Кирилл Голованов - Катерники
Трое суток команда бывшего Пятнадцатого катера чутко прислушивалась к гулу работающих моторов. Если по звуку казалось, что какой-то катер входит в Салму, все, не сговариваясь, выскакивали и в кромешной тьме мчались к причалу. Но ТКА-14 во главе с временным командиром старшим лейтенантом Дмитровым не вернулся из боя, в буквальном смысле канув в воду. В Салме опрашивали каждого очевидца, пытаясь выяснить хоть какие подробности. Пулеметчик с одного из катеров утверждал, что старший лейтенант Дмитров будто бы потопил вражеский тральщик. Но тогда в районе морского боя был бы отмечен третий торпедный взрыв. Посты наблюдения и связи с Рыбачьего и Среднего, артиллерийские батареи береговой обороны и штаб Северного оборонительного района подтвердили вечером 22 декабря только два взрыва в районе мыса Лангбунес. Скорее всего, тому пулеметчику очень хотелось, чтобы ТКА-14, несмотря ни на что, прослыл победителем.
Лишь через несколько лет, уже после войны, нашлись непосредственные свидетели. По их словам, Евгений Сергеевич Дмитров сближался с конвоем, отвлекая огонь на себя. Вокруг ТКА-14 полыхала огненная метель, не давая серьезных повреждений. Выбрав цель, Дмитров лег на боевой курс, и тут произошла случайность, увы, не редкая на войне. Шальной снарядик небольшой автоматической пушки пробил навылет голову командира. Зажатый по грудь в тесном люке ходовой рубки мертвый командир по-прежнему стоял, и руки его, цепко сжимая штурвал, продолжали вести катер по направлению к цели. К сожалению, никто из команды ТКА-14 не заметил, как проскочили точку залпа, не сбросив торпеды. Потом стрелять было уже бесполезно: на торпедах все равно не успели бы открутиться похожие на детский пропеллер вертушки-предохранители. Такие торпеды бы не взорвались, а катер все сближался и сближался с целью.
Евгений Сергеевич Дмитров даже после смерти не промахнулся. Катер, ведомый коченеющими руками, на полном ходу врезался в борт вражеского тральщика.
Задним числом куда легче видеть и плюсы и минусы. Недаром ведь сказано: знал бы, где упаду, так бы соломки подстелил. Но главный вывод был сделан сразу.
«Этот бой окончательно подтвердил целесообразность использования торпедных катеров на Северном театре в условиях ночного Заполярья» - так заявил Командующий флотом на разборе операции.
Давно прошли все реальные сроки ожидания ТКА-14. Черное небо над Салмой вызвездилось и стало подвижным. По небу в гулкой тишине неземной ветер трепал голубые занавески. И на всех катерах трепыхались, следя за небом, магнитные путевые компасы. Занавески росли, вспыхивая розовыми, зелеными, багровыми бликами. Что это? Бутоны? Букет? Пышный букет без цветов, потому что ночь без рассвета, потому что мороз. Какие цветы в этих, в «высоких», широтах? Полярное сияние играло над Салмой и казалось Андрею Малякшину венком с жестяными крашеными листочками, с розами из вощеной бумаги. Такие венки продают у ограды кладбища. Они кажутся грубыми, зато не вянут.
Боцман, главный старшина Александр Филинов, тоже посмотрел вверх и сказал:
- Очень не хотелось мне менять номер нашего катера. А теперь думаю, пусть называется Сто четырнадцатым. Все какая-то память нашему командиру и десяти парням, пропавшим вместе с ним.
Глава 7. НА ТРОЙКАХ С БУБЕНЦАМИ
19 февраля 1944 года
Старший лейтенант Я. А. Вышкинд на политинформации зачитал письмо. Краснофлотец Шепелев, который его получил, стоял рядом с заместителем командира отдельного дивизиона. Он смотрел на товарищей сухими глазами. Только зрачки пламенели.
«Здравствуй, дорогой Ванечка!
Шлю тебе горячий привет из освобожденного Таганрога. Твою открытку получили Горловы и передали ее мне, Зое Новиковой.
Ванечка, сообщаю тебе печальную новость. В мае или июне сорок второго года, не скажу точно, фашистские гады расстреляли твою мать вместе с многими десятками жителей - стариками Таганрога. Преступная банда обманным путем вывезла всех стариков якобы на Украину во избежание голодной смерти. Но старики не увидели правобережья Днепра, они погибли под самым городом Таганрогом, от рук палачей-эсэсманов.
Лида, твоя сестра, с семьей, в лютую зиму спасаясь от голода, выехала из Таганрога и нет от нее вестей. Вряд ли им удалось найти пристанище и пищу.
