Федор Панферов - Борьба за мир
«Герою Советского Союза генерал-майору Михееву Петру Тихоновичу. Поздравляю со званием генерала, желаю успеха. И. Сталин».
Анатолий Васильевич снова хотел было встать и по привычке пройтись туда-сюда, затем вдруг звонко рассмеялся, через стол пожимая руку Михеева:
Поздравляем, товарищ генерал! Поздравляем! А это — тебе банька: будь осмотрительней следующий раз и все перед выступлением проверяй, на ах в бой не ходи, потому что тебе в дивизию не чурки посылают, а людей. У этих людей семьи есть, родные есть, и сами они жить хотят. А ты их — под огонь… Вишь, сам-то как побледнел, когда сказали: «Судить будем». Честь свою боишься затоптать, жить хочешь? А те, кто пал там, на поле брани, жить не хотели, что ль, чести, что ль, у них нет, мечты нет? Чурки? — снова рассердившись, вскрикнул Анатолий Васильевич. — Ну, растолкуйте ему, товарищ начштаба!
Макар Петрович устало вздохнул и заговорил, поводя пальцем по столу, не глядя на Михеева:
Ваша ошибка, если это можно назвать ошибкой, товарищ Михеев, заключается не в том, что вовремя не подвезли снаряды. Хотя это тоже ошибка. Ваша ошибка заключается в том, что вы не поняли всего того значения, какое имеет эта высота для немцев. Вы бились здесь не просто за высоту, а за Орел.
Так, так, так! — подтвердил Анатолий Васильевич.
Ваша ошибка заключается в том, — продолжал Макар Петрович, все еще не глядя на Михеева, — что вы уже генерал, а думаете, как сержант: вы доверились разведке, которая вам донесла, что на возвышенности имеется то-то и то-то, такие-то и такие-то силы. Вы этому поверили и успокоились. А надо было подумать шире: перед вами не просто возвышенность, а город Орел.
Да ведь я… — заикнулся было Михеев.
Макар Петрович глянул на него.
Не перебивайте: мы тоже ведь устали. Слушайте! Вместо того чтобы понять все значение этого наступления, вы сломя голову кинулись в бой. Экое геройство! Семнадцать контратак! А вы думали, две-три? Оказалось, враг бросил на вас резервы из-под Орла. Вот почему семнадцать контратак. Вы же до сих пор думаете: подвези вовремя снаряды — и дело в шляпе.
Ну, так судите за это! — горестно произнес Михеев, хотя сам уже понимал, что он со своей дивизией выдержал не просто бой, а последний и решительный бой за Орел, и, понимая это, он в душе уже решил, что судить его не будут, поэтому так обиженно и произнес: — Ну, так судите за это!
Ишь какой! — воскликнул Анатолий Васильевич. — Готов на всех парах в тюрьму.
Мы не судить приехали, а учить, — продолжал Макар Петрович. — Объективно операция, по мнению товарища командарма, прошла блестяще.
Точно, совершенно верно! — тоненько заметил Анатолий Васильевич. — Объективно — блестяще: хотел этого или не хотел Михеев, но он измотал врага и обескровил его.
Это объективно, — нажал Макар Петрович. — Не растерялся, сумел перегруппироваться и мастерски сбил врага.
Мой ученик! Мой! Мой! — с явной гордостью сказал Анатолий Васильевич.
Но субъективно вы бы могли сделать гораздо больше. Вы могли бы быть на высоте. А сейчас? Начинай все сначала…
Как раз в это время, узнав друг друга дорогой, подошли к блиндажу Николай Кораблев и Сиволобов. Тут их задержал часовой.
Услыхав голос Николая Кораблева, Егор Иванович от блиндажа крикнул:
Пропусти, эй, паренек! Наш это, доподлинный.
Их двое, — ответил часовой из тьмы.
И два наши, доподлинные. Пропусти! — подтвердил Егор Иванович и пошел навстречу Николаю Кораблеву; подойдя, он пожал ему руку и с присвистом, как бы восхищаясь всем этим, сказал: — Ну и ну! Ну и была война! Я еще такой не видел. Мы с генералом своим до усталости дошли.
Он где? — еле ворочая языком, спросил Николай Кораблев.
Там, в блиндаже. Идет великое совещание. Даже меня выставили. Айдате-ка ко мне во дворец, — и Егор Иванович повел Николая Кораблева куда-то во тьму.
Когда они, Николай Кораблев и Сиволобов, сошли в маленький блиндажик Егора Ивановича, то последний так обрадовался, что просто не знал, что делать с гостями. Раздувая самовар, он говорил, удивленно крутя большой головой:
Не гнушаемся мы вот друг другом — за это и спасибо советской власти! К Егору Ивановичу гость такой зашел, не гнушается. А кто с тобой-то, Николай Степанович?
Дружок мой, Петр Макарович Сиволобов.
