Лилия Дерябина - Белая лилия, или История девочки в немецком плену
Мы перешли демаркационную линию и ступили на противоположный берег. Мама оставила нас с вещами и повернула к мосту. Дорогу ей преградил советский офицер: «Вы перешли границу, находитесь на контролируемой советскими войсками земле и возвращаться на чужую землю нельзя». Мама расплакалась: «Там остались наши вещи, главное — теплая одежда и обувь. Ведь мы едем в Россию, где холодные зимы, мы не знаем, куда приедем, где будем жить». Офицер только пожал плечами.
Сердце защемило, но вокруг кипела толпа бывших пленных. Люди обнимались с советскими солдатами, осматривали их новую военную форму и погоны, смеялись и плакали. Вот кто-то пустился в пляс, услышав, как солдат наигрывает на аккордеоне «барыню». И мы тоже влились в этот хоровод эмоций.
Нас распределили по автомашинам по 12 человек. Это были огромные вместительные машины, покрытые брезентом, с высокими бортами, вдоль которых установлены широкие скамьи. Эти машины на долгое время стали нашим домом. На них мы проехали по Германии, Пруссии и Польше до белорусского города Брест.
Колонну автомашин сопровождали солдаты и полевая кухня. По-особому запомнился Берлин, весь в руинах. Поникшие, голодные немецкие дети, женщины и старики подходили к нашим машинам и, не поднимая глаз, просили у нас продукты в обмен на вещи. А я, глядя на них, вспоминала, как голодали мы. Но не испытывала торжества справедливости. Напротив! Мне было их очень жаль, ведь я знала, что такое голод и как тяжело его переносить!
Помню, как к нашей машине подошла женщина с девочкой моих лет. В руках женщины была большая кукла с белыми волосами, голубыми глазами и в нарядном платье. Девочка тоже держала куклу, но поменьше.
Женщина стала показывать нам большую куклу, которая говорила, закрывала и открывала глаза, двигалась, когда ее заводили ключом. Я затрепетала, эта кукла — предел моих мечтаний! Увидев мое волнение, мама подала женщине буханку хлеба, а та положила мне в руки куклу.
Девочка взглянула на куклу в моих руках и тяжело вздохнула. Женщина что-то сказала моей маме и забрала маленькую куклу у девочки, та горько заплакала. Женщина прикрикнула на девочку и обменяла куклу на кусок сахара.
Девочка продолжала плакать. Я не выдержала и вернула ей куклу. Она радостно прижала ее и улыбнулась мне. Женщина неохотно протянула маме кусок сахара, но тут моя мама отрицательно помотала головой. Немка застыла с протянутой рукой. Но когда мама вторично помотала головой, она улыбнулась, взяла девочку за руку и они пошли, но постоянно оглядывались и махали рукой.
Часа через два женщина снова появилась, что-то положила в руки моему брату Эдику. Мы посмотрели, что она положила. Оказалось, что это детская машинка, совсем как настоящая, только не хватало одного колесика.
Но мой брат никогда не видел игрушек. Он вцепился в эту машинку, прижимал ее к себе, катал по земле, дудел как паровоз и даже лег спать вместе с ней.
К сожалению, моя кукла недолго дарила мне радость. На одной из остановок я, вылезая из машины, уронила ее на дорогу. От удара о мостовую голова куклы раскололась, и из нее выпали прекрасные голубые глаза. Мне было страшно смотреть на ее выпавшие глаза.
Как будто разорвался снаряд рядом с ребенком, и он умирает. Я взяла куклу на руки, попыталась вставить глаза…
Мама подошла, перевязала кукле голову, вставила глаза, но они не двигались, и я поняла, что моя кукла умерла. Я много видела смертей и знала, что нужно делать. Я нашла большую коробку, положила туда куклу, закрыла крышкой, отошла подальше от дороги, выкопала ямку и положила туда коробку. Засыпав ямку, нарвала веток и обложила ими могилку.
Я не плакала, тихо постояла и пошла к своей машине. Люди молча наблюдали за мной, у некоторых были в глазах слезы. Они, как мне кажется, вспоминали смерть своих детей.
Из Берлина колонна машин направилась на восток. Перед отъездом нам выдали паек на три дня: тушенку, сахар, галеты, сухое молоко. Эти продукты Советскому Союзу поставлялись из Соединенных Штатов Америки.
