Николай Ляшенко - Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера
Дымился шалаш и во дворе нашего хозяина. Движимые любопытством, мы следом за семьей подошли и только теперь поняли, что все эти шалаши — не что иное, как коптильни. Посередине чума горел небольшой костер из сухих осиновых дров, прикрытый корой и сором; прорывавшиеся языки пламени тут же гасились обваливавшейся корой и мусором, потому в коптильне было больше дыма, чем огня. Вверху шалаша над костром густыми гирляндами висели связки салаки и какой-то распластанной крупной рыбы. Хозяин, хозяйка или дети подправляли костер, добавляя дров или сора, не давая, однако, разгореться костру в пламя.
После физзарядки и умывания мы сели завтракать. Но не успели разобрать столовые приборы, как открылась дверь и вошел улыбающийся хозяин, держа перед собой за концы две еще горячие вязки свежей копченой салаки, положил их перед нами на стол и с какой-то религиозной торжественностью произнес:
— Уважаемие русски офицер! Прошу принять мое ошен скромний подношение от первий кароший улов в Новом, 1945 году!
Не знаю почему, но это искреннее и благородное обращение, как электрическим током, ударило в мозг и пронизало все наше существо. Не сговариваясь, мы встали, приняв положение «смирно». Старший из нас, заместитель начальника политотдела корпуса подполковник Ященко, шагнул навстречу и горячо поблагодарил рыбака за внимание к нам, советским офицерам. Поочередно мы выходили из-за стола, и каждый крепко пожимал руку хозяину и благодарил за внимание.
Затем усадили хозяина за стол, пригласили его хозяйку, и все вместе отпраздновали наши военные победы и первую свободную путину.
БОИ ПОД ТУКУМСОМ. КУРЛЯНДСКАЯ ГРУППИРОВКА ВРАГА
Все советские острова в Балтийском море и Рижском заливе были полностью очищены наконец от немецко-фашистской нечисти, и наш корпус, передав побережье под охрану морской бригады, развернулся на юг и юго-восток в направлении Талей — Кандава — Тукумс. Войдя в состав Первой Ударной армии, мы вели здесь бои вплоть до Дня Победы и даже после него.
В Курляндии, на этом сравнительно небольшом клочке латвийской земли, оказалась сконцентрирована огромная армия немецко-фашистских захватчиков, разгромленных и изгнанных из-под Ленинграда и Новгорода, Старой Руссы и Великих Лук, из-под Пскова и Нарвы, из всей Эстонии и почти всей Латвии. Здесь скопилось более четырехсот тридцати тысяч завоевателей и огромное количество боевой военной техники, немалое количество военных и транспортных морских судов. Кроме того, имея в своем распоряжении два незамерзающих порта — Либаву и Вентспилс, немцы в Курляндии долгое время получали значительную поддержку морем.
Зажатая почти со всех сторон, эта военная группировка гитлеровской армии тем не менее сопротивлялась очень упорно. Зарывшись глубоко в землю и одевшись в железобетон, она чего-то ждала. Уже пал Кенигсберг, эта цитадель милитаристского пруссачества, взят Данциг, освобождена Варшава, наши войска вступили в Померанию и уже форсировали Одер, а Курляндская группировка, оказавшаяся в глубоком тылу, все продолжала упорно сопротивляться. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что ни на одном из фронтов советско-германской войны не было более упорного и более длительного сопротивления фашистов, чем в Курляндии.
Если в начале войны основным двигателем для фашистской армии была идея захвата и грабежа чужих земель, то теперь, в конце войны, двигателем этой армии стал страх.
Заняв Тукумсские возвышенности, немцы сильно укрепили их, создав глубокоэшелонированные укрепления, заминировав все возможные проходы; кроме того, огневая насыщенность здесь была очень велика, а запасы боеприпасов, кажется, неограниченные. Это было видно по тому, что во все время своего окружения гитлеровская группировка снарядов не жалела. Обладая большим количеством тяжелой и дальнобойной артиллерии, фашисты иногда устраивали внезапные огневые налеты на наши коммуникации, штабы и районы сосредоточения. Всю осень и зиму 1944—1945 годов здесь шли непрекращающиеся бои и днем и ночью. Кольцо окружения сжималось все теснее.
К весне сорок пятого фашистская группировка в Курляндии без нужды уже не стреляла, а мы свободно ходили и ездили по всем рокадам, не опасаясь внезапных налетов. Участились и случаи перехода к нам немецких солдат и даже офицеров.
