Николай Ляшенко - Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера
Обзор книги Николай Ляшенко - Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера
Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера
«Солдат должен быть накормлен, знать, за что воюет, и верить своему командиру» — это универсальная формула успеха ведения любой войны. Перед вами книга одного из тех, кто прошел войну от звонка до звонка, видел горечь отступлений и радость побед, будучи офицером саперной роты, ползал на брюхе в окопной грязи.
Эта книга — откровенный рассказ о тех людях, кто воевал, и о тех, кто предпочитал отсидеться в тылу, кто искренне верил в социалистическое будущее СССР и кто использовал идеологию в карьерных интересах. Эта книга воспоминаний — откровенное свидетельство «бойца идеологического фронта» о себе и своем времени.
Ляшенко Николай Иванович
Часть первая
С боями отступаем...
Воин Красной Армии! Спаси!
ПЕРВАЯ БОМБЕЖКА И ПЕРВАЯ СМЕРТЬ
Великая Отечественная война бушевала уже сорок дней и сорок ночей, когда в начале августа 1941 года наша дивизия прибыла на маленькую железнодорожную станцию Тихвин.
Солнце клонилось к западу, но жара стояла еще нестерпимая, небо над нами высилось чистое, голубое; знойное лето, кажется, умышленно помогало врагу буйствовать и творить бесчинства на нашей земле.
Небольшой городок Тихвин, как говорили, почти сплошь деревянный, лежал где-то поблизости, севернее станции, в нем что-то догорало, выбрасывая временами сизый дымок. Станцию и город немцы уже бомбили, о чем рассказывали не только рабочие, но свидетельствовали и многочисленные руины, воронки от авиабомб на железнодорожных путях, изуродованные товарные и пассажирские вагоны, стены которых были забрызганы людской кровью.
В предвидении новой бомбежки полки, части и подразделения дивизии разгружались с ходу и очень быстро. Только что прибывший эшелон через десять — пятнадцать минут угоняли со станции уже порожним, а наши подразделения, направляемые офицерами штаба, почти бегом двигались на юг, в видневшиеся на горизонте леса.
Под разгрузкой стоял последний эшелон артиллерийского полка. Все гаубицы уже были выгружены и на галопе уходили к лесу, последним разгружался зенитный дивизион, оставалось снять одну зенитную пушку и два ДШК[1], как внезапно в совершенно чистом небе на небольшой высоте появилась эскадрилья тяжелых четырехмоторных «юнкерсов». Развернувшись в боевой порядок, они начали бомбить станцию. Зенитчики мужественно продолжали разгружать свое имущество, а машинист, стремясь увести состав из-под бомбежки, принялся гонять его взад-вперед. Но фашисты не желали упустить добычу и пытались все-таки накрыть состав своими бомбами. Видя эту безнаказанную наглость, комиссар дивизиона вскочил на платформу, сам сел за ДШК и ударил по «юнкерсам» очередями крупнокалиберных пуль. Почувствовав энергичный отпор, «юнкерсы» быстро разлетелись в разные стороны и, сбросив бомбы куда попало, стали уходить восвояси. Но один бомбардировщик отделился от эскадрильи и, развернувшись по ходу эшелона, снова зашел на бомбежку, успел сбросить на эшелон две бомбы, и в это же время по нему полоснул из своего ДШК комиссар дивизиона. «Юнкерс» мгновенно вспыхнул яркой свечой и рухнул рядом с почти пустым эшелоном, угрожая ему пожаром. Находившиеся неподалеку в укрытиях солдаты и офицеры сбежались к месту пожара. Самолет пылал, высоко в небо поднимался черный столб дыма, распространяя смрадный запах горящего солидола и жареного мяса, летчики не успели выброситься на парашютах и теперь горели вместе со своим «юнкерсом». А комиссар дивизиона лежал на платформе возле своего ДШК с пробитой грудью, кровь струилась по деревянному настилу вагона и, найдя щель, капала на пыльную сухую землю тихвинского вокзала.
Это была первая кровь нашей дивизии. Кровь комиссара зенитного дивизиона, геройски погибшего в борьбе с врагом.
Эшелону «юнкерсы» не сумели причинить вреда, и теперь его машинист смог спокойно увести состав в безопасное место.
К ночи того же дня передовые части дивизии были уже в двадцати пяти — тридцати километрах от Тихвина, а к вечеру следующего — в девяноста километрах.
БЕЖЕНЦЫ
Мы шли форсированным маршем днем и ночью, делая лишь небольшие привалы для отдыха и принятия пищи. Пятидневное сидение в вагонах, почти без движения, давало себя знать, болели ноги, ныла поясница, плечи под портупеей словно кто побил палкой; пока идешь, кажется, все в порядке, а стоит сесть на привале, как невольно вскрикнешь вставая. Но роптать не на кого. Да и что роптать?..
