Герман Вук - Бунт на «Кайне»
— Я так не думал, пока не увидел его во время тайфуна.
— Марик когда-нибудь показывал вам свой «медицинский журнал»?
— Нет.
— Он когда-нибудь обсуждал с вами состояние здоровья капитана?
— Нет. Мистер Марик не разрешал в своем присутствии критиковать капитана и его действия.
— Так ли? И это вы говорите после того, как Марик нарушил приказ капитана и превысил свои полномочия в декабре 1943 года?
— Старший помощник немедленно покидал кают-компанию, когда кто-нибудь произносил хоть одно плохое слово в адрес капитана.
— А такие слова произносились в кают-компании? Кто же произносил их?
— Все офицеры, кроме Марика.
— Вы можете сказать, что офицеры «Кайна» были надежной опорой своего капитана?
— Все его распоряжения всегда выполнялись.
— Кроме тех, которые, по-вашему, можно было не выполнить… Мистер Кейт, вы заявили, что не любили капитана.
— Да, это верно.
— Вернемся к утру 18-го декабря. Ваше решение выполнять приказы Марика, а не капитана, объяснялось вашей убежденностью, что капитан в тот момент потерял рассудок, или же вашей неприязнью к нему?
Вилли несколько секунд смотрел прямо в злое лицо прокурора Челли. Он понимал, какую грозную опасность таит в себе его вопрос, и видел острые зубья расставленного капкана. Он знал, что у него есть только один ответ — правда, но она может погубить не только его, но и Марика. Однако лгать он уже не мог.
— Я не могу ответить на этот вопрос, — сказал он наконец тихим голосом.
— По какой причине не можете, лейтенант Кейт?
— Я должен указать причину?
— Отказ отвечать на вопросы без уважительной причины означает неуважение к суду, лейтенант Кейт.
— Я не помню, в каком состоянии я тогда находился. Это было так давно, — глухим голосом ответил Вилли.
— Вопросов больше нет. — Челли круто повернулся и сел на свое место.
Вилли, глядя на застывшие и лишенные выражения лица судей, решил, что своими показаниями вынес приговор не только себе, но и Марику. Он дрожал от бессилия и негодования. Эти идиотские судебные правила и процедуры не давали ему возможности встать и, наплевав на все церемонии, закричать, что он ни в чем не виноват! И в то же время он понимал, что никогда не сможет полностью оправдать себя в глазах офицеров, сидевших за судейским столом, и всего флота. Если быть честным, он подчинялся командам Марика по двум причинам — во-первых, он был уверен, что только Марик мог спасти от гибели тральщик, а во-вторых, он действительно ненавидел Квига. До того как Марик отстранил капитана от командования, Вилли никогда не приходила в голову мысль, что капитан психически болен. Более того, в глубине души он никогда этому не верил. Квиг, неумный, злой, мстительный, трусливый человек и никудышний командир, но он не псих. Однако версия о психическом расстройстве Квига была единственным оправданием для Марика, да и для него, Вилли, хотя и не соответствовала действительности. И Челли знал это. Знали это и члены суда. А теперь это знал сам Вилли.
Гринвальд поднялся и начал перекрестный допрос.
— Мистер Кейт, вы сказали, что не любили капитана Квига.
— Да, я действительно не любил его.
— При прямом допросе вы назвали все причины, почему вы не любили его?
— Нет, не все. У меня не было возможности назвать даже половину их.
— Тогда, пожалуйста, назовите эти причины сейчас, если у вас есть такое желание.
В голове Вилли роились мысли, которые, он знал, могли изменить судьбу не только его одного и повлечь за собой неприятности, из которых, возможно, ему уже не выбраться. Однако он должен пробить брешь в этой стене умолчания и недоговоренностей, пробить кулаком, как пробивают стеклянную дверь.
— Главной причиной, почему я не любил капитана Квига, была его трусость, проявленная в боевой обстановке.
Челли грозно приподнялся в своем кресле.
— Какая трусость? — быстро спросил Гринвальд.
— Он все время прятался от огня береговых батарей…
— Протестую! — громко перебил его Челли. — Защитник пытается привлечь данные, не значащиеся в деле и не имеющие к нему отношения. Он задает свидетелю наводящие вопросы, ответы на которые могут опорочить морского офицера. Я прошу суд сделать защитнику предупреждение и изъять из протокола вопрос.
