за ними торпедных катеров.
Высадка в нужном месте была поручена катернику со стажем, которому подчинили командира ТКА-13 лейтенанта Виктора Лихоманова. Но стаж, увы, не всегда равнозначен опытности, в отдельных случаях рождая только самоуверенность. Обнаружив у берега сильный прибой, старший из катерников запретил высадку группы Кокорина из опасения, что резиновые шлюпки перевернутся. Разведчики согласились, понимая, что промокший человек неминуемо замерзнет, прячась в снегу. Через сутки зыбь на море улеглась, зато резко упала видимость.
- Шлюпки на воду! - приказал старшой без всякого сомнения.
Что он углядел в густом снегопаде? С расстояния двух миль вход в Пеуровуоно обычно выглядит в виде ущелья, причем западный берег отличается темным цветом и крутизной. Но с катера вообще ничего не было видно.
- Погодите спускать! - усомнился лейтенант Кокорин. - Пройдем еще вдоль берега на запад…