Дивизия двигалась и большими дорогами, и проселками, и просто сквозь лесную чащу по азимуту, и всюду навстречу нам тянулся огромный поток беженцев. Ехали на грузовиках, подводах, шли пешком, толкая перед собой двухколесные тачки, двух- и трехколесные велосипеды, высоко загруженные домашним скарбом, другие шли без ничего, неся на руках маленьких детей и узлы с самым необходимым. Все эти люди, и ехавшие на транспорте, и пешие, были сильно возбуждены, утомлены и деморализованы, и все они торопились, стремясь как можно скорее уйти подальше от наседавших гитлеровцев. Но куда? Они и сами не знали. Они просто старались поскорее выйти из зоны войны — куда-то подальше и там отдохнуть, перевести дух, осмотреться, понять, что делать дальше. Однако до сих пор это не удавалось. Многие шли от самой Риги, из Эстонии, Пскова, и нигде немцы не давали покоя. Вид у людей был крайне изможденный. Слабея, они еле двигали свой ручной транспорт. Мужчины — небритые, женщины — обветренные, почерневшие, все в пыли; грязные дети. Да и что удивляться? Ведь они находились в почти беспрерывном движении вот уже больше месяца. «Мы уже забыли, что такое отдых, разницу между днем и ночью, что такое горячая пища», — говорили нам беженцы из какого-то эстонского совхоза.
Люди уходили. Они шли днем и ночью, а за ними шли многочисленные стада коров, овец, свиней и другого скота. Это эвакуировались стада колхозов и совхозов. По специальным чекам они щедро снабжали нас молоком и мясом, а овощи на покинутых полях и огородах мы уже добывали сами. Здесь уже некому было отпускать продукцию.
Встречая нас, свежую боевую силу Красной Армии, беженцы почему-то улыбались, их лица освещались нескрываемой радостью и надеждой. Не сдерживаясь, многие тянулись к нам, чтобы пожать руку, пожелать нам успеха, а иные крепко обнимали нас и горячо целовали, будто они встретили воинов, которые в многодневных боях освободили их от фашистского плена. Это нас крайне смущало, и мы всячески старались избегать подобных встреч. Ведь мы еще ничего не совершили. Мы еще даже не видели врага, еще не встретились с ним и не попытались сразиться. Мы не понимали этого восторга беженцев. И только со временем, выслушав многочисленные рассказы о пережитых этими тысячами и сотнями тысяч людей страданиях, муках и переживаниях, мы ясно поняли их такое любовное к нам отношение.
Дело было еще и в том, что до сих пор беженцы шли одной дорогой с частями Красной Армии, отходившими под напором противника, видели наших отступающих бойцов — измученных, обессиленных, подавленных и не способных к серьезному сопротивлению врагу. Они видели это своими глазами. К тому же гитлеровская пропаганда заваливала население листовками, что Красная Армия уже разбита, что Москва взята, а Сталин бежал за Урал. И вот вдруг они встречают боевые и хорошо вооруженные части уже похороненной гитлеровцами Красной Армии, идущие навстречу врагу и готовые с ним сразиться.
Теперь мы свободно читали на этих светящихся лицах беженцев радость надежды. Надежды на то, что наконец-то враг будет остановлен. Мы это не только видели, но и чувствовали всем своим существом и тут же мысленно давали клятву себе остановить врага: остановить во что бы то ни стало.
И наконец приказ: принять боевое расположение.
НОЧНОЙ НАЛЕТ
Остановились мы на каких-то лесистых холмах. Все полки и подразделения дивизии готовились к бою. Рылись окопы, ячейки, траншеи, щели, ходы сообщений. Устанавливалась связь, минировались наиболее опасные подходы и проходы. Артиллеристы оборудовали свои огневые и наблюдательные пункты, штабы зарывались в землю. Но, простояв в таком положении несколько дней, мы не дождались противника. Внезапно он изменил направление движения. Наша дивизия была немедленно снята со своего места.
И вот мы снова в походе. Теперь мы круто свернули на северо-запад, к берегам Ладожского озера. По ночам над нами пролетала фашистская авиация в направлении Волховской гидроэлектростанции. Бомбардировщики летали большими эскадрильями и почти непрерывно. Сменяя одна другую, они, прежде чем начать бомбардировку, сбрасывали массу долго висящих в воздухе больших осветительных ракет, которые мы называли «воздушными фонарями». Эти осветительные ракеты действительно представляли собой сильно светящиеся воздушные фонари, с помощью которых летчики высматривали свою цель ночью.