Сестра Шура с мужем и семьей была забрана в рабство к фашистам, но Гриша, Шурин муж, умер еще в дороге от голода, а какая судьба Шуры и ее детей неизвестно. Забраны в рабство и младшие - брат Вася и сестра Поля, - где они и что с ними - до сих пор неизвестно.
Я очень рада, что хотя ты один остался в живых, ты заступишься и отомстишь фашистской немчуре за все их злодеяния.
Шлю тебе привет и желаю всего хорошего, а главное - возвратиться в наш родной город с полной победой над врагом…»
Выступать никто не хотел, хотя заместитель командира призывал к активности и сердился.
- Может, сестры еще отыщутся? - сочувственно предположил Леонид Трунов. - Или младший брат?
- Хиба ж в том дило? - вскочил комсомольский организатор Иван Ярошенко.
Он выкрикивал знакомые всем слова о священной мести, о воинском долге, от волнения путая русскую речь с ридной мовой. Говорить все это вслух было совсем не обязательно. Что же другое можно почувствовать, узнав о зверском уничтожении большой семьи? Здесь вместо слов требовались дела. В прошлом году вот так же сдержанно встретили письмо краснофлотца Кузнецова из-под Сталинграда:
«Будете проезжать через станцию Баскунчак, на разъезде трех путей отдайте честь братской могиле, где похоронены наши товарищи. Мы особенно огорчены потерей лейтенанта Петра Ивановича Хапилина, замечательного командира катера. За жизнь погибших товарищей мы спросим десятки жизней фрицев. Будете на море - ищите и топите фашистов без всякой пощады».
Сколько после того ушло в цель торпед, где пальцем по густой смазке писали: «За Сталинград!», «За нашего Хапилина!»?!
Радист Трунов поддерживал надежду на то, что еще могут найтись некоторые из родственников Ивана Шепелева. Без такой надежды ему будет очень трудно перенести страшные вести из разоренного дома. Иван Ярошенко возражал напрасно, но ему прощали, зная, что он родом из-под Одессы, которая пока не освобождена.
До письма из Таганрога Ивана Шепелева знали в Салме разве только в лицо, и в этом не было ничего удивительного: в дивизион влилось более сотни новых бойцов. Изменения произошли и в команде бывшего ТКА-15, который стал ТКА-114. Там без сожаления расстались с Нытиком и приняли двух юнг-мотористов, двух Николаев - Рымарева и Ткаченко.
Вскоре пришел срок спускать Сто четырнадцатый на воду. Когда катер закачался, всплыв с тележки слипа, на борту собралось избранное общество из флагманского и прочих корабельных инженеров, которые самолично лазали в трюм, но не находили там ни слезинки. Вместе с инженер-механиками был мичман Попов, с достоинством принимавший поздравления, и какой-то востроглазый лейтенант, с виду лет двадцати пяти. Лейтенант вначале помалкивал, а потом встал в проходе между двигателями, где двое едва бы разминулись, и объявил:
- Пробоина под карбюратором правого мотора!
Никакой пробоины там, конечно, не было. Андрей Малякшин, сообразив, что это просто проверка расторопности, гаркнул: «Есть!» и попытался вежливо обойти торчавшего на дороге лейтенанта.
- Отставить! - скомандовал тот и снова повторил: - Пробоина под карбюратором правого мотора!
Малякшин с криком «Есть!» попробовал перескочить к месту условной «аварии» по желобу между цилиндрами, но опять был остановлен словом: «Отставить!»
«Чего ему надо? - озлился Андрей. - Сам же меня не пускает».
Когда третий раз прозвучала та же самая «вводная», Малякшин, рванувшись по проходу между моторами, так двинул на ходу лейтенанта, что тот не удержался на ногах. Перескочив, Андрей достиг места «пробоины» и через секунды доложил о ее заделке.
- Отлично! - сказал, подымаясь, лейтенант и прибавил: - В таких случаях не надо церемониться. - Потом лейтенант пожал Малякшину руку, сообщив: - Я ваш новый командир Виктор Иванович Шленский.
«Значит, испытывает! - ревниво взглянул Андрей. - Ну, поглядим!»
Командиров, как и родителей, себе не выбирают. Разница лишь в том, что родители всегда одни, а командиров есть с чем сравнивать. Лейтенант Шленский показался Андрею чересчур тоненьким в синем кителе «в рюмочку». Дмитров выглядел основательнее. Это уж всегда так. Сколько еще в команде будут сопоставлять слова, распоряжения, поступки одного и другого. Чем авторитетней был прежний, тем труднее привыкать к новому командиру, каким бы он ни был.
- Отлично, старшина второй статьи, - повторил лейтенант. Андрею стало непонятно, кого хвалят, и он невзначай оглянулся: не стоит ли кто за спиной?