— Прошу суд учесть, — сказал Гринвальд, обращаясь к Блэкли и глядя прямо в его сверкающие гневом глаза, — что причина неприязни свидетеля к капитану Квигу относится к числу фактов, которые не должны были игнорироваться обвинителем при прямом допросе, ибо, как явствует, это ключевой момент в показаниях свидетеля. Основания для неприязни имеют свою историю и представляют огромную важность для суда. Свидетель показал, что в медицине и психиатрии он не разбирается. Поступки Квига, вызвавшие у неосведомленного свидетеля неприязнь, могут на самом деле являться поступками и слабостями больного человека. Защита готова представить вещественные доказательства для подтверждения заявлений свидетеля по данному вопросу и фактически может доказать, что действия Квига вызваны его болезнью…
— На данном этапе судебного разбирательства защита не может излагать дело и тем более выносить окончательные заключения, — буквально взвился Челли.
— Вопрос о предполагаемой неприязни лейтенанта Кейта к капитану Квигу был поднят самим прокурором, — парировал Гринвальд. — Каждое показание, выслушанное судом, может подвергаться обсуждению и проверке…
Блэкли постучал по столу судейским молотком.
— Прокурору и защитнику делается замечание за недостойные пререкания личного характера. Объявляется перерыв.
Когда прокурор и защитник вернулись в зал суда, на столе перед Блэкли лежал раскрытый Морской устав. Очки в темной оправе разительно изменили внешность сурового председателя суда и сделали его похожим на добродушного университетского профессора.
— К сведению обеих сторон, суд, прежде чем вынести свое постановление, намерен огласить статью 4 раздела 13 и 14 государственных уложений о военно-морском флоте США.
«Любой член личного состава ВМС, который в условиях боевых действий проявил трусость, халатность или неповиновение, прячется или избегает опасности, когда воинский долг требует от него достойно встретить ее… или во время боя пренебрегает своими воинскими обязанностями, или дезертирует с боевого поста, или же подстрекает других к этому, подлежит суду военного трибунала, и по решению последнего может быть приговорен к высшей мере наказания вплоть до смертной казни».
Блекли снял очки и закрыл устав. А затем мрачно и устало произнес:
— Суд уже предупреждал стороны, что перед нами непростое и очень деликатное дело. Суд просит свидетеля и защитника быть осторожными в своих заявлениях и не ступать на зыбкую почву бездоказательности. Каждый, кто выдвигает против офицера военно-морского флота обвинение в проступке, влекущем за собой наказание смертной казнью, в проступке, равном по своей тяжести совершению убийства, должен отдавать себе отчет, какую огромную ответственность он берет на себя, и сознавать серьезность последствий такого заявления. С учетом всего вышесказанного, суд спрашивает защитника, не желает ли он снять свой вопрос с обсуждения.
— Нет, сэр, не желаю, — ответил Гринвальд.
— Суд просит свидетеля тщательно обдумать все последствия своего ответа и сказать суду, не желает ли он отказаться от своих показаний.
И хотя зубы у Вилли выбивали мелкую дробь, он твердо произнес:
— Нет, сэр, я не желаю отказываться от своих показаний.
— Учитывая все вышесказанное, протест обвинения отклоняется, — сказал Блэкли и, громко вздохнув, отодвинул от себя устав. — Перекрестный допрос защиты продолжается.
Вилли рассказал суду, как капитан Квиг отказался помочь огнем эсминцу «Стэнфилд», попавшему под обстрел вражеских береговых батарей у Сайпана, и попросту увел тральщик из зоны обстрела. Во всех подробностях он обрисовал эпизод с красящим маркером у атолла Кваджалейн и рассказал, как после этого капитан получил прозвище «старина Желтопятный».
Впервые за время допроса Вилли заметил, как, пока он говорил, менялось выражение лица у каждого из тех, кто сидел за судейским столом. Исчез прежний тяжелый и неодобрительный взгляд, которым они на него смотрели. Он видел перед собой семь обыкновенных офицеров, с интересом слушающих его рассказ, как нечто невероятное и весьма любопытное. Челли, насупившись, что-то чертил в блокноте.
— Мистер Кейт, кто придумал прозвище «Желтопятный»? — спросил Гринвальд.
— Трудно сказать, сэр. Оно как-то возникло само собой.
— Что оно означает?
— Прежде всего трусость, а потом этот случай с желтым маркером. Так что все получилось как бы само собой. Прозвище привилось.