Официальная фашистская пропаганда тщательно скрывала от своих войск действительное положение на Восточном фронте, сложившееся к весне 1945 года. Когда в конце марта мы взяли в плен группу фашистских офицеров и солдат под Тукумсом, стоило большого труда убедить их, что наши войска ведут бои уже на территории Германии. Их, оказывается, все еще убеждали в том, что «ост-фронт» стоит непоколебимо и что с наступление весны и лета они вновь пойдут на Москву. Узнавая правду, они сами изъявляли желание выступить через громкоговорящую установку со своими обращениями к немецким солдатам и офицерам, призывая их не умножать жертвы и прекратить уже бессмысленное сопротивление.
ГРОЗНЫЙ ГЕНЕРАЛ КОЛЕСНИКОВ
С наступлением весенней распутицы бои случались реже и свободного времени становилось больше. На передовой установилось «перемирие» — не стреляли ни наши, ни немцы. Военных занятий, как прежде, больше не проводилось, к тому же мы размещались по мелким хуторам, разбросанным по лесам и заболоченным местам, центром которых была школа-интернат, располагавшаяся в густом девственном лесу. Да и жили мы среди населения. Все это, а также возрастающее чувство приближения победы неизбежно и как-то незаметно отражалось на морально-этическом состоянии войск, особенно в их штабной и тыловой среде, да и в сопредельных с нею. Нельзя сказать, что это состояние доходило до степени морально-бытового разложения или нарушения этики, тем не менее оно снижало в известной мере боеспособность корпуса. Война еще не была окончена, и предупредить симптомы разложения мы были обязаны.
Разумеется, как могли, мы боролись с донжуанством, аморальными проявлениями и другими симптомами разложения, но наших усилий явно не хватало. Наша работа была скорее профилактической. Да, собственно, мы, работники политотдела корпуса, и не могли доводить ее до логического конца, для этого у нас не хватало власти.
Самым грозным, последовательным и, я бы сказал, бескомпромиссным и решительным борцом в этом деле у нас всегда выступал член Военного совета Первой Ударной армии генерал-майор Колесников. Он так умело и искусно собирал информацию о политико-моральном состоянии войск, что точно знал об интимных отношениях и их конкретных носителях в каждой дивизии, полку и даже в отдельных частях и подразделениях армии. За это я был буквально влюблен в него. За всю войну, а прошли мы через множество фронтов и армий, я не встречал такого энергичного, такого вездесущего, справедливого и легко доступного генерала, такого умного политического деятеля, каким был член Военного совета Первой Ударной армии генерал-майор Колесников.
Штаб дивизии. Здесь была не одна машинистка и много телефонисток, телеграфисток, другого женского персонала, но генерал подходил только к тем из них, кто был замечен в любовных романах. Однажды, он быстро подошел к белокурой машинистке и строго спросил:
— Фамилия? Имя? Отчество? — И после неохотного ответа ехидно протянул: — А-а-а! Та самая, знаменитая Зиночка! — Тут же повернулся к своему адъютанту и приказал: — Перевести в другую дивизию.
В другой раз, подойдя к телефонистке оперативного отдела, спросил:
— Кто такая?
Та тяжело поднялась со стула и доложила о себе. Последовали вопросы:
— Фамилия? Имя? Отчество?
Обращаясь к адъютанту, генерал на этот раз приказал:
— Демобилизовать!
Но бывало и по-другому. Зайдя в общежитие девушек батальона связи, генерал долгое время расхаживал, бессистемно беседуя, улыбаясь девушкам. Затем, насупив брови, строго спросил у старшины общежития:
— А где же ваша «маленькая Валя»?
Было впечатление, что генерал здесь бывает каждый день и знает в лицо каждую из девушек. Между тем он был здесь впервые. Смутившись, старшина как-то неуверенно доложила:
— Она на линии.
— Вызвать ее сюда немедленно! — приказал генерал и, повернувшись к столу, уселся на стул, явно намереваясь ждать «маленькую Валю».
Необдуманно сказав генералу неправду, старшина растерялась и не знала, что делать. Как теперь вызвать «маленькую Валю», которая только что убежала к своему, такому же маленькому, как она сама, капитану.
— Что же вы медлите, товарищ старшина? У меня не столь уж много времени, чтобы его тратить на каждую Валю, — улыбнувшись, сказал генерал. — Кроме того, вы напрасно волнуетесь. До капитана Устинова здесь совсем недалеко, и вы бы уже давно были там, если бы не раздумывали, как еще раз обмануть меня.