Когда мы подъезжали к территории Польши, нас предупредили, чтобы на стоянках далеко от машин не отходили, воду из колодцев не пили и никакое угощение от местных жителей не брали, так как все это может быть отравленным.
Колонну поляки несколько раз обстреляли. И нашим солдатам приходилось вступать в перестрелку. Мы спрашивали солдат, почему поляки стреляют. Наши сказали, что многие ненавидят русских. Почему? Солдаты пожимали плечами…
Послесловие
В конце июля прибыли в Брест. Город был почти полностью разрушен. Нас поселили в палатках. И начались вызовы к следователям НКВД. Спрашивали у всех: почему не эвакуировался, что делал в оккупации, как попал в плен, чем занимался. Спрашивали, а потом перепроверяли показания. При малейшем подозрении бывших пленных отправляли в ссылку в северные районы страны. Я почему-то плохо помню события того периода.
Запомнился только случай, связанный с нашей судьбой. В палаточном городке существовало правило: на допрос вызывали только один раз. Если вызывали вторично, значит НКВД «раскопал» в твоей биографии что-то…
И вдруг нашу маму снова вызвали к тому же следователю. Ее охватил ужас! Неужели отправят в Сибирь? А дети? Ведь пропадут! В страхе кинулась к своей подруге с просьбой присмотреть за детьми, написала ей адреса всех своих родственников, которые могут забрать их.
Мама плакала, целовала меня с Эдиком, суетилась, собирая себе узелочек необходимых в дороге вещей. Мы с братом тоже плакали, особенно Эдик. Он повис у нее на шее и кричал: «Мамочка, не уходи! Не бросай нас!». Мама с трудом оторвала его руки от себя и, плача быстро вышла из палатки с узелком в руках. Мы остались одни. Было жутко. Я уложила брата в постель, Он продолжал всхлипывать, я легла рядом с ним. За годы войны мы привыкли быть всегда настороже. Через некоторое время я услышала шаги, в палатку входила мама со своей подругой. Я кинулась к ней. Мама села на кровать, обняла меня и Эдика и рассказала, что с ней произошло.
Когда она вошла к следователю, он резко начал: «Дерябина, вы не все нам рассказали, вы кое-что скрыли!» Следователь постучал карандашом по столу и сурово продолжил: «Вы скрыли от нас фамилию тех, кто написал на вас донос в гестапо». Мама ответила: «Но я не знаю, кто написал. В гестапо мне никого не называли». Следователь усмехнулся: «А вот я их назову». И назвал. Семья: отец, мать и трое взрослых сыновей. Отец при немцах служил старостой в деревне и сильно лютовал. Сыновья дезертировали из Красной Армии.
Все они добровольно поехали на работу в Германию, надеялись разбогатеть. Но немцы и их отправили в бараки. Но они даже в лагере пытались выслужиться. Случайно узнав о побеге ребят из «русской освободительной армии», написали донос в гестапо…
Наконец следователь вручил маме документ, удостоверяющий личность.
Посмотрев на узелок в ее руках, он усмехнулся: «Что, испугалась? Скажи спасибо, что побывала в гестапо, иначе тоже загремела бы на Север. Ладно, иди к детям и готовься к отъезду».
Рассказав нам об этом, мама обняла меня и брата: «Ну, дети, поедем домой, на Дальний Восток. У нас там квартира, я вернусь на работу! Заживем!»
Через неделю нам вручили билеты, и мы стали собираться в дорогу, желая поскорее добраться до дома, до родного Владивостока.
Мы не знали, что впереди нас ждут новые суровые испытания уже в родной стране.
Адрес для связи с автором: [email protected]
Приложение. Фотоиллюстрации
1. Справка от КГБ.
2. Лиля и мама Антонина Алексеевна Дерябина, июнь 1941 г.
3. Лиля и папа Василий Павлович Матюхин.
4. Предвоенная фотография мамы.
5. Брат Эдик, г. Пермь, 1953 г.
6. Лиля, мама и Эдик, г. Пермь, 1954 г.
Примечания
1
Партизанский ребенок (нем.).
2
Порядок, еще раз порядок (нем.)
3
О, ребенок! (нем.).
4
Не нужно работать, ложись. (нем.)
5
Кушать (нем.).
6
Война, дерьмо, русские, свиньи (нем.)
7
О, мой бог! (нем.)