Ну-у? Который Сиволобов? — Егор Иванович взял ночник-коптилку, поднес его к лицу Сиволобова и еще более удивленно произнес: — Это ты «тигра» полонил? Ну, герой, брат! Ах, батюшки! Рад-то я как! — и снова принялся раздувать самовар, спрашивая: — С рукой-то что у вас, Николай Степанович?
Обожгло чем-то, — ответил Николай Кораблев, устало развязывая грязный платок.
Сиволобов посмотрел ранку, сказал:
Ничего. Здесь она, смертушка, насытилась и по пустякам человека не трогает. Это ей — ранка такая — тьфу!
Егор Иванович, ставя на стол вскипевший самовар и к чему-то прислушиваясь, тревожно произнес:
Совещание великое идет. Как бы нам с генералом баньку не дали…
Товарищ командарм, что делать? Мы слушаем вас, — закончив «внушение», обратился Макар Петрович к Анатолию Васильевичу. — Мы вас слушаем, товарищ командарм!
Анатолий Васильевич все-таки не удержался и прошелся туда-сюда, затем остановился перед столом.
Людей в дивизии мало? Да, мало! А там что? «Крабы». Артиллерией их разнести трудно и даже невозможно. Значит… Сабит ранен. Очень жаль, как сына жаль. Галушко! — крикнул он.
И Галушко тут же предстал перед генералами.
Романова сюда! Быстро, на крыльях! — а как только Галушко скрылся, Анатолий Васильевич продолжал: — Что такое «краб»? Только прямое попадание бомбы может повредить ему. Но человек может повредить гораздо больше. К «крабу» есть подходы. Романов с ребятами подберется с тыла и — гранатками. Гранатками и ножичками… Обезвредят! А по пути заглянут и в другие окопы, блиндажи. Это будет неожиданность. Другая неожиданность: у меня есть пять гвардейских минометов-«катюш». И третья неожиданность — надо их всех ослепить. У нас и такое средство есть. Я сегодня проезжал мимо одного аэродрома и видел это средство. Да, кстати, где Николай Степанович? Рассказывали мне, он был на аэродроме и смотрел воздушный бой.
Батюшки! — всплеснув руками, вскрикнул Михеев. — А я о нем совсем забыл!
Тогда Анатолий Васильевич в упор посмотрел на него и произнес, раздельно отчеканивая каждое слово:
За него-то ты будешь отвечать передо мной…
…Николай Кораблев, Сиволобов и Егор Иванович сидели за самоваром и богато чаевничали. Первые кружки горячего чаю они выпили молча и жадно, как утомленные путники в жару пьют воду из ручья.
— Только-только в горло попало! — проговорил Сиволобов, подставляя под кран самовара пустую кружку.
Выпили по второй, потом по третьей.
— Зело хорошо! — полушутя проговорил Сиволобов на седьмой кружке.
И в тот момент, когда самовар «дал течь», а Егор Иванович снял его со стола, намереваясь снова «зарядить», — в это самое время откуда-то со стороны в маленькое окошечко блиндажа ударил такой свет, что огонек коптилки совсем поблек, а Егор Иванович так и застыл, держа самовар за ручки, намереваясь вытряхнуть из него золу. Сиволобов выскочил наружу и оттуда крикнул:
— Идите-ка! Идите посмотрите, светопреставление какое!
Весь противоположный берег долины, вся высота были залиты таким ярким светом, что все блестело, сияло так, как будто солнце все свои лучи сосредоточило именно только там… Отраженный свет падал и на этот берег, особенно сильно на верхушки берез и сосен.
— Светопреставление… — растерянно повторил Сиволобов, видя, как гигантские струи света вырываются из мелкого кустарника и, рассеиваясь, падают на вражеский берег. — Прожектора… — пояснил он Николаю Кораблеву. — Батюшки! Сколько их! Сотни, — и смолк, даже пригнулся: на высоте начали рваться снаряды, но не артиллерийские, а какие-то особенные. Они неслись откуда-то почти молча и рвались, вспыхивая кострами… А вслед за этим на высоте забегали люди, быстрые и, казалось, легкие, как тени.
— «Катенька» отработала, — шепотом передал Сиволобов и, увидев, как из лесу двинулась пехота, кинулся за ней, вскрикивая: — Айда-пошел! Айда-пошел! — но, наколов ногу, недоуменно произнес: — Без сапог-то? Куда же мне?
Егор Иванович сбегал в блиндаж, принес сапоги и, подавая их Сиволобову, проговорил:
— Возьми. Генералу было приготовил, да найдем.
— Благодарим, Егор Иванович! — И Сиволобов в новых сапогах ринулся за пехотой, а за ним и Николай Кораблев.
Глава десятая
На рассвете второго августа тысяча девятьсот сорок третьего года с высотой «сто восемьдесят два» все было покончено: поврежденные пушки, танки, пулеметы, минометы, склады с боеприпасами и продовольствием — все досталось пятой дивизии.
